Полет Феникса - Эллестон Тревор

Глядя в глаза Лумису, он засомневался, можно ли все это выразить словами.

- Я в армии скоро уже девятнадцать лет. Видел войну и все такое, а потом меня пинали по всему свету люди вроде этого Харриса - слыхал его вечное "Сержант Уотсон!"? Он и другие ублюдки так погоняли меня, что веришь? - я сыт всем по горло. А теперь скажу тебе кое-что такое, что тебе покажется смешным. Я в отпуске. В отпуске с того самого момента, как мы сюда свалились, понял? Я не в армии, и Харриса тут нет, и нет никаких других дел, кроме как сидеть без ботинок с утра до ночи и вспоминать всех женщин, с какими имел дело. А если нас не найдут и такая моя судьба, то я умру спокойно. И хочешь знать еще? У меня при себе пятьдесят монет. Сойдут за обратный билет, дополнительный, конечно, а? Я ведь первый раз провожу отпуск не на этой занюханной Фэнхем Ист, где меня ждет с протянутыми руками весь выводок. Пятьдесят монет, и не на что их тратить, здесь-то! Подумать только! - Он дернулся всем телом, между истертыми кривыми пальцами ног засочился песок. - Прямо как миллионер в отпуске!

Лумис возразил:

- Но если мы построим этот самолет, ты ведь будешь его пассажиром? Что скажешь на это?

Ответ у Уотсона был наготове:

- А что, разве я не платил за билет?

Выход нашел Моран. Они работали, вытаскивая монорельс и лебедку, отпуская большие полуторадюймовые гайки крепления крыла, строя козлы из поломанных лонжеронов и устанавливая их на камнях, на которые наткнулся при посадке "Скайтрак". Но для того чтобы извлечь основание крыла из зажимов, сил не хватало. Рельсовый рычаг мог повредить стойку основания - он, таким образом, исключался.

И хотя было уже заполночь, они обливались потом. Так прошел час, пока Моран не направился в салон и не растормошил крепко спящего сержанта.

- Пойдем, Уотсон, быстрее, - шепотом, чтобы не разбудить Кепеля, скомандовал он.

- В чем дело?

- Шевелись!

Тилни тоже проснулся и побрел за ними, прислушиваясь к разговору шедших впереди мужчин. Моран говорил:

- Я мобилизую вас на эту работу. Обоих. Это приказ.

- Эй, послушайте...

- Молчать, Уотсон!

В дюнах отозвалось эхо последних слов. Они присоединились к работающим. Моран объявил:

- У нас прибавилось двое. Попробуем еще раз.

Козлы сломались, но к двум утра крыло было свободно, и они начали долгую и упорную борьбу за то, чтобы перетащить его по песку, двигая то за край, то за основание, разравнивая лопатами песок, взрыхляемый крылом, пока Лумис не догадался упереть рельс в выгнутую стойку шасси с левой стороны и тащить лебедкой. Они по очереди сменяли друг друга у шестерни с туго натянутым стальным тросом, а остальные, по дюйму за раз, подтаскивали крыло, пока оно не легло на песок там, где указал Стрингер.

Отдохнули и поели фиников. У кого в бутылке оставалась вода, допили ее или сделали по глотку. Остальные попытались отвлечься посторонними мыслями.

Моран, в непокое своих мыслей, повторял про себя, что человека нельзя принудить умереть, но надо заставить его жить, если он не способен заставить себя сам. Но его аргументы содержали в себе фальшивую ноту: это было древнейшее оправдание всех диктаторов - войны всегда велись ради "блага народа", и Уотсона он привлек в упряжку прежде всего ради общего блага, потому что они нуждались в его физической силе. Он сыграл на слабости этого человека: без команды Уотсон предпочел бы плыть по течению.

Всю ночь он работал усердно, как и все другие, не сказав ни слова. И сейчас обессиленный лежал на песке.

Взошло солнце, и кожа сразу же ощутила его жар.

- Погасите чертов фонарь, - сквозь дрему пробормотал Кроу.

Дейв Белами наблюдал, как дюны в кроваво-красном ореоле обретали очертания полумесяца.

- Какая тишина, - невольно залюбовался он. Что-то мертвое чудилось в этом молчании.

- Это после дрели, - пояснил Кроу. У них в Джебеле поселок находился в миле от вышек, поэтому никогда не прекращавшийся гул буровых спать не мешал. Бурильщики дошли до глубины двенадцати тысяч футов, а порода все еще оставалась сухой. Прекратить бурение решили на тридцати тысячах, если нефти не будет. И он сейчас подумал о том, суждено ли ему или Кроу снова увидеть Джебел.

Перед ним разворачивался рассветный мираж: в горловине между дюнами стояло зеркало ярко сверкавшей воды, уходившей за горизонт. Слава богу, не было ни пальм, ни белостенных фортов. Видение воды было нормальным: свет, отраженный под тупым углом от блестящих песчинок. Когда тебе начинают мерещиться другие картинки, считай, что ты уже "поехал". Он поднялся.

- Ты куда?

- За дневником.

Кроу пошел с ним. В салоне сидел Тилни, и Кроу у него осведомился:

- Что стряслось, сынок?

- Ничего. Хотел с ним поговорить. - Он указал на Кепеля.

- Оставь его в покое. - Кроу как-то слышал рассказы о тибетцах, что они могут вылечивать почти все болезни сном и голоданием; этому бедолаге ничего другого не остается, как только спать, а из еды одни финики, но к ним он не прикасается.

Пока Белами писал в своей тетради, Кроу сидел с обезьянкой. Бимбо дрожал уже не так сильно, но его глазки оставались странными: то надолго закрывались, то внезапно распахивались. Кроу прижал его к плечу, и Бимбо уцепился ему в волосы. Слышно было, как бьется его крошечное сердце.

- Запиши, - вдруг припомнил Кроу, - как прекрасно было на вечеринке, пока не кончилась выпивка, а Мейбл свалилась с лестницы, возомнив, что она фея.

- Заткнись, - оборвал его Белами.

- Как некультурно, а, Бимбо?

"Первая ночь. Все проработали целую ночь, почти сорок восемь человеко-часов, неплохо. Крыло снято и готово к установке, но бог знает, как мы это сделаем. Надежда только на Стрингера. Росы не было, поэтому пределом остаются пять суток, если мы сможем держаться на пинте в день, но как это получится теперь, когда мы работаем?

Вчера вечером пролетело несколько стервятников, остается надеяться, что они ничего там не увидели".

Он упомянул об Уотсоне, но забыл написать о козлах и своей ушибленной руке. Заметил, что почерк стал неряшлив - на это он всегда обращал внимание. Это его обеспокоило.

Когда Таунс и Моран вошли в салон, чтобы отмерить очередную выдачу из водяного бака, Кепель открыл глаза.

- Как там новый аэроплан? - поинтересовался он. - Ему ответили, что все идет великолепно. - Я хотел бы помогать вам. Я мог бы вертеть ручку генератора. У меня сильные руки.

Таунс наполнил его бутылку. В салоне было еще холодно, но светлый пушок на лице юноши блестел от пота, а глаза были тусклыми.

- Старайся быстрее поправиться, малыш. Так ты лучше всего нам поможешь.

Если новый самолет когда-нибудь будет построен, раненого нужно будет перенести так, чтобы не убить. В аптечке была отложена последняя доза морфия - на этот случай.

Кепель попросил бумаги. Ему протянули пачку незаполненных бланков полетных рапортов. Лумис дал свою ручку. Один за другим они отходили от него, нетерпеливо держась за горлышки бутылок, хотя и делали вид, что не торопятся. Каждый понимал, что другого жажда мучит не меньше, чем его, и от этого испытывал смущение, словно ему предстояло нечто слишком интимное, чего не должен видеть никто.

Лумис направился в кабину управления, где был установлен рычаг генератора. Он плотно притворил за собой дверь, воспользовавшись этим как предлогом, чтобы избавить Кепеля от лишнего шума. Белами сделал свое дело добросовестно - прежде чем подвести провода к батареям, пустил их через амперметр на приборном щитке: щелчок рычажка давал постоянные четыре ампера. Для тени укрепил над окнами металлические листы и даже соорудил из четырех пластин, соединенных со шкивом, небольшой вентилятор для оператора. Рычаг поворачивался легко - труднее было поверить, что, вертя его, можно будет в один прекрасный день попасть в Париж и не опоздать.

Час его дежурства еще не минул, когда снаружи закричал Моран, стуча по корпусу:

- Останови генератор! Стой!

Раздались и другие голоса.

Пробежав через весь самолет, он выпрыгнул в дверь. Все выбрались из-под навеса, стояли в полной тишине. Задрав головы, прикрывая руками глаза, они вглядывались, вслушивались в шедший с неба высокий, едва пробивающийся звук самолета.

ГЛАВА 10

Белами первым добежал до лотка, где лежала промасленная тряпка, и, ломая спички, наконец, поджег ее. Черный Дым полз вверх сквозь накаленный воздух. От пристального вглядывания в небо из глаз брызнули слезы, его ослепило.

С ракетницей бежал сержант Уотсон. Его остановил Таунс:

- Стой, не стреляй!

Кроу и Лумис поднимали отражатель гелиографа, ища положение, при котором лучи захватят всю его поверхность. Тилни изо всех сил семафорил прикрепленной к палке полосой парашютного шелка. Без дела стояли только трое. Стрингер, Таунс и Моран. Приложив к глазам козырьком ладони, они всматривались в белое марево раскаленного небосвода. По их щекам текли слезы.