Русь против Орды. Крах монгольского Ига - Виктор Поротников

– Все исполню, государь. – Якушка вновь отвесил поклон, прижав ладонь к груди.

– Кто это тебя так приложил? – спросил Иван Васильевич, заметив синяк на скуле у Якушки. – Гляди, молодец, добегаешь за чужими юбками! Останешься когда-нибудь без головы.

– Государь, я и без головы служить тебе буду, – с озорной улыбкой промолвил Якушка.

– В Великих Луках на рожон не лезь! – Иван Васильевич погрозил Якушке пальцем. – И важную птицу из себя не разыгрывай! Все мои поручения обделывай тихо и гладко. С боярином Василием Тучковым не спорь, ибо он – глава посольства.

– Уразумел, государь, – сказал Якушка. – Буду тише воды, ниже травы.

Тимофей Оплетин, вернувшийся в Москву с ответным письмом мятежных братьев великого князя, даже не успел толком отдохнуть, как получил повеление опять собираться в путь. На этот раз Тимофею предстояло добираться до Великих Лук вместе с думным боярином Василием Борисовичем Тучковым и дьяком Якушкой Шачебальцевым.

Тимофей был наслышан о любовных похождениях Якушки, поэтому испытывал к нему скрытую неприязнь. Эта неприязнь обрела особую остроту в душе Тимофея после последних пасхальных торжеств. Тогда он стал невольным свидетелем тайного соития своей тридцатитрехлетней тетки Аграфены Стефановны с Якушкой Шачебальцевым.

Ермолай Савелич, дядя Тимофея, получил приглашение на пасхальное застолье в тереме думного боярина Андрея Михайловича Плещеева. Боярин Плещеев состоял в ближайшей свите великого князя, поэтому оказаться на пиру в его доме было огромной честью. Отправляясь в гости к боярину Плещееву, Ермолай Савелич взял с собой жену, старшую дочь и любимого племянника, который давно уже был ему, как родной сын. Тимофей частенько называл Ермолая Савелича не «дядюшка», а «тятя».

Присутствовал на том пиру среди прочих гостей и дьяк Якушка Шачебальцев. Являясь любимцем великого князя, Якушка был вхож в терема самых знатных бояр, хотя сам знатностью похвастаться не мог. Отец Якушки был из небогатых служилых дворян, которых немало было в окружении Ивана Васильевича, составившего из дворян костяк своего войска.

Якушка не зря нравился женщинам, имовитым и простолюдинкам. Он был невысок, но статен и крепко сложен. У него были густые белокурые волосы, чуть вьющиеся, с заметными прядями более темного оттенка. В чертах безбородого лица Якушки было столько совершенной красоты, что где бы он ни появлялся, на него сразу обращали внимание. Белозубая улыбка Якушки и его насмешливая манера общения располагали к нему всякого, с кем Якушке приходилось общаться по своим служебным делам или на досуге.

Являясь великокняжеским дьяком, Якушка тем не менее не занимался бумажной волокитой, выполняя тайные поручения Ивана Васильевича. Многие имовитые люди знали Якушку и часто видели его в свите великого князя, но мало кто из них ведал, какие делишки проворачивает сердцеед Якушка с ведома Ивана Васильевича.

На застолье у боярина Плещеева Ермолай Савелич упился хмельным питьем почти до невменяемого состояния. Чтобы пьяный супруг не валялся в трапезной под столом, Аграфена Стефановна попросила Тимофея отвезти его домой. Тимофей исполнил просьбу своей тетки и вновь вернулся в терем боярина Плещеева, дабы забрать домой Аграфену Стефановну и ее старшую дочь Марьяну. Легкая четырехколесная таратайка, запряженная горячим скакуном, была оставлена Тимофеем у ворот Плещеевского терема.

Каково же было удивление Тимофея, когда вместе с Аграфеной Стефановной и Марьяной в открытый возок уселся и Якушка Шачебальцев. Оказалось, что Аграфена Стефановна пригласила Якушку к себе домой на чарку хмельного меда. Тимофей сразу заподозрил неладное, заметив, как переглядываются между собой разгоряченные вином Якушка и Аграфена Стефановна.

Развязное поведение матери не понравилось и тринадцатилетней Марьяне, которая уже кое-что понимала во взаимоотношениях между мужчинами и женщинами.

Добравшись до своего дома, Аграфена Стефановна спровадила Марьяну в светлицу к ее младшей сестре, а сама повела Якушку в покои для гостей.

Тимофей задержался во дворе, разговорившись с конюхом. Когда он зашел в дом и направился в свою светелку, то его внимание привлекли негромкие женские стоны, доносившиеся из комнаты служанок. Стараясь не скрипеть ступеньками, Тимофей поднялся по лестничному пролету на второй ярус терема, удивленный тем, что челядинка Катерина осмелилась привести в свою светлицу соседского холопа Митяя, несмотря на строгий запрет своей госпожи. Тимофей решительно двинулся к комнате служанок, собираясь сделать строгое внушение Катерине, но шаги его невольно замедлились…

Возле чуть приоткрытой двери стояла Марьяна, увлеченная происходящим в светлице действом. Услышав сзади шорох и увидев Тимофея, Марьяна вспыхнула и, объятая сильнейшим смущением, упорхнула прочь.

Терзаемый мучительной догадкой, Тимофей осторожно заглянул в комнату челядинок и увидел в углу на постели два обнаженных тела, слившихся воедино и содрогающихся в неровном ритме жадного совокупления. Это были Якушка и Аграфена Стефановна. Рядом на полу лежали в беспорядке их дорогие одежды.

Плотно притворив дверь, Тимофей удалился.

В тот же день у Тимофея состоялся серьезный разговор с Марьяной, которую он попросил держать в тайне от отца и сестры то, что она увидела в комнате служанок.

«Матушка твоя выпила изрядно вина, поэтому утратила стыд и благоразумие, – сказал Тимофей. – Протрезвев, она, конечно же, раскается в содеянном. Вот почему Церковь запрещает излишнее употребление хмельного питья».

Однако, и протрезвев, Аграфена Стефановна не обрела былого благоразумия. С того дня она стала выискивать любые способы, чтобы вновь и вновь где-нибудь увидеться с Якушкой Шачебальцевым. Это продолжалось уже больше месяца и не являлось тайной для Тимофея, Марьяны и челядинок Аграфены Стефановны… Только Ермолай Савелич покуда ни о чем не догадывался.

Между тем апрель закончился и наступил май.

Послы Ивана Васильевича добирались до Великих Лук более прямой дорогой через Звенигород, Волок Ламский и Ржеву. Однако из-за задержек в пути посланцы великого князя потратили на дорогу целых десять дней. Тимофей в свое время покрыл это расстояние за шесть дней, хотя скакал в Великие Луки окольным путем.

Приняв послание от старшего брата, мятежные князья целый день судили и рядили вместе со своими боярами, какой ответ отправить в Москву. Не все из приближенных Бориса Волоцкого и Андрея Большого были настроены непримиримо к московскому князю. Поэтому совещание в тереме наместника затянулось до сумерек.

Отголоски яростных споров, происходивших на совете, докатились и до покосившегося жилища боярина Гомзы, который и в кругу семьи продолжал возмущаться тупым упрямством своего князя.

– Борис Васильевич готов траву жрать, не желая уступать ни в чем великому князю! – сидя за ужином, недовольно молвил Харитон Осипович. – Иван Васильевич пока еще проявляет терпение, желая миром договориться с младшими братьями. А князь наш, недоумок, принимает миролюбие Ивана Васильевича за робость и нерешительность. Еще и Андрея Большого с толку сбивает!

Переполняемый досадой от того, что его мнение не возобладало на совете, Харитон Осипович в сердцах швырнул на стол деревянную ложку, которой он размешивал овсяную кашу в своей тарелке.

Супруга Харитона Осиповича, желая отвлечь мужа от тягостных дум, сказала ему, что вместе с послами из Москвы в Великие Луки опять приехал Тимофей Оплетин.

– Он привез послание от своих родственников, которые письменно подтверждают его родословную и наличие у него вотчинных владений, – промолвила боярыня. – Родственники Тимофея не прочь сочетать его браком с нашей дочерью, ежели подтвердится и ее боярское происхождение.

– Где это письмо? – встрепенулся Харитон Осипович. – Почто сразу мне о нем не поведали! Где оно?

– Свет мой, ты же весь день важными делами был занят, – проговорила боярыня, протянув мужу небольшой бумажный свиток. – Тебя и дома-то не было почти с самого утра. Тимофей был у нас, долго сидел, тебя ожидаючи, но так и не дождался. Письмо оставил и ушел. Он на постоялом дворе остановился вместе с московским посольством.

– А завтра неужели не придет? – пробормотал Харитон Осипович, разворачивая свиток.

– Придет, конечно, – улыбнулась боярыня. – У него же зазноба тут живет!

При этих словах матери находившаяся за столом Ульяна покраснела до корней волос и опустила очи.

Тимофея, пришедшего на другой день, Харитон Осипович встретил с распростертыми объятиями. Уединившись с ним в своей светелке, Харитон Осипович завел речь о приданом Ульяны и о формальностях, которые следовало соблюсти при заключении помолвки. Кому-то из родственников Тимофея по мужской линии надлежало встретиться с родителями Ульяны, чтобы обговорить все условия предварительного брачного договора. Поскольку Великие Луки совершенно не годились для этой цели из-за скученности и множества неудобств, поэтому Харитон Осипович предложил устроить помолвку в Торжке, где у него имелись родичи по линии жены.