Свет во тьме - Сим Симович

новый мир! Стал нежитью? Не беда, ведь даже существуя в таком убогом виде можно найти какие-то свои плюсы, главное, не попадаться голодным псам, что могут растащить тебя на части, а так ничего, жить можно. И главное, что этому подонку совершено ничего не мешало веселиться на полную катушку. Пожалуй, именно это и поражало больше всего нашего мышонка в Распутине; кутила и прожигатель жизни — это то ещё призвание, и неважно, что ты — нежить, варианты всегда найдутся.

— Господи, мне так одиноко здесь, если это то, на что ты надеялся, — эмоционально пела нежить, уже совсем не фальшивя.

В памяти Бартока тут же что-то щёлкнуло, и начали проноситься различные образы: как он скитался по заснеженной Сибири, голодал в пустыне Гоби, пока двигался в сторону Китая и рыскал по всей Азии в поисках силы. Одиночество стало его вечным спутником на долгие годы и даже десятилетия. Скитаясь по свету в поисках магических знаний и ответов на свои вопросы, он познал все прелести меланхолии, тоски по дому и прочие «радости» путешествий без гроша за душой.

— Я был один с момента Сотворения, — повысил голос лич.

Мышонок тут же шмыгнул носом. Он не любил этот трек, ведь тот всегда заставлял его вспомнить о былом, но просто так взять и удалить ему почему-то не хватало духа. Ведь наши воспоминания и память о былом делают из нас тех, кто мы есть, и чернокнижник не хотел забывать, кем он был, кем стал и кем ещё может стать. В памяти Бартока всё ещё был жив образ человека, ставшего драконом, так что наш мышонок искренне верил в то, что при должном усилии и желании можно стать кем или чем угодно.

С другой стороны, убить можно даже дракона, не зря же чернокнижник носил и титул Драконоборца, это так же давало ему пищу для размышлений, ведь на свете нет ничего вечного, и сколь веревочке не виться, а конец один. Так что Барток не питал слишком больших иллюзий на свой счёт, но быть героем ему всегда хотелось, правда, увы, получалось это отнюдь не часто. Так когда-то герой и стал одним из самых тёмных чернокнижников в мировой истории. Шаг за шагом, всё больше и больше уходя во тьму и уже совсем не разбирая, кто враг, он почти позабыл о том, что когда-то и один гордый мышонок был героем и любимцем народа.

— Но вот всё изменилось, всё перевернулось с ног на голову. — Некромант опустил голову.

«А ведь и правда столько всего изменилось за эти века, что и не упомнишь».

Хмуро кивнул чернокнижник, теперь он уже не тот беззащитный мышонок, что когда-то брёл по транссибирской магистрали, промерзая до самых костей и клянча еду у добрых людей. Голод заставляет пересмотреть многие ценности и взгляды на жизнь, а также отринуть былую гордость и принципы. Пусть чернокнижник никогда и не был образцом добродетели и самаритянства, но даже у такого прожжённого мошенника как Бартоломью была совесть и какие-то принципы. Но всё течёт, всё меняется, и мы уже никогда не будем прежними.

— И я сам уже не тот, — повысил голос наш немёртвый волшебник.

Но песня несла в себе не только грусть, тоску и меланхолию; было в ней и нечто притягательное и дарящее воспоминание о французском романе с одной очаровательной мамзелью, как говорится, из Парижа с любовью. Очарование старинной Галлии не обошло стороной и нашего вечно бледного мышонка. Наслаждаясь местной готикой в кафедральном соборе городка под названием Клермон-ферран, он и встретил её, ведь в те годы наш чернокнижник бродил по свету в образе человека, познавая новые грани гедонизма и прочие прелести «смертной» жизни.

Скажи в том году Бартоку, что он встретит любовь всей своей жизни в соборе вознесения девы Марии, он бы надменно рассмеялся прямо в лицо наглецу, посмевшему сказать такую глупость. Но сейчас он уже не тот, что раньше, ведь, проведя месяц в далёкой Оверни, наслаждаясь местными винами и такой сладкой любовью невинной девушки искусствоведа, Мышонок настолько потерял голову, что отправился за ней следом в Париж, но любовь, увы, мимолётна и с каждым днём всё угасал его интерес, горящий в глазах, меняя страсть на скуку, пока однажды он просто не ушёл.

Там не было прости-прощай, а лишь банальнейший оревуар мон амур.

Но именно за те полгода он и понял всю суть людей, пережив на собственной шкуре каково это, любить и жить, и даже вмиг всё потерять. Именно поэтому сей трек и занимал в его сердце особое место, даруя возможность пережить то самое чувство любви, попутно вспоминая свои первые годы скитаний по свету. Именно эта песня и играла при их последнем танеце под звёздным небом на Моконсей-стрит в окружении летней зелени и дивных цветов, и с каждым годом трек становился только ценнее, так что и удалить его уже было практически невозможно.

— Я пытаюсь дойти до сути и изменить случившееся, — всё продолжал тянуть песнь некромант.

Прогнав наваждение и уже пытаясь не слушать явно ушедшего в нирвану лича, мышонок вытащил из рюкзака своего «плюшевого» мишку и, одним щелчком увеличив его, тут же с комфортом устроился прямо на мягком камраде. Следом из его рюкзачка показался и портативный ноутбук, а сам чернокнижник незамедлительно преступил к серфингу в сети, поскольку ему всё ещё было нужно «откормить» высшую нежить, дабы она вернула свою пиковую силу, а там и про контракт уже можно поговорить.

— Ну что, Зози, пришло время жертвоприношений? — ехидно поинтересовался чернокнижник у тактично промолчавшего медведя. — И чего ты такой неразговорчивый последние годы? — хмуро спросил он у камрада, что всё так же продолжал хранить молчание. — Ну и бес с тобой. — недовольно буркнул мышонок, вновь погружаясь в анализ информации из сети.

Спустя пару минут, совершенно случайно проверив свою почту, тёмный маг довольно пискнул, что-то бурча про эврику. Переведя свой взор на Распутина, что пел что-то на немецком, поминая какую-то там Беллу, он недовольно покачал головой и ловко снял с некроманта наушники.

— Какого чёрта, Барток? — тут же вспылил лич. — Там была добрая песня, а я ведь так давно уже не слышал немецкую речь.

— Потом дослушаешь, — недовольно произнёс мышонок. — Да и музыки тебе ещё хватит, ведь мы идём на рейв! — хищно произнёс чернокнижник.

— Какой ещё риф? Не хочу я никуда