Жестокое сердце - Нина Карноухова

— Ух, знаешь, Барни, — ныл Дожни, — мне кажется, что когда мы его грузили он был килограмм на сот полегче.

— Знаешь, Дожни, ты прав, потяжелел гроб наш немного, или мы устали.

— Скорее первое, Барни, эти придурки туда, наверное, чего-нибудь напихали, а мы увезли. Там, быть может, их личные вещи. Получается, мы сперли их.

— Ничего, Дожни, наш хозяин богаче станет, а те двое, уверен, не руку нечисты, в полицию сообщать не будут, сразу видно, трусы.

— А может там бомба, Барни, — испуганно прошептал Дожни.

— Слушай, а ты ведь прав, хозяин взорвется, а мы обеднеем, вот ужас! А ты приложи ухо да послушай.

Дожни осторожно приложил ухо к саркофагу и начал слушать, но то ли слух его был слабым, то ли бомбы там не было. Из саркофага доносилось одно молчание.

— Ничего нет, — сказал Дожни. — И чего они кричали, что мы их миллионы увозим.

— Да шмотки там, Дожни, шмотки.

— Слушай, Барни, давай на ночь оставим его у себя в каморке, а утром отнесем к хозяину. Во- первых, сейчас поздно, а во- вторых, я как- то за хозяина боюсь, вдруг там все таки мина, хозяина- то жалко.

И грузчики отнесли саркофаг в свою каморку, расположенную неподалеку от дома мистера Фримена. Они поставили саркофаг посередине тесненькой комнатушки и Дожни решил лечь на него.

— Барни, — сказал Дожни, — ради безопасности нашего хозяина я буду спать на саркофаге. Мне тут одна мысль пришла, что вдруг там таятся агенты ФБР или ИНТЕРПОЛа, вдруг они там затаились, а ночью вылезут, да и схватят нашего любимого мистера Фримена. Я сплю чутко, унюхаю, когда крышечка приподнимется, да и схвачу врага.

— Ну спи, только не раздевайся, а то в погоню ведь в трусах не побежишь.

Так и сделали. Барни лег на лежанку, а Дожни быстро, но прекрасно устроился на саркофаге. Скоро они крепко заснули. Долго ли коротко ли спали спокойно Барни и Дожни- не известно, т. к. в темноте мне часов не видно, но вдруг крышка саркофага резко взлетела вверх и Дожни шлепнулся на пол на самое мягкое место.

— А? Что? — спросонья спросил неизвестно кого Дожни.

— Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни… — запел ему мягкий женский ангельский голосок и нежные женские пальчики погладили Дожни по щекам.

— И- пти-пти-пти-пти-абууууууу, — протянул Дожни и задремал.

Это были, конечно, Тутанхамон и Кейти, давно проснувшиеся от снотворного и слушавшие разговор двух осторожных слуг. Но оставаться далее в гробу было даже опаснее, чем вылезти наружу, кто его знал, этого Фримена, может, он хотел придать их и получить миллион, а сбежать ночью был последний шанс снова увидеть свободу…

— Бежим, дорогая! — прошептал Тутанхамон, — я правда не знаю куда, но подальше отсюда.

— ФБР! — вскрикнул вдруг проснувшийся Барни, — Схватить их!

— А! ЧТО? Где? Когда? — вскочил вдруг Дожни и бросился к месту, где стояла Кейти, но она оказалась проворнее и проскользнула к двери.

Но дверь была заперта. Наступило действительно безвыходное положение. Она стояла рядом с Тутанхамоном, а на них надвигались двое слуг мистера Фримена. Только чудо могло изменить ситуацию. Тутанхамон нащупал рукой стоящую у стены палку и стукнул ей по голове обоих слуг мистера Фримена по очереди. После этих ударов они упали без сознания. Дверь тоже открыли этой палкой. Казалось, все, свобода. Но не тут то было. Вдруг, словно из- под земли перед Кейти и Тутанхамоном вырос большой мистер Фримен в белой ночной рубашке. При ночном свете луны он казался огромным привидением с колпаком с пампушкой на голове и бледным, как у трупа, лицом.

— Что за шум?! — вскрикнул Фримен увидев перед собой две черные фигуры в кепках, бермудах и футболках, и что у одного из них была сумка.

Кейти слабо взвизгнула, схватила мужа за раку и бросилась напропалую бежать к выходу, где уже точно, совершенно точно, была свобода.

— Эх, галлюцинации, галлюцинации, не редкость- буркнул себе под нос мистер Фримен и пошел досыпать ночь, даже не заметив своих слуг без сознания, лежащих в своем домике.

Конечно, Фримен никакого дела и не имел против кого- нибудь, он тихо и спокойно, никому не мешая и не вредя, доживал свои последние годы в этом доме. Психика его была слабой, поэтому часто ему во сне являлись галлюцинации, и в эту ночь он подумал, что это опять были галлюцинации, потому что он не видел Барни и Дожни, его единственных друзей, лежащими без сознания в маленьком домике. Но сотрудники ФБР не заходили сегодня ночью к мистеру Фримену, в саркофаге прятались такие же прячущиеся от закона обыватели, которых, кстати, мистер Фримен знал, но которые не понимали, зачем их привезли сюда, и по воле совести просто смылись из дома мистера Фримена по добру по здорову.

Следующий день в доме Бэлы опять начался со звонка, но теперь это был местный обычный тихий звонок, разбудивший дом Бэлы опять таки утром. На этот раз Кейти крепко спала в своей мягкой постели и к телефону подошла Бэла.

— Алло! — ответил ей мягкий женский голосок из трубки на чисто русском языке.

Бэла прекрасно знала русский и на таком же чистом русском ответила женщине:

— Да, я вас слушаю.

— Я, как вы, наверное, догадались звоню из России.

— Об этом не трудно догадаться, — ответила Бэла.

— Я звоню Кейти Уиндеграунд.

— Уиндеграунд!? — удивилась Бэла, — такой здесь никогда не проживало, я не знаю ни одну Кейти, проживающую когда либо у меня, у которой была такая фамилия. Да и вообще вы, моя дорогая, звоните не из России, вас наняли здесь, в Каире, и я даже знаю кто.

— Никто меня не нанимал, — воскликнули на том конце провода, — Я медсестра, звоню из России, чтобы сказать, что у Кейти Уиндеграунд умерла бабушка.

— Может и так, я соболезную Кейти Уиндеграунд, но на данный момент такой здесь не проживает.

— А у вас проживает какая- нибудь Кейти?

— Да. — просто ответила Бэла.

— Значит это она, я просто спутала фамилию, вы можете ее позвать?

— Нет! — сказала Бэла в трубку. — Ей нехорошо, позвоните часиков через два.

И Бэла повесила трубку. «Странно как- то, — думала она, — у Кейти есть родственники в России. Может и так. У нее душа русская, любящая, но звонок скорее всего не из России. Он местный, тихий, и телефонисткин голос я не слышала. Тем более в России в больницах не так уж много денег, чтобы звонить родственникам за границу. Нет! Это не правда! Может и есть у Кейти бабушка в России, но она не умерла. Она жива!»

Последнюю фразу Бэла сказала вслух и ее слышал Тутанхамон.

— Что ты говоришь, Бэла, — спросил он.

— Да так, похоже ничего хорошего, опять, похоже вам, друзья западня.

— А что случилось.

И тут Бэла со всеми подробностями рассказала Тутанхамону о звонке из России и о ее мыслях о нем, о западне и всякие подобные мелочи.

— А если это правда? — спросил Тутанхамон Бэлу, — Может нам съездить туда надо? Родственники ее обидятся ведь.

— Ах, мистер Ра-Хорахте, ваша праведность вас и губит, хорошие вы люди, знаю, но не избежать вам беды.

— Но Кейти так любит родственников, они для нее все.

— Вот преступники этим и пользуются, дорогой мой, именно этим.

— А если это серьезно, дедушка Кейти за этот звонок заплатил, а она не поедет, нехорошо ведь получится. Ее родители, Бэла, эмигранты из России и ненавидят эту страну, но Кейти не такая, она с детства привязана к ней, к стране, где выросли ее предки, казаки, люди вольные, читает она русскую литературу, ее любимые книги, песни, танцы — русские, и как эта девушка не поедет проводить в последний путь свою бабушку, русскую женщину, не представляю.

— Вы любите родину, мистер Ра-Хорахте, вы не из России родом, но ваша жена впитала в вас этот русский характер, но это все ложь, чтобы заманить Кейти в ловушку, и вы попались на нее.

— Нет, это было бы слишком подло поставить такую ловушку, ни один, я думаю, даже скверный преступник не решился бы на это, даже тот, кто усыпил нас вчера. Кейти поедет в Россию, я ей куплю билет, а сам останусь здесь, в засаде, что с ней что случится, я сразу брошусь на помощь.

— А вы все- таки правы, мистер Ра- Хорахте, слишком святое дело, Россия, чтобы ставить на ней ловушки. Это просто вчерашнее. Простите меня, мистер Ра- Хорахте.

Кейти долго не упрашивали ехать в Россию, причем одну, только заикнулись о бабушке, она впала в странное состояние плача, долгого и мучительного, она сидела, уткнувшись носом в спинку кресла и взахлеб рыдала.

— Да, это мое личное дело, Тутанхамон, это мои родственники, это страна где жили только мои предки, я отправлюсь туда одна, вернусь скоро, и мы заживем как прежде, только простите меня, что я одна еду, одна, это моя родина, только моя, вы другой стране родились, вам сложно понять Россию, а я считаю себя русской, простите, простите, я одна должна ехать и немедленно, простите.

— Мы понимаем тебя, — сказала Бэла в дрожью в голосе. — Нет, я не понимаю, потому что не могу почувствовать России. Муж поймет, он тебе близкий человек, он поймет, отпустит, пожалеет.