Уникумы Вселенной - Юрий Иванович

– Какие еще могут быть альтернативные варианты?! – заорал, не выдержав, ведущий по делам обороны. – Да здесь даже думать не о чем!

– Не о чем?! – Раскрасневшийся Магрис даже вскочил с места. – А те же лазерные лучи?! А возможность создания принципиально новых полей, которые смогли бы разрезать Вестника так же, как кто-то разрезал «лопасти»?! А возможность придания малой луне дополнительного ускорения для создания устойчивой позиции на орбите?..

– Зачем же простое заменять сложным и малоосуществимым! – Панаис, забыв о гонге и не обращая внимания на поднявшийся шум, стал стучать кулаком по столу. – Вечно вы пытаетесь все запутать и поставить с ног на голову! Мир в опасности, а вы хотите распылить средства на какие-то химерные проекты?! Не допущу!

Видя, что шум и выкрики усиливаются, Тасон дотянулся до гонга и ударил по нему молоточком.

– Господа ведущие! Попрошу тишины! Панаис, во что вы превращаете заседание? Раз вы председательствующий, придерживайтесь регламента!

Пристыженный ведущий по делам обороны обиженно запыхтел, но взял себя в руки и пару раз глубоко вздохнул для успокоения.

– Хорошо! Время покажет, кто прав. Действительно, день-два нас не спасут. А потом каждый внесет свои предложения – и мы их обсудим. Главное, мы все поставлены в известность. Кстати, Тасон, как там у вас дела с «кражей» агрегата по производству пузырита?

– Все находится под нашим полным контролем, – успокоил ведущий по контактам с другими народами. – Установка на пути в Хардию и уже в понедельник будет на месте. Нота протеста в тот же день будет предъявлена консулу Хардии и личному представителю императора, которых по нескольким причинам, и по этой тоже, мы задержали в городе до вторника. Их вылет намечен с самого утра.

– Вы полностью застраховались от самой главной опасности, которая может возникнуть в результате похищения?

– Конечно. За кораблем похитителей ведется непрерывное наблюдение, и на его борту нет достаточных источников электропитания. По поводу ноты протеста. Хочу раздать ее вариант на утверждение. – Он передал по столу листки с текстом. – Ознакомьтесь. Может, будут какие-то дополнения?

– Конечно! – Ведущий по строительству удивленно пожал плечами. – Почему вы так с ними деликатничаете?! Вы их упрекаете, как расшалившихся деток! Да ведь они преступники! Ворье, укравшее у нас самое ценное!

– Да! Совершенно верно! Надо пожестче! – раздались голоса в поддержку. – Имеем на это полное право! Смотри, как обнаглели!

– Видите ли. – Тасон накрыл листок с нотой протеста ладонью. – Как мы предполагаем, Хардия и так должна сильно пострадать от своих неправомерных действий. Потом: на трех самолетах с их консулом и представителем летит множество наших людей. От простых техников до высоких дипломатических работников. Мало того…

– Не стоит также забывать, – перебил его Магрис, – о том, что произошло сегодня. Сейчас нам как никогда необходимо полное международное сотрудничество, и напряжение в отношениях с Хардией нам ни к чему. Явно не на пользу общему делу.

– Совершенно верно! – закивал Тасон головой. – Это немаловажно.

– Итак! – Панаис вопросительным взглядом обвел присутствующих. – Оставим так, как есть, или кто-то хочет ужесточить ноту протеста? – Не услышав ни возражений, ни дополнений, он констатировал: – Тогда давайте этот вопрос оставим в юрисдикции Тасона и его ведомства. Они и сами прекрасно справятся. – Когда одобрительный гомон стих, председательствующий огласил: – Считаю на этом наше двадцать шестое заседание года три тысячи сто восьмого закрытым. Можете продолжать праздновать и заодно обдумывать планы предстоящих работ.

– Да уж, тут попразднуешь… Теперь головная боль обеспечена! И надолго. Не просто надолго, а до конца дней наших… Точно! Это как минимум!

Так переговариваясь, ведущие покидали зал совета, который располагался в здании, построенном двести восемьдесят лет назад у самого подножия Матери Пирамиды. А Хрустальный город праздновал и веселился, и ни один из его жителей не подозревал о надвигающейся угрозе. Даже ведущие еще не знали о более страшной беде, которая приближалась к планете Земля.

Академик Карней Пари с дочерью решили отобедать в этот праздничный день чуть ли не на ступенях портала своего дома. Этому способствовало сразу несколько причин. Одна из них – нежелание академика далеко отходить от дома, вернее, от своего рабочего кабинета. В любую минуту ему могло взбрести в голову что-то записать, сопоставить или просто полистать нужную книгу, и, если нужного не оказывалось под рукой, он страшно нервничал и умудрялся испортить настроение всем окружающим. Вторая причина – наличие прямо перед их местом жительства внушительного сквера, где уже были установлены помосты для послеобеденных выступлений артистов. И, что было самое главное для Абелии, именно здесь должен был выступать самый обожаемый певец (по рейтингу популярности он возглавлял список лучших исполнителей всей Океании), которого называли «златокудрый Окапий». Она была от него без ума и даже представить себе не могла сегодняшний праздник без своего кумира. Конечно, певец должен был за вечер появиться с короткими выступлениями еще на нескольких площадках, но именно здесь планировалось его самое продолжительное выступление. К тому же академик с дочерью питались исключительно в ресторане, который располагался в цокольном этаже их дома, и очень редко шли на эксперименты по апробации новых блюд и систем их приготовления. И напоследок: отсюда был чуть ли не самый лучший обзор при праздничных салютах и фейерверках.

У них не было близких родственников. Нелепая трагедия десять лет назад оборвала жизни троих самых дорогих для них людей. В аварии сорвавшегося с огромной высоты монорельсового вагончика погибли мать Абелии, старший брат и ее первая и последняя любовь, ее жених. После случившегося академик и его дочь находились на грани жизни и смерти от перенесенного шока, и спасла их только взаимная любовь и трогательная забота друг о друге. Если бы не это, они, по всей вероятности, тоже ушли бы из жизни. Абелия с тех пор совершенно не интересовалась мужчинами и, так же как отец, находила успокоение и забытье лишь в каждодневной лихорадочной работе, в которую они окунались с головой и которой отдавались без остатка.

Со стороны Карнея Пари были, конечно, многочисленные двоюродные братья и сестры, со своими еще более многочисленными семьями, но ходить к ним было очень тяжело. Воспоминания накатывали с новой силой, вызывая тоску по безвозвратно ушедшим и навсегда их покинувшим людям. По взаимной договоренности отец с дочерью никогда не вспоминали вслух об этой тяжелой утрате и со временем научились прятать глубоко в своих сознаниях общую боль и даже получать от жизни те небольшие радости, которые доставляет повседневность и некоторые праздники.