Чаша и Крест - Вера Семенова

Женевьева еле слышно вздохнула. Ее грудь и плечи поднялись два или три раза, словно она стремилась вынырнуть. Потом она снова опустилась на пол, и дыхания было почти не слышно, но кровь перестала течь ровной струйкой из угла рта, и лицо медленно потеряло голубоватый оттенок, оставаясь просто сильно бледным.

Скильвинг с силой потер рукой веко здорового глаза.

— Значит, развязка будет немного другой, чем ты бы хотела, — пробормотал он, расстилая на полу свой плащ, перетаскивая на него Женевьеву и заворачивая ее, словно в кокон. — Наверно, ты не слишком поблагодаришь меня за это…

Часть седьмая

Эмайна. 2035 год

Над Эмайной совершенно неожиданно пошел дождь, что само по себе было большой редкостью летом. Маленькое облако, не спеша приплывшее с другой стороны Внутреннего Океана, возымело амбицию обернуться грозовой тучей, для чего значительно потемнело, утолщилось в боках и брызнуло светлыми струями, плотно ударившими в деревянный настил эмайнского причала. Я сидел на подоконнике на втором этаже портового трактира, прижавшись лбом к стеклу, и смотрел, как дождевые капли поднимают небольшие фонтанчики в быстро скопившихся лужах. Я маялся от невыносимого безделья, но ничего не мог с этим поделать. Показываться в городе мне было совершенно невозможно.

Поэтому мне оставалось разве что смотреть, как по мосткам деловитым шагом идет узкоплечий молодой человек с темными, ровно подстриженными волосами, не достигающими плеч. Он прикрывался рукой от дождевых брызг и задумчиво покусывал нижнюю губу. Только по этой привычке я и мог предполагать, что знаю этого молодого человека уже давно, и что он вряд ли простой помощник купца с айньского корабля, как об этом кричит его костюм. По счастью, он редко вскидывал черные ресницы, и поэтому мало кто мог наблюдать настоящий взгляд его темно-серых глаз, похожий на внезапный удар шпаги.

За моей спиной валявшийся на кровати Жерар издал громкое стенание и перевернулся с боку на бок. Он тяготился нашим положением еще больше моего, если учесть, что быть в Эмайне и не шляться каждый вечер по портовым кабакам было настолько выше его возможностей, что я с трудом понимал, как ему удалось принести эту жертву.

— Успокойся, она идет, — сказал я, не поворачиваясь от окна.

— Пока она придет, я сдохну, — пробормотал Жерар, приподнимаясь на локте и снова в изнеможении падая обратно.

Две одинаково миниатюрные девушки, одна со светлыми, другая с темными волосами, протиравшие дырявыми полотенцами глиняные кружки в углу, снисходительно фыркнули. Их звали Мэй и Тарья, и они были единственными, у кого я рискнул попросить приюта, когда мы тайно приехали на Эмайну. Они запросили недешевую цену — но с тех пор у меня ни разу не возникало опасения, что нас могут выдать. Единственное, что по-настоящему угнетало — это полная невозможность высунуть нос на улицу. Один раз я попытался, приклеив на нос горбинку и соорудив большое родимое пятно на щеке, выйти в город, но пары-тройки подозрительных встречных взглядов было достаточно, чтобы я бежал обратно и снова забился в нашу комнату на верхнем этаже трактира, надежно охраняемую сестрами Дельви. Их профессия, помимо содержания трактира, предполагала некоторую скрытность и частое присутствие тайных гостей, поэтому никого особенно не удивляли постоянно задернутые шторы на втором этаже.

Рандалин, подойдя к дверям, несколько раз нетерпеливо стукнула дверным молотком. Ее ухватки были настолько похожи на движения какого-нибудь младшего купеческого сына, который первый раз самостоятельно выбрался в большое путешествие и поэтому не может не сорить деньгами на женщин, что я невольно испугался, не спутал ли я ее с кем-либо еще.

— Эй, ну что тебе? — притворно недовольным голосом спросила Тарья, слегка высовываясь из окна. Из двух сестер она больше всего любила представления и мистификации и каждый раз приходила в восторг от нового образа, в котором появлялась Рандалин — то старухи-гадальщицы, то нарумяненного продавца бус и помады, то моряка на костыле.

Я мог ручаться, что на щеках Рандалин, поднявшей глаза к окну, выступила легкая краска — точно также покраснел бы молодой купчишка, застигнутый у дверей веселого дома.

— Извините, — пробормотала она, вернее, он, намеренно глядя в сторону. — Мне сказали, что здесь… ну в общем… можно приятно провести время.

— А деньги-то у тебя водятся? — насмешливо спросила Тарья, упирая руку в изогнутое бедро.

Рандалин поспешно помахала вытащенным из-за пояса кошельком. Я мог поручиться, что еще вчера у нее таких денег и в помине не было.

— Ну тогда заходи, — милостиво разрешила Тарья.

Может, подобные меры предосторожности и были чрезмерными. Но что нам еще оставалось делать в Эмайне, орденской столице, где каждый второй неплохо знал нас с Жераром и Бэрдом и каждый третий, а за стенами орденской крепости каждый первый был хорошо осведомлен об особых приметах Рандалин, магистра Ордена Чаши.

Через пять минут она переступила порог, принеся с собой запах дождя, прошедшего над морем, и с насмешливо-гордой улыбкой кинула кошелек ловко поймавшей его Тарье.

— Плачу за удовольствие, — сказала она, стягивая мокрые перчатки и плащ.

— Откуда у вас деньги? — спросил я подозрительно.

— На моем пути, Торстейн, последнее время довольно часто встречаются добрые люди.

— Лучше бы вам чаще встречались полезные сведения, — неприязненно пробормотал Жерар, окончательно садясь на постели.

Рандалин даже бровью не повела. Интересно, что на Жерара она почти не обижалась, особенно если учесть, что со мной и Бэрдом она могла подолгу не разговаривать.

— Вы же не знаете, что именно я принесла с собой. Впрочем, может, вам и не стоит это знать? Может, это определенно лишняя нагрузка для вас? Еще разболтаете… — задумчиво произнесла Рандалин, меряя взглядом его заспанное лицо и смявшийся воротник.

— Когда все это закончится, я вас убью, — от души пообещал Жерар.

— В таком случае можете начинать готовиться. Точите шпагу, заряжайте пистолет. Или вы вынашиваете какой-то менее заурядный способ моего убийства? Поспешите с выбором, потому что все действительно скоро кончится.

Мы оба впились глазами в нее. Рандалин опустилась на табуретку возле стола, на котором Тарья и Мэй натирали до блеска свои кружки. На ее лице неожиданно выступили скулы, хотя худым его точно нельзя было назвать.

— Завтра открытое заседание суда, — сказала она глухо. — Каждый может прийти и послушать последнее слово преступника. Не возбраняется, а скорее приветствуется желание плюнуть ему в лицо. После чего будет произнесен приговор.