Черные лебеди - Иван Лазутин

Веригин заплевал папиросу, бросил ее в урну, взглянул в глаза Дмитрию:

— Я тебя предупредил: мы беседуем не под протокол. Никому об этом: ни матери, ни другу, ни жене… Говорю это не из-за страха, а из-за боязни быть неправильно понятым. Пока многие этого не поймут.

— Я завидую вам, — тихо сказал Дмитрий.

— Чему завидуешь?

— Вы столько лет проходили в цепях и не чувствуете себя рабом. Ведь многие на свободе, а живут по формуле чеховского Акакия Акакиевича: «Как бы чего не вышло?..»

— А ты?.. Как сам-то живешь? Не по формуле Акакия Акакиевича?

— Да вроде бы этого не случилось. В соколы, правда, не вышел, а что касается скорпионьих укусов чиновного люда, то выдержал.

— О подробностях можешь не говорить. Я могу довообразить, какими путами наградил тебя твой родной дядя, враг народа.

Дмитрий хотел возразить, но Веригин жестом оборвал его:

— Не нужно, Дмитрий, я знаю, что ты щадишь меня. Уверен, что у тебя были из-за меня неприятности, и немалые. Об этом говорит даже твоя работа.

— Вы так взволнованы. Я жалею, что затеял этот разговор.

— Да, душа моя неспокойна, но совсем не из-за нашего разговора.

— Еще что-нибудь случилось?

Веригин прищурился, вглядываясь в тупик заброшенной аллейки:

— Два дня назад я был в ЦК партии, в административном отделе, — Веригин замолк, продолжая пристально вглядываться в глубину аллеи, словно что-то заметил там.

— Ну и что вам сказали в этом серьезном отделе?

— В этом серьезном отделе мне предложили, а вернее — попросили, написать всю правду о моем аресте: как допрашивали, кто допрашивал, с кем из репрессированных мне пришлось встретиться на этом отработанном конвейере инквизиции…

— Вы написали? — почти неслышно спросил Дмитрий.

— Написал, от руки. Нужно переписать на машинке, но у машинисток вряд ли хватит духу перепечатывать то, что я написал. Я видел у тебя машинку. Ты не поможешь?

— Это сделает Ольга. Она отлично печатает.

— Только попроси ее…

— Ольге можно довериться, — успокоил Дмитрий.

— А сам? Сможешь напечатать сам?

— Смогу. Не быстро, но смогу.

— Я и не тороплю тебя. Ольге лучше всего не знать этого.

— Я понял. Текст с вами?

— Со мной. И если можно, то в двух экземплярах.

Возвращаясь домой, почти всю дорогу молчали — каждый думал о своем. Когда подходили к Оленьим прудам, Веригин заговорил:

— Завтра у меня тяжелый день.

— Опять прокуратура?

— Нет, не прокуратура. Завтра мне предстоит разговор о встрече. Хочу ее и боюсь.

— А с кем встреча? Секрет?

— Мне надо встретиться с маршалом. В гражданскую войну он служил в моем кавалерийском эскадроне. В боях за Перекоп я рекомендовал его в партию.

VII

По почерку на конверте Дмитрий догадался, что письмо от брата Сашки, из Сибири. Тот писал редко, но уж если писал, то писал длинные («с картинками») письма. И это письмо было толстым, увесистым."

Дмитрий распечатал его и, примостившись на диване, принялся читать. Сашка писал:

«Здравствуй, дорогой браток!

Здравствуйте, дорогие Оля и моя племянница Машенька!

Письмо ваше получили. Рады, что все вы живы-здоровы. Мы тоже пока, слава Богу, живы и здоровы.

Петро сейчас на покосе. Вытянулся еще больше. По горенке ходит согнувшись, задевает шарабаном за матицу. Иринка готовится к экзаменам. От зубрежки аж посинела, жмет на золотой аттестат. О Петре этого не скажешь. Книжки на него влияют, как сонные порошки. Не успеет вытянуть на топчане свои стропила, как учебник падает ему на нос и горница содрогается от его лошадиного храпа.

Мать потихоньку шкондыбает. Дел у нее, как всегда, куча. Только накормить нашу ораву, и то нужны силы и время. А кроме нас, на ее плечах — огород, скотина, куры. Картошку уже подкапываем. Вот ты обрадовал бы нас, если взял да прикатил со всем своим семейством на август месяц. Мы на этот случай зарежем Куличиху. Помнишь ягненка от Майки? Теперь это уже здоровенная жирнющая овца. Есть из чего нагнать и бражку. Одним словом, приезжай, браток, не пожалеешь.

В августе открывается охота. Всласть побродим по камышам. Утья в этот год — тучи. Сами так и лезут под ружье. Я по-прежнему работаю в пожарке. Осточертела она мне, как не знаю что. Но пока не закончу «курс наук» — уходить на другое место побаиваюсь. Да и куда уйдешь с моей грамотешкой? А шило на мыло менять — не стоит время терять. Есть у меня одна задумка: как только закончу вечернюю «академию», так сразу же подамся в город. Там дорог больше, есть из чего выбирать.

Пожаров у нас в это лето не было. Наши сивки-бурки ожирели от безделья, как поросята, а у напарников моих распухли глаза от пересыпа. Вода в бочках заросла зеленым мхом. Так что, как видишь, на нашей Шипке все спокойно.

Кланяются тебе Филиппок и Герасим. Они, как два сапога, неразлучны. Как только завидят меня — издали снимают шапки. Все спрашивают: как ты там живешь-бываешь. Я, конечно, вру, как сивый мерин. Говорю, что работает Егорыч прокурором и получает четыре тысячи чистенькими. Филиппок ужасается и божится перед Гераськой, что года через два-три ты будешь получать не меньше шести тысяч. Вот так-то, браток. Не беспокойся, шадринский фасон Сашка выдержит — будь уверен. Боюсь только, как бы Петька не проболтался. Он может по простоте своей. Что касается Иринки — я ей приказал строго-настрого: нишкни. На нее надеюсь.

Семен Реутов пошел в гору: второй секретарь райкома партии — не жук на палочке. Собирается ехать в Москву, поступать в партийную школу.

После съезда партии у нас тут, браток, много разных изменений произошло. Кое-кого из начальства турнули, а главное, народ все это принимает с большой душой.

Ну и еще, братуха, на заедку сообщу тебе приятную новость. Кирбая с работы погнали в три шеи. В прошлое воскресенье видел его на базаре. Опух весь, морда обросла щетиной, страшен, как черт. Погончики с него того… Людям в глаза не смотрит. Ходили слухи, что хотели вроде бы под суд отдать, да что-то все не отдают. А здорово было бы, если б сунули ему годочков пяток тюряги. Но, наверное, пожалели. Говорят, у него большая семья.

Вот такие у нас на селе делишки, товарищи москвичи. А они, как видишь, совсем неплохие. Надумал я весной было жениться, да вовремя остепенился. Дал себе зарок — до тех пор в этот хомут не полезу, пока не получу подходящую специальность.

Ты спрашиваешь, как в этом году с сеном? Скажу тебе откровенно, что с сеном неважнецки. Настучали мы тут с Петькой потихоньку копешек тридцать пять, но еще не скирдовали. Боимся, как бы его не махнули у нас ребята из райисполкома. Это недалеко от их покоса. Но думаю, что удастся вывезти на своих пожарных. Я уже договорился с начальником. Пришлось за это до вторых петухов посидеть с ним. Мужик свой.

Дед Евстигней еще живой. На днях заходил. Говорит, что умирать пока не собирается. Все тебя поджидает, страсть как хочет насчет политики с тобой покалякать. С моим авторитетом не считается. Его внучка Нюрка вышла замуж за шофера из сельпо. Парень неплохой. Правда, одним не вышел: не пьет и не курит, как барышня. А Нюрка на него не надышится.

Вот, пожалуй, и все наши деревенские новости.

Ждем вас с нетерпением, приезжайте. Встретим, как полагается. Все вам кланяются и желают доброго здоровья.

Ваш А. Шадрин.

Да, чуть не забыл. Будете писать письмо — шлите заказным. И хорошенько заклеивайте. Почтальоном сейчас работает Райка Киселева. Говорят, она балуется с письмами. А на меня у нее давно зуб: прошлый год с месяц гулял с ней, а после ноябрьских бросил. Вот она и затаила обиду. А так, в остальном, все в порядке. Бычка уже пробовали запрягать. Тянет, шайтан, что твой вол. Так что зимой насчет дровишек будет обеспечено. Еще раз привет всем. Ждем».

Дмитрий положил письмо на стол и долго ходил по комнате.

Открылась дверь. В комнату, с опаской переступая порог и держась за косяк, вошла Машенька. Ее губы, щеки, руки были густо вымазаны вишневым соком. Белый фартук на ней был в розовых пятнах. В правом кулаке Машеньки были зажаты раздавленные вишни.

— Папонька, на… — она протянула отцу вишни.

Дмитрий взял дочь на руки, поцеловал ее в вымазанные щеки и поднял высоко над головой:

— Солнышко ты мое утреннее!.. Партизан ты мой отчаянный!.. Да разве могло все быть по-другому?..

На руках с дочерью Дмитрий вышел из дома. После дождя во дворе стояли теплые лужи. В одной из них, поджав под себя задние лапы, на животе лежал вислоухий серый щенок. Словно стараясь поймать козявку или букашку, плавающую в луже, он с силой бил лапой по воде и, смешно фыркая, тряс мокрой головой. Дмитрий остановился, любуясь щенком. А он, не замечая подошедшего, продолжал дробить в луже расплавленные струи солнца.

Вечером почтальон вручил Шадрину заказное письмо с казенным штемпелем. Адрес на конверте был напечатан на машинке. «Странно, — подумал Дмитрий. — Президиум Верховного Совета СССР. Зачем я там понадобился?..»