Рыжий Орм - Франц Бенгтссон

Они коротко распрощались с гутами и, доплыв до берега, отправились со своей солью домой. Орм и сам не знал, радоваться ему или печалиться о том, что он везет с собой нашедшегося брата-калеку.

На обратном пути, когда они остановились на ночлег, Орм с Улофом попытались расспросить беднягу и понять, что же случилось с Аре на чужбине. Улоф Летняя Птичка, который сам служил охранником в варяжской дружине в Миклагарде, никогда не встречал там Аре. Но им удалось выяснить, что тот служил хёвдингом на одном из кораблей императора. И похоже, его увечья были следствием не какого-нибудь наказания, а плена или сражения. Но то, что это дело рук византийцев, не подлежало никакому сомнению. Больше ничего Орм с Улофом не добились от слепого, как ни пытались угадать; своими вопросами, что с ним случилось. Ибо все, что мог делать Аре, — это кивать головой, и было заметно, что он очень расстроен из-за этого; они никак не могут задать ему правильных вопросов, а он ничем не может помочь им. Но в общих чертах им сделалось ясно, что с ним произошло что-то необычайное, связанное с золотом и предательством. И он словно знал какую-то тайну, которую очень хотел поведать им. Но все их старания были напрасными.

— Нам нужно набраться терпения, — сказал наконец Орм. — Хватит мучить его бесполезными вопросами, ибо мы все равно неверно поймем его. Когда мы вернемся домой, мы обратимся к священнику, и тогда, может, дело пойдет на лад. Хотя я и не знаю, как вообще мы сумеем понять друг друга.

— Да, нет ничего труднее, чем уразуметь, как же он в своей немощи сумел добраться до родных берегов, — сказал Улоф. — Но раз ему удалось это, то мы можем надеяться, что и в остальном мы найдем выход и сумеем узнать, что он собирается сказать нам. Я-то уж точно буду у вас в Овсянке до тех пор, пока не узнаю его историю.

Аре вздохнул, вытер пот со лба и сидел потом не двигаясь.

Когда они уже приближались к Овсянке, Орм поскакал вперед, чтобы предупредить Осу. Он опасался, что радость и ужас этой встречи будут для нее невыносимы. Сперва Оса пришла в замешательство, услышав, что сообщил ей Орм, и начала плакать. Но потом она упала на колени, опустив голову на скамью, и возблагодарила Господа за то, что Он вернул ей сына, которого она уже было считала пропавшим. Когда же Оса увидела Аре, она с плачем кинулась к нему и не выпускала из своих объятий. И сразу же принялась упрекать Орма за то, что он не признал в слепом их Аре. Опомнившись немного, она заявила, что сошьет для него красивую повязку на глаза. А едва узнав, что он голоден, она сразу же повеселела и собственноручно побежала готовить одно из тех блюд, которое, как она помнила, ему было особенно по вкусу. Много дней после этого она ходила словно в чаду и думала об одном только Аре и о том, как бы получше угодить ему. Она нарадоваться не могла на его аппетит, а когда он один раз похлопал ее по руке, благодаря за еду, она расплакалась от радости. Когда же она временами утомляла его своей болтовней, так что он затыкал уши и громко мычал, она утихала ненадолго, а потом все продолжалось снова.

Все домочадцы испытывали сострадание к Аре и охотно помогали ему. Дети сперва побаивались его, но вскоре привыкли и даже полюбили его. Он охотно позволял отвести себя утром на речку, сидел там на берегу и удил рыбу, а кто-нибудь из домашних помогал ему насаживать наживку на крючок. Больше всего слепой любил удить вместе со Свартхёвди и еще с Раппом, когда у того находилось время. Эти двое умели сидеть у речки так же тихо, как и он сам.

С первых же дней все в доме сгорали от любопытства, желая узнать историю Аре, после того как Орм поведал им в общих чертах то, что ему удалось вытянуть из слепого по дороге в Овсянку. Улоф Летняя Птичка отпустил своих людей с солью домой, оставив при себе только двоих. Он очень хочет остаться здесь, пояснил он Ильве, до тех пор, пока не узнает, что приключилось с Аре в чужих краях, ибо он догадывается, что здесь какое-то важное дело. Ильва была рада, что Улоф гостит у них: она очень любила его и всегда радушно принимала в своем доме. А кроме того, она давно обратила внимание на то, что взгляд Улофа все чаще задерживается на Людмиле, которой исполнилось уже пятнадцать лет и которая с каждым днем хорошела все больше.

— Хорошо, что ты останешься у нас, — сказал ему Орм, — ибо без тебя мы ничего не добьемся от Аре. Ты ведь единственный, кто бывал в Константинополе и знает этот народ.

Но как они ни старались, вместе с женщинами и священником, все было тщетно. Единственное, что удалось понять, — что с Аре случилось несчастье у реки Днепр, прямо у порогов. Трудно было представить себе, что делали там византийцы, считал Улоф Летняя Птичка. Больше ничего они так и не узнали.

Тогда Орму пришла в голову одна мысль, которая действительно могла бы облегчить расспросы. Аре знал руническое письмо. И Орм смастерил дощечку из липы, белую, гладкую, на которой Аре смог бы писать углем. Аре обрадовался и долго трудился над рунами. Но писал он своей уцелевшей левой рукой очень коряво, сослепу смешивая руны, так что никто не мог понять, что он там такое пишет. В конце концов он пришел в ярость и отшвырнул от себя дощечку с углем, не желая больше мучиться.

Рапп со священником придумали способ получше. Рапп обтесал бревно и нанес на него руны, — все шестнадцать знаков по порядку, — они были большие, четкие, и между ними была проведена глубокая черта. Они положили это бревно перед Аре и попросили ощупать его руками. Когда слепой понял, что от него требуется, он почувствовал явное облегчение. И он начал указывать ощупью на руны, слагая их в слова, а брат Виллибальд сидел рядом и записывал за Аре знаки на овчине. Вначале дело двигалось туго, но потом пошло все лучше и лучше, так что все воспрянули духом, ожидая, когда же история Аре будет записана целиком. Каждый вечер священник зачитывал то, что удалось записать за день. Все жадно слушали его, и за три недели усердного труда история была дописана до конца. Но самый первый отрывок — о том, где спрятан клад, — священник прочитал одному только Орму.

Глава 3

История о болгарском золоте

Я самый несчастный из людей: глаза у меня отняли, и нет у меня ни языка, ни правой руки, а сын мой убит казначеем. Но я и самый богатый из смертных, ибо знаю, где спрятано золото болгар. Теперь я открою вам, где лежит клад, так что вы узнаете об этом прежде, чем я умру. Ты же, священник, прочтешь о кладе только моему брату, и больше никому. Пусть он сам решит потом, нужно и рассказывать об этом всем остальным.

На реке Днепр, сразу за третьим порогом, если идти с юга, у высокого берега, прямо между могильным курганом печенегов и небольшим утесом, на котором растут три розовых куста, под водой, в узком проходе, — там, где обрывается этот утес, — спрятанный за большими камнями, под выступом утеса, чтобы ничего на дне не было видно, — вот там и лежит клад с болгарским золотом. Только Я знаю, где он. Там четыре ларца золота с императорской печатью, и их едва унесут двое. И еще пять кожаных мешков серебра, и мешки те очень тяжелые. Сперва клад принадлежал болгарам, которые награбили все это у многих других. Затем он принадлежал императору. Потом его похитил императорский казначей Феофил Лакенодрако. А потом он стал моим. Это я спрятал его у Днепровских порогов.