Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

Он открывает дверцу шкафчика — и с грохотом захлопывает ее. Шкафчик жалостно дребезжит.

Входит судья:

— Прошу вас на корт, джентльмены.

БРЭД И ДЖИЛ покидают раздевалку. В дверях Джил незаметно хлопает Брэда по плечу.

Медленно выхожу на корт. Короткая разминка, затем — снова игра. Я забыл счет и был вынужден посмотреть на табло, чтобы вспомнить его. Ах, да. Я веду во втором сете, 1–0. Но подает Медведев. Я опять вспоминаю финал 1991 года, наш матч с Курье, когда начавшийся дождь напрочь сломал ритм игры. Быть может, сегодня мне за это воздастся. Возможно, такова моя теннисная судьба: если тогда дождь сбил с толку, то сегодня он, напротив, выведет меня на правильный путь.

Но Медведев продолжает играть в том же стиле: прессует, заставляя меня отступать и обороняться, не давая перехватить инициативу. День сегодня влажный и пасмурный, это, кажется, добавляет Медведеву сил. Ему нравится медленный ритм. Он, подобно разъяренному слону, получает удовольствие, топча меня своими огромными ногами. В первом же гейме он подает мяч со скоростью сто девяносто три километра в час. Через секунду счет уже 1–1.

Затем он отнимает у меня подачу, удерживает ее, вновь отнимает и доводит счет до 6–2.

В третьем сете каждый удерживает свою подачу в течение пяти геймов. И вдруг, впервые за матч, необъяснимым образом я отнимаю подачу соперника. Веду 4–2. В толпе слышатся изумленные вздохи и перешептывания.

Однако и Медведев отнимает подачу. Удержав ее, он добивается счета 4–4.

Вновь появляется солнце. Под горячими лучами грунт начинает сохнуть. Скорость игры понемногу растет. Я подаю, при счете 15–15 мы разыгрываем очко в безумном темпе, и я беру над соперником верх с помощью отличного удара с лета с левой руки. Теперь, при счете 30–15, я вспоминаю, как Брэд велел мне смотреть на мяч и бить по нему. Отправляю мяч в полет. Свою первую подачу сопровождаю громким рычанием. Аут. Я спешно подаю вновь. Вновь аут. Двойная ошибка. 30–30.

Вот оно. Именно так я себе все и представлял. Медведев в шести очках от чемпионского титула. Но я проигрываю на условиях Брэда, а не на своих собственных.

Я вновь подаю. Аут. Я упрямо отказываюсь подавать второй мяч с меньшей силой. Опять аут. Две двойных ошибки подряд.

Итак, счет 30–40. Брейк-пойнт. Я хожу кругами, жмуря глаза, готовый расплакаться. Нужно взять себя в руки. Я подхожу к линии, подкидываю мяч — и вновь теряю подачу. Целых пять подач! Еще одна — и Медведев будет подавать на матч за чемпионский титул Открытого чемпионата Франции.

Он наклоняется вперед. Готовясь к подаче соперника, ты всегда пытаешься сообразить, что у него на душе. Медведев знает, что после пяти потерянных подач я пребываю в потерянных чувствах. И поэтому он предполагает, что у меня не хватит духу играть агрессивно. Он жаждет мягкой подачи, считает, у меня нет другого выбора. Он стоит в площадке, оставив далеко за собой заднюю линию, давая мне понять, что ждет от меня слабой подачи, и ответным ударом собирается забить мяч прямо мне в глотку. Его взгляд недвусмысленно говорит: «Ну что, сдулся? Да тебе пороху не хватит показать свою злость!»

Это — поворотная точка матча, а возможно — и наших жизней. Проверка воли, решимости, мужества. Я не желаю отступать. Подбрасываю мяч в воздух. В противовес ожиданиям Медведева, бью резко и сильно, ему под левую руку. Мяч, отклоняясь с правильного курса, делает неприятнейший отскок. Медведев, однако, дотягивается, отбивая его в центр корта. Я бью справа, рассчитывая, что мяч упадет позади соперника. Он вновь берет мяч, бьет слева мне под ноги. Я наклоняюсь и неловко бью с лета. Мяч попадает в линию, Медведев перебрасывает его через сетку, и я, в свою очередь, посылаю его на половину соперника ударом столь нежным, что мяч падает недалеко от сетки и там затихает. Слабый удар — но какой сильный ход!

Удерживаю подачу и вприпрыжку отправляюсь на свое место. Толпа беснуется. Вектор силы не переменился, но сдвинулся. Медведев владел игрой, но упустил свой шанс. Судя по его лицу, он это понимает.

«Вперед, Агасси! Вперед, Агасси!»

Надо сыграть один гейм в полную силу. Тогда можно выиграть сет и по крайней мере уйти с корта с высоко поднятой головой.

Тучи давно рассеялись. Солнце высушило корт, и темп игры взвинтился до максимума. Когда мы возвращаемся после перерыва, я вижу, как Медведев угрюмо смотрит на небо. Он мечтает, чтобы вернулся дождь. Не хочет играть под палящим солнцем. Потеет. Его ноздри раздуваются, будто у лошади, нет, скорее как у дракона. Ты можешь победить дракона. Он отстает — 0-40. Я выигрываю подачу — и третий сет.

Теперь мы играем по моим правилам. Гоняю соперника из угла в угол, бью по мячу изо всех сил, словом, делаю все, что посоветовал мне Брэд. Медведев двигается медленнее, он заметно расстроен. Он слишком долго думал о победе. Он был лишь в пяти очках от нее, всего в пяти очках, и это не дает ему покоя. Эта мысль снова и снова стучит у него в голове. «Я был так близко. Я почти победил. Я уже видел финишную ленточку!» — вот что повторяет он себе снова и снова. Он весь в прошлом, я же — в настоящем. Он думает, я — чувствую. Не думай, Андре. Бей сильнее!

В четвертом сете вновь отнимаю у него подачу. А затем начинается настоящая битва. Мы демонстрируем серьезный теннис, и каждый из нас, бормоча что-то под нос, старается двигаться быстрее и играть качественнее. Но у меня есть секретное оружие, которое я смогу пустить в ход, когда понадобится очко: игра у сетки. Все мои приемы игры у сетки срабатывают, и это явно создает Медведеву проблемы. Он начинает играть с параноидальной осторожностью. Стоит мне сделать вид, что выхожу к сетке, он вздрагивает. Я подпрыгиваю — он делает рывок.

Выигрываю четвертый сет.

В пятом быстро отыгрываю подачу и начинаю вести 3–2. Ага! В матче явно наступил перелом. То, что должно было по праву принадлежать мне в 1990, 1991 и 1995 годах, вновь рядом. Я впереди, 5–3. Он подает, 40–15. У меня два матч-пойнта. Я должен выиграть сейчас, потому что не хочу продолжать этот матч. Если я не выиграю в этот миг, возможно, не выиграю вообще. Если сейчас я не выиграю, то мне и в старости придется вспоминать Открытый чемпионат Франции и Медведева, скрючившись в кресле-качалке, укрыв ноги клетчатым пледом… Уже десять лет этот турнир не дает мне покоя, и мысль о том, что я буду страдать из-за него еще лет восемьдесят, совершенно невыносима. После всех этих тяжелых тренировок, после моего нежданного возвращения и поразительного результата на турнире, не победить — значит, больше никогда не почувствовать себя по-настоящему счастливым. И тогда Брэду придется окончить свои дни в психиатрической лечебнице. Финишная линия — кажется, я уже могу ее поцеловать. Она толкает меня вперед.