Время Андропова - Никита Васильевич Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выступил Кириленко: «Вчера в Афганистане была другая обстановка, и мы склонялись к тому, что, может быть, нам пойти на то, чтобы ввести какое-то количество воинских частей. Сегодня обстановка другая, и разговор у нас вполне справедливо идет уже несколько в ином русле, а именно: все мы придерживаемся того, что вводить войска нет никаких оснований»[1259]. Продолжил Андропов: «Вчера, когда мы обсуждали этот вопрос, афганцы не говорили о вводе войск; сегодня положение там другое. В Герате уже не один полк перешел на сторону противника, а вся дивизия. Как мы видим из сегодняшнего разговора с Амином, народ не поддерживает правительство Тараки. Могут ли тут помочь им наши войска? В этом случае танки и бронемашины не могут выручить. Я думаю, что мы должны прямо сказать об этом т. Тараки, что мы поддерживаем все их акции, будем оказывать помощь, о которой сегодня и вчера договорились, и ни в коем случае не можем пойти на введение войск в Афганистан»[1260].
Кириленко возмущался по поводу пассивности в военных делах афганского руководства: «Мы ему дали все. А что из этого? Ничего не пошло на пользу. Это ведь они учинили расстрелы ни в чем не повинных людей и даже говорят нам в свое оправдание, что якобы мы при Ленине тоже расстреливали людей. Видите ли, какие марксисты нашлись»[1261]. Кириленко предложил пригласить Тараки в Москву для разговора.
На заседании 18 марта Брежнев не присутствовал, но его проинформировали о высказанных мнениях. И 19 марта на заседании Брежнев подвел итог: «Был поставлен вопрос о непосредственном участии наших войск в конфликте, возникшем в Афганистане. Мне думается, что правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну»[1262]. Косыгин не высказывался категорично против ввода войск, но вновь подчеркивал возникшую опасность, упоминал просьбы Тараки о войсках и резюмировал: «Конечно, нам нужно сохранить Афганистан как союзное государство». Устинов упомянул о просьбе Амина направить советские танки и войска в Герат, на что Брежнев возразил: «У них распадается армия, а мы здесь должны будем за нее вести войну»[1263].
Андропов упомянул об афганских руководителях, что «своих политических противников они расстреливают», и вновь подчеркнул: «Я думаю, что относительно ввода войск нам решения принимать не следует. Ввести свои войска — это значит бороться против народа, давить народ, стрелять в народ. Мы будем выглядеть как агрессоры, и мы не можем допустить этого»[1264]. Вставил реплику и Пономарев: «Тов. Тараки, Амин допустили серьезные ошибки в обращении с членами партии “Парчам”. Многих товарищей из этой партии просто расстреляли»[1265].
Это было очень важное трехдневное заседание Политбюро, на котором, казалось бы, четко определились с политической линией: оказывать помощь Афганистану всеми средствами (техникой, вооружениями, советниками), кроме непосредственного ввода войск.
Тараки прибыл в Москву и 20 марта 1979 года вел переговоры с Косыгиным, Громыко, Устиновым и Пономаревым. И в тот же день вечером был принят Брежневым. Хозяин Кремля предостерег Тараки от арестов армейских офицеров, что создавало неуверенность в командном составе[1266]. А относительно ввода войск Брежнев четко выразился, что «этого делать не следует», это лишь сыграет на руку врагам. Но, разумеется, пообещал экономическую помощь, оружие, советников[1267].
В следующий раз Брежнев принял Тараки 10 сентября 1979 года. Беседа была теплой. Брежнев говорил о непростой обстановке, о сложном развитии афганской революции, вспомнил даже опыт Гражданской войны в России[1268]. Вновь затронул вопрос «необоснованных репрессий в отношении товарищей по партии»[1269]. А потом Брежнев заговорил намеками. Позднее историки и мемуаристы сделают вывод, что генсек уже затеял интригу против Амина и подбивал Тараки от него как-то избавиться или, по крайней мере, поставить на место: «В условиях афганской революции понятны Ваша, товарищ Тараки, особая роль как Генерального секретаря ЦК НПДА и председателя Революционного совета Республики в руководстве деятельностью партии и государства. Ваш высокий авторитет и, я бы сказал, всеобъемлющие полномочия и ответственность. Вряд ли целесообразно, однако, чтобы кто-то еще, кроме Вас, занимал исключительное положение в руководстве страной, вооруженными силами, органами государственной безопасности. При определенных условиях это могло бы иметь нежелательные последствия». Тараки согласился: «правильно».
Памятка Л.И. Брежневу к беседе с М.Н. Тараки
10 сентября 1979
[РГАНИ. Ф. 80. Оп. 1. Д. 462. Л. 75]
Тирада Брежнева была, похоже, реакцией на заметное возвышение Хафизуллы Амина в афганском руководстве. Он явно стал теснить Тараки, дышал ему в спину. Брежнев заговорил о консолидации партийных рядов и необходимости утверждения принципа коллективности в руководстве. То есть разбавить амбиции Амина силой противостоящего ему коллектива сторонников Тараки. У Брежнева это звучало традиционно: «…важно наладить дружную совместную работу всех членов Политбюро»[1270].
Брежнев понимал, насколько «тонок Восток». В афганском руководстве, и об этом советские советники докладывали в Кремль, все время зреют коварные интриги, идут расправы. Со знанием дела об этом сообщали люди Андропова из Кабула. Более того, сотрудники КГБ укрыли и тайно вывезли из Афганистана в ящиках для технического оборудования четырех высокопоставленных сторонников Тараки, которым угрожала расправа со стороны Амина[1271].
Тараки, кажется, понял намек Брежнева и признал: «Вы правы, что сейчас у нас в Афганистане много власти сосредоточено в руках определенных лиц». И чуть позже по ходу беседы, как будто постепенно усваивая брежневские намеки, добавил: «Вы говорили о том, что кто-то может использовать те полномочия, которыми я наделен как Генеральный секретарь ЦК НДПА и Председатель Революционного совета. Это очень серьезное дело. Я теперь буду внимательно смотреть, что творится у меня за спиной»[1272].
Коснулся Тараки так волновавшей
