Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

"Мы располагаем инструментом для проведения изменений в той же степени, в какой образовавшаяся демократия вооружена. У нас есть Повстанческая армия, которая должна быть на передней линии любой борьбы, но наша армия еще не обучена выполнению недавно обретенных обязанностей". Ее следовало обучить и военному делу, и чтению, и письму. Важно отметить, что в мыслях Че на переднем плане в то время была Повстанческая армия, партии революционного фронта, люди из Сьерры. Движение 26 июля, которое он воспринимал как мешанину тенденций с преобладанием городского среднего класса, не занимало высшего положения в его сознании.

Он закончил словами: "Наша революция означала, ... что все выдуманные в креслах теории - это всего-навсего теории... Аграрные революции нужно совершать; нужно сражаться в горах, а затем нести революцию в города". Он говорил не только о Кубе, но и обо всей остальной Латинской Америке.

30 января Че в Гаване посетил советский журналист Василий Чичков. Че мучился от приступа астмы, ему делали уколы, он пластом лежал в постели, в нижней рубашке и теплых носках.

Облик комнаты поразил русского гостя своей спартанской обстановкой: винтовка "М-1" и пистолет в кобуре, висящие на гвозде две кровати, комод и старое зеркало1. Вот как Чичков описал эту встречу:

"Комната Гевары маленькая, может, метров двенадцать. Вдоль стены две железные кровати. Между ними комод и старинное зеркало. На комоде разбросаны длинные толстые сигары, лежат какие-то служебные бумаги...

Гевара сидит на кровати в зеленых солдатских брюках, в белой майке без рукавов, босиком. На большом гвозде, вбитом в стену, висит автомат, пистолет и другое снаряжение командира...

После взаимных приветствий я попросил прежде всего разрешения сфотографировать Гевару. Без особой охоты он натянул на себя гимнастерку, надел фуражку (но не ботинки), и фото было сделано.

- Скажите, пожалуйста, как вы определяете классовый состав участников вашей революции? - начал я, вынимая блокнот и ручку.

- Революцию делали главным образом крестьяне, - негромко начал Гевара. - Я думаю, что среди повстанцев было шестьдесят процентов крестьян, десять процентов рабочих и десять процентов представителей буржуазии. Правда, рабочие очень помогли нам забастовочной борьбой. Но все-таки основа революции - крестьяне.

У Гевары черные, очень большие и очень грустные глаза. Длинные волосы до плеч придают лицу поэтический вид. Гевара очень спокоен, говорит не спеша, даже с интервалами, будто подбирая слово к слову".

Внезапно в комнату вошел Фидель, за ним, чуть погодя, ль Кастро и Вильма Эсприн. Оставив русского потерянно оять в стороне, Фидель и Че сели рядом на кровати и принялись с заговорщицким видом о чем-то негромко беседовать.

Было ли предметом их разговора будущее только что начавшейся революции?

24. Битва за аграную реформу.

5 февраля 1959 года у майора Гевары, кажется, нашлось немного свободного времени, и он смог взяться за корреспонденцию и ответить на письма, которые наверняка приходили в Ла-Кабанью начиная с самых первых дней революции. Сохранилось семь из его ответов, три из которых адресованы людям, вызвавшимся добровольцами направиться на борьбу за освобождение Санто-Доминго. Че говорит этим людям, что их присутствие необходимо Кубе именно сейчас, когда "там имеются огромные трудности, которые надо преодолеть". В другом он пишет Уильяму Моррису из Флориды по поводу расизма: "Вы можете быть абсолютно уверены, что через несколько лет различие между черными и белыми станет только вопросом цвета кожи, как это и должно быть". Он благодарит поэта Педро Ревоэльту за стихи и песни, заканчивая письмо приветствием "от революционера, которому так и не удалось стать поэтом". В последнем письме своему соотечественнику в Буэнос-Айрес он говорит о самой жгучей из проблем Кубы того времени: "Расстрелы не просто необходимы для народа Кубы, но и приказы о них также отдаются народом".

7 февраля "Эль офисьяль" опубликовала невразумительный декрет, из которого следовало, что майорам Повстанческой армии, рожденным за границей и носившим это звание в ходе революции по меньшей мере в течение года, присвоена кубинская национальность, равносильная "приобретенной по праву рождения". Было совершенно ясно, что при создании декрета имелся в виду один-единственный человек, майор Эрнесто Гевара, получивший таким образом полное и окончательное признание.

Че дебютировал в качестве кубинца по национальности уже на следующий день, выступив с очень радикальной речью в пользу аграрной реформы. В ней он снова отождествлял себя с крестьянами. "Теперь я настоящий сельский житель; городской воздух не для меня". В Эль-Педреро, где во время кампании в Лас-Ви-льясе был построен один из лагерей его колонны, он провозгласил призыв к радикальным действиям в аграрной политике:

"Сегодня мы боремся против крупных землевладений вплоть До нападений на них и разрушения... Повстанческая армия готова проводить аграрную реформу вплоть до достижения ее окончательных результатов... Аграрная реформа должна быть проведена организованным образом, чтобы не произошло никаких злоупотреблений. Но на земле, которую люди получили в качестве части результатов революции, ни один командир наших сил, ни один солдат не станет стрелять в кампесинос, которые всегда были нашими друзьями... Если хоть кто-нибудь попытается выселить их, они в полном праве взяться за оружие и держать его при себе на всякий случай".

Че также упомянул о создании Крестьянской ассоциации где решения будут приниматься от лица самых широких масс.

Он был сильно растрепан и напряжен. На голове у него вместо обычного черного берета с пятиконечной звездой было кепи, из-под которого во все стороны торчали пышные длинные волосы. К тому же он страдал от сильного обострения астмы. Какая-то женщина спросила его, будут ли записаны в книгу истории жилища кампесинос, сожженные диктатурой.

"Нет, мы не станем записывать их в историю... Мы сразу же отстроим их заново".

И действительно, Повстанческая армия вскоре приступила к строительству жилья в Эль-Педреро.

Непредубежденное чтение истории превращает 1959 год, первый год власти кубинской революции, в период доходивших до прямой конфронтации дебатов между прокоммунистами и антикоммунистами по поводу грядущего направления революционного процесса. В центре этих яростных дискуссий стоял вопрос об аграрной реформе, потребности в ней и ее глубине. Именно он был причиной трений и напряжения в отношениях среди длинного списка групп, которые могли утверждать, что являются победителями в революции. Когда мы слушаем пульс тех событий, бьющийся в ежедневных газетах, текстах радиовыступлений, речах лидеров, в формировании групп социального действия, когда мы обращаемся к дошедшим до нас воспоминаниям очевидцев, то, отстранившись от фактора личных предубеждений, можем убедиться, что аграрная реформа была самым больным вопросом первого года революции. Реформе предстояло пройти в стране крупного землевладения, где землевладельцам, составлявшим полтора процента от численности населения, принадлежало 46 процентов территории, где две трети работников на фермах были безземельными поденщиками - рабочие сахарных заводов, сельскохозяйственные рабочие в крупных имениях - или испольщиками (арендаторы, отдающие землевладельцу половину дохода).