Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Евгения Марлитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Герцогиня схватила ручное зеркало в оправе из слоновой кости и посмотрелась в него. При розовом освещении она увидела два глубоко запавших глаза и худое желтоватое лицо. Уронив зеркало на одеяло, она с испугом откинулась назад. «О боже!» – прошептали бледные губы. Она взяла со стоявшего у постели стола портрет герцога, посмотрела на гордое красивое лицо и страстно прижала портрет к губам. О, она хорошо знала, как можно любить этого человека!
Прижав портрет к груди и сложив на нем руки, герцогиня лежала, устремив взор в пространство… Перед ее глазами витал очаровательный образ Клодины, какой она видела ее два часа назад: девушка сидела рядом с герцогом за столом под липами, и краски часто сменялись на ее лице. Как она порой смущалась, когда в комнату входил герцог… Она всегда так неохотно пела в его присутствии, бывала иногда грустна, потом снова веселела… Бедная Клодина! Хороша подруга, которая всеми силами привлекает к себе, чтобы потом начать сомневаться!
Нет, она нисколько не сомневалась в ней! Это неслыханная сплетня! Маленькую принцессу иногда совершенно невозможно понять. Бедная Клодина!
Герцогиня улыбнулась, но холодные капли пота выступили у нее на лбу, и сквозь шум крови, бившей в виски, как набат, послышался голос принцессы: «Ваше высочество не хочет видеть, не хочет понять». Голос такой уверенный, такой ужасно настойчивый… Молитва вырвалась из груди герцогини, но горячие руки продолжали крепко прижимать портрет к громко бьющемуся сердцу.
Губы герцогини шептали молитвы и просили Бога лучше послать ей смерть, чем пережить измену. Вся замужняя жизнь прошла перед ее глазами. Она сама украсила розами свое счастье… Неужели она одна наслаждалась им? Но нет, это было не воображаемое, а действительное счастье… Он всегда был таким ласковым, снисходительным, таким рыцарем, в особенности теперь, когда она больна.
Ласковость, снисходительность? И это все, что дает любовь? Герцогиня застонала, ей показалось, что с ее глаз спала завеса и ей открылась холодность и скудость чувств мужа.
Но он никогда не давал ей повода к ревности, этой мещанской страсти, как говорила принцесса Текла, страсти, которая никогда не должна касаться сердца принцессы.
– Я не знаю этой страсти, – отвечала тогда герцогиня, – и, слава Богу, никогда не имела повода к ней.
Но сейчас владетельная герцогиня, принцесса королевской крови, почувствовала, что и она стала ее жертвой и теперь будет мучиться без надежды на спасение…
Она снова взглянула в зеркало и закрыла глаза руками. Неужели она была слепа? Чем может она быть для него, больная, приближающаяся к могиле?
Ничем, кроме бремени. Нет, только не это!
Но не могли они подождать ее смерти? Сколько это может продолжаться? Ах, только бы они пощадили ее, проявили жалость до тех пор!
«Сжальтесь!» – Она упала на подушки, не имея сил пошевелиться, но всем своим существом чувствуя жестокую действительность: судьба сбросила маску и показала свое истинное лицо, исполненное горя и отчаяния.
Герцогиня не знала, сколько времени она так пролежала. У нее не было больше сил возражать самой себе, ей все чудилась белокурая головка девушки, прижимающейся к его груди, как некогда она, а сама она лежала в гробу и не могла пошевелиться, как ни старалась. Холодный пот струился по ее лицу. Наконец она вскочила и резко дернула сонетку. Горничная вбежала с испугом.
– Откройте окно! – крикнула герцогиня, сидя в постели. – Я задыхаюсь!
Девушка подбежала к окну и отдернула занавеси. Лучи утреннего солнца ворвались в комнату и упали на горящее лихорадочным возбуждением лицо женщины.
Она взглянула на этот прекрасный мир, на колеблемые утренним ветерком верхушки деревьев в парке и далекие голубовато-зеленые, покрытые еловым лесом горы. Она дышала чистым свежим воздухом, слушала щебетанье птиц и вдруг расплакалась, стыдясь своего отчаяния, своего недоверия.
Герцогиня долго рыдала, пока наконец не заснула.
Когда она проснулась, у ее постели сидела Клодина. Она поправляла букет роз, которые выпросила у Гейнемана, и, занятая этим, не заметила, что герцогиня смотрит на нее. Девушка подняла голову, и ее озабоченное лицо осветилось радостью.
– Ах, ты проснулась! – воскликнула она и опустилась на колени с розами в руках. – Как ты испугала меня! Что с тобой? Фрау Катценштейн прислала за мной рано утром. Тебе повредил праздник!
Герцогиня тяжело оперлась головой на руку и пристально посмотрела в ее красивое лицо, на котором отражались страх и огорчение. Потом провела рукой по своим волнистым волосам и тихо сказала:
– Мне уже лучше. Как хорошо, что ты пришла!
Больше она ничего не говорила до самого обеда. Глаза ее неотступно следили за Клодиной. Потом она решила встать, но шаталась как пьяная и вынуждена была снова лечь.
– Останься у меня, Клодина, – попросила она.
– Да, Элиза.
Больная открыла глаза, как будто удивляясь такому быстрому согласию, и спросила:
– Разве ты можешь спокойно оставить свой дом?
– Не говори об этом, Элиза. Даже если бы там и были какие-то дела, я бы все равно приехала. Я напишу Иоахиму и велю прислать, что мне нужно. Не беспокойся!
– Расскажи мне что-нибудь, – попросила герцогиня вечером. Она неподвижно лежала с закрытыми глазами.
– Охотно, но что?
– Что-нибудь из твоей жизни.
– Ах, боже мой! Тут мало что можно рассказать. Я думаю, ты знаешь все, Элиза.
– Все?
– Да, дорогая моя!
– Чувствовала ли ты к кому-нибудь склонность?
Лицо девушки вспыхнуло. Она медленно опустила голову.
– Не нужно, Элиза, – сказала она глухим голосом, – не расспрашивай!
– Ты не можешь сказать мне? – тихо и настойчиво спросила герцогиня. – Доверься мне, Дина, расскажи, ведь я тебе все рассказала…
В это мгновение доложили о приходе герцога. Совершенно расстроенная девушка встала и с поклоном прошла мимо него в соседнюю комнату.
– Клодина, Клодина! – позвала ее больная и, когда та поспешно вернулась, указала на стул рядом со своей постелью. – Останься здесь! – повелительно сказала она.
Герцогиня впервые говорила с ней так.
Клодина послушно села. Она слышала, с каким участием разговаривал герцог с женой, как он выражал надежду, что герцогиня завтра примет участие в празднике в саду, на который, вероятно, прибудет и его мать.
– Я постараюсь быть здоровой, – ответила герцогиня.
– Это великолепно, Лизель, постарайся, – улыбнулся герцог. – Если бы все больные так думали, то доктора имели бы меньше пациентов. Желание действительно способствует выздоровлению, спроси у доктора.
– Я знаю, знаю, – резко сказала молодая женщина.
– Доктор говорил, что ты больна теперь только психологически, – продолжал герцог, – я не знаю, почему. Думаю, ты просто простудилась, дитя мое! Непременно нужно беречься; ночной воздух не годится для тебя, а на зиму ты поедешь в Канны.
