Легенда о яблоке. Часть 1 - Ана Ховская

Уговоры и утешения Логана не избавляли от тревожных мыслей, а только обостряли мучительные чувства. София чувствовала вину за непокорность, непреклонность, трусость, из-за которых ее семья могла лишиться всего, что имеет, но перешагнуть через себя, свои принципы, примириться с мыслью о самопожертвовании она не могла. И главное – с кем? С Крисом Рискиным! Все в ней противилось этому.

Она мысленно перебирала массу аргументов, причин, чтобы избежать такого расклада, сохранить поместье, дело отца и не оставить мать и сестру без средств к существованию. Она понимала, что будет испытывать угрызения совести всю жизнь, если из-за ее эгоизма родных признают банкротами. Но всей душой и мыслями упиралась, не позволяя чувству вины и долга поймать себя в ловушку.

– Бен, можно мне остаться здесь, с вами? Мне не хочется в Рождество быть одной,– подавленно попросила крестница.

– О чем речь? Пойдем за наш стол, тебе надо отвлечься от дурных мыслей. Решение придет само, надо только освободить голову от захлестнувших эмоций.

– Бен, я утром уеду прямо отсюда. Если я вернусь в поместье, то совершу самую огромную ошибку на свете. Я знаю, что не права, знаю, что поступаю неблагодарно, но не могу я, понимаешь – не могу я смириться с тем, что мне предлагают. Если я увижу глаза мамы, просто не выдержу!

– Мне кажется, она всегда на твоей стороне?

– Она-то – да. Но этим ферме не поможешь. Бен, ничего не говори. Я уверена, что можно помочь другим способом, не жертвуя собой. Это всего лишь деньги…

София замолчала, зажмурилась и с глубоким вздохом и болью в голосе выговорила:

– Матерь божья, какая я эгоистка!

И девушка снова разрыдалась. Лицо от напряжения пылало жаром, на лбу и висках вздулись венки. Ощущение собственного бессилия и безвыходности положения, словно огнем жгло в груди, оставляя черный пепел, который был тяжелее камня. Ее раздирали сомнения и чувство жалости к самой себе.

– Фисо, хватит!– строго остановил плач девушки Логан.– Слезами делу не поможешь. Давай-ка умойся, и пойдем за стол. Смотри, как покраснели твои глазки, щечки? Тебе не идут красные глаза.

– А кому они идут?– со всхлипом усмехнулась София.

***

Рождественский вечер был отравлен неутихающей обидой и отчаянием. От всех искрило непримиримой враждебностью и уязвленным самолюбием. Каждый боролся со своими чувствами, как умел. Ланц вместе с Крисом допивали вторую бутылку виски. Хелен заняла себя уборкой кухни, мытьем посуды, только чтобы заглушить гнетущую тревогу, наполнившую ее сердце. Милинда забылась в чтении книги.

А София, измотанная переживаниями, уснула на плече крестного после первого глотка шампанского за праздничным столом в клинике.

Хьюстон

Утренний поезд Эль-Пасо – Хьюстон увез Софию Дьюго вместе с тяжелыми воспоминаниями и чувством глубокой обиды.

По мокрой одинокой улице в ливень София брела к дому Хардов, теперь единственному, вызывающем ощущение теплоты и защищенности в этом мире. Промокшая до нитки, подавленная и потерянная, она еле набралась сил, чтобы подняться в квартиру. Прислонившись к стене, София тихо поскребла кончиками пальцев в дверь.

Волосы давно выбились из хвоста на затылке, и мокрые пряди спадали на лоб, щеки и шею, как сосульки. Девушка наклонилась к полу и равнодушно усмехнулась лужице, образовавшейся на коврике от сбегающей с одежды воды.

– Кто там?– раздался сонный голос Томаса.

– Дядя, это я – София,– жалобно проговорила девушка.

Дверь тут же распахнулась.

– Софи?– удивился Хард неожиданному появлению племянницы и ее внешнему виду.– Да ты промокла насквозь! А ну, быстро в дом и в ванную! Только бы не простудилась!

София глухо усмехнулась и качнулась на месте. Томас, беспокойно осматривая девушку, взял ее под локоть и проводил в спальню. Пока она переодевалась, Хард позвал жену.

– Пресвятая Мария, девочка моя дорогая, что случилось? У тебя случилось или что-то с семьей? Почему ты вернулась так внезапно, даже не позвонила?– запричитала Лили, тревожно обнимая крестницу.

– Тетя, все нормально,– как-то неубедительно произнесла София.– Со мной ничего не случилось.

– А у Хелен все в порядке?

По молчанию и растерянно-расстроенному взгляду, который София даже не пыталась скрыть – не было сил притворяться – Лили догадалась, что произошло что-то серьезное, и это глубоко ранило душу девушки.

– Девочка моя, ты вся дрожишь… Пойдем, я сделаю тебе ванну? Ты есть хочешь? Нет? Может, я заварю чай с ромашкой? Он успокаивает…

София подавленно молчала, бесцельно переводя глаза из одной точки в другую.

–…А еще мед положу, хочешь?

Чуткая, заботливая крестная, словно бальзамом окутала сердце Софии, наполненное обидой, злобой, презрением. Лили бережно помогла девушке принять ванну, закутала ее в большое полотенце, уложила в постель, а затем еще долго, до самой полночи сидела рядом, не выпуская ее руки из своих ладоней. Она причесывала крестнице волосы, заговаривала на разные темы, только бы вывести ее из тяжелого состояния.

А когда крестная собралась уходить, чтобы позволить девушке успокоиться наедине с собой и уснуть, София остановила ее глухим хриплым голосом и попросила остаться с ней на всю ночь. Они проговорили до утра.Были и слезы, и рыдания, вспышки гнева и бессильной ярости, но над всем этим тяжелым грузом лежало чувство вины. Даже искренние проникновенные утешения Лили не облегчали состояние Софии. И все же, поделившись своей болью, под утро девушка крепко уснула на плече тети.

***

Следующий день Софии начался с головной боли, отеков под глазами, ощущением разбитости и разочарованности в самой жизни. Она не могла заставить себя съесть что-нибудь, несмотря на соблазнительно-сладкие запахи из кухни, не могла набраться сил встать с постели, совсем не могла собраться с мыслями. Острота впечатлений двух прошедших дней стерлась, но на смену ей возникло неодолимое равнодушие, депрессия и желание заснуть и не проснуться. И даже к просьбе крестной сообщить матери о приезде в Хьюстон София отнеслась с редким безразличием. Тете пришлось сделать это самой.

В мыслях царил хаос, вернее, метание от одних обрывков воспоминаний к другим. И полное бездействие. Что она могла? Когда становилось особо горько и тошно, София зажмуривала глаза и натягивала одеяло на голову, погружаясь в темноту, будто в безмятежную глубину океана.

В течение трех дней София пряталась под одеялом в своей комнате, изредка притрагиваясь к еде, которую приносила тетя. Но вот Лили, выдержав положенное время на переживания крестницы и сверх того, наконец, решительно взяла ситуацию в свои руки.

Утром, накануне нового года, она уверенным шагом вошла в комнату Софии и громко безоговорочным тоном