Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

Одного пациента он все же сохранил. В конце концов он ведь врач. Он занялся исследованием снов и онейрологией, чтобы найти терапевтические средства. Его не интересовало отвлеченное знание, наука для науки: незачем узнавать что-нибудь, если это нельзя использовать. Целесообразность была его пробным камнем. Он обязательно должен иметь хотя бы одного пациента, чтобы помнить об этом фундаментальном обязательстве, чтобы сохранить контакт с человеческой реальностью, потому что нет ничего важнее людей.

Человек существует постольку, поскольку он соотносится с другими людьми, и мораль — бессмысленное слово, если только его не определять по отношению к другим, как реализацию своей социальной сущности.

Его нынешний клиент, Орр, придет в четыре. Они отказались от ночных сеансов. Мисс Кроч напомнила, что сегодня на сеансе будет присутствовать инспектор департамента здравоохранения. Он хочет убедиться, что нет ничего незаконного, аморального, вредного и так далее в операциях с усилителем. Будь они прокляты, эти правительственные ищейки!

Так всегда было с сеансами и сопутствующей им публичностью, общественным любопытством, профессиональной завистью, соперничеством различных направлений. Если бы он оставался частным исследователем и второсортным врачом в Восточной Башне Вильяметт, вероятно, никто и не заметил бы его усилитель, пока он не решил бы, что тот готов для рынка, и он продолжал бы спокойно исследовать и совершенствовать свое изобретение. Теперь же, когда он занят самой тонкой работой — психотерапией, правительство присылает юриста, который не поймет и половину увиденного и неверно поймет остальное.

Юрист пришел в три сорок пять, и Хабер вышел в приемную, чтобы встретить его — ее, как оказалось, — и сразу же установить теплые, дружеские отношения. Лучше, если инспектор сразу увидит, что ты не боишься, готов отвечать на любые вопросы и настроен доброжелательно. Врачи, которые могут скрывать свое возмущение, когда приходит инспектор, редко получают правительственные субсидии.

Не так-то просто оказалось установить сердечные взаимоотношения с этим инспектором. Она вся щелкала и звенела. Тяжелые медные застежки сумки, тяжелые медные и латунные украшения, хлопающие туфли, большое серебряное кольцо с уродливой африканской маской, нахмуренные брови, твердый голос: щелк, хлоп, бряк… Через десять секунд Хабер заподозрил, что все это щелканье — маска, как на кольце: звуки и излишняя резкость маскируют робость. Однако это не его дело. Он никогда не узнает женщину под маской, да и не в ней дело, если только он сумеет произвести на мисс Лилач как на инспектора нужное впечатление.

Отношения складывались если не очень блестяще, но и не так уж и плохо — она компетентна, занималась этой работой и раньше, к этому случаю готовилась заранее. Она знала, о чем спрашивать и как слушать.

— Этот пациент, Джордж Орр, — сказала она, — он ведь не наркоман? Спустя три недели после лечения можно ли сказать что-нибудь определенное? Может быть, психическое расстройство? Или сумеречное состояние?

— Последнее — в том значении, в каком употребляет этот термин департамент здравоохранения. Личность с искусственно изменяемой ориентацией на реальность. Но теперь его состояние улучшается.

У нее с собой был карманный диктофон, и она все записывала. Каждые пять секунд, как того требовал закон, прибор издавал негромкое «ти-ин».

— Не расскажете ли о средствах лечения (ти-ин) и какую роль в нем играет эта машина? Не объясните ли мне (ти-ин), как она устроена. Это есть в вашем отчете, но что она делает? (Ти-ин.) Например, чем она отличается от устройства ЭЛЕКТРОСОН и обычного шлема?

— Этот прибор, как вы знаете, генерирует разнообразные низкочастотные импульсы, которые стимулируют нервные клетки головного мозга. Эти сигналы можно назвать неопределенными. Их воздействие на мозг в целом напоминает воздействие стереоскопического света в критическом ритме или слуховых стимулов типа барабанного боя. Усилитель выбирает определенный сигнал, воздействует на специальную специфическую область коры. Например, субъекта можно научить производить альфа-ритмы по своему желанию. Усилитель делает это без всякого обучения, даже если пациент в таком состоянии, которое обычно не позволяет производить альфа-ритм через соответствующим образом размещенные электроды. Через несколько секунд мозг воспринимает нужный ритм и производит их сам так устойчиво, как дзенбуддист в трансе. Точно также можно вызвать любую стадию сна, с ее типичными циклами и региональной активностью.

— Стимулирует ли он центр удовольствия или резервные ритмы?

О, блеск в глазах, как только упоминается центр удовольствия! Хабер сдержал иронию и раздражение и ответил с дружеской искренностью:

— Нет. Это не электростимуляция и не химическая стимуляция любого центра. Усилитель не вторгается в особые зоны мозга, он просто заставляет измениться всю мозговую активность, перейти на другую, тоже естественную стадию. Как навязчивый мотив, заставляющий вас двигаться в такт. Мозг входит в нужное для терапии состояние и сохраняет его, сколько нужно. Я назвал прибор усилителем, чтобы подчеркнуть, что он ничего не создает, ничего не привносит извне. Сон, внушаемый усилителем, — это самый нормальный, естественный сон. Разница между усилителем и устройством электросна та же, что между костюмом, сшитым на заказ, и массовым пошивом. А разница с вживлением электродов — о, черт! — как между скальпелем и кузнечным молотом.

— Но как вы создаете стимулы, которыми потом (ти-ин) пользуетесь? Записываете ли, например, альфа-ритмы здорового человека, чтобы использовать на больном? (Ти-ин.)

Он избегал этого пункта. Он не собирался лгать, конечно, но просто нет смысла говорить о незавершенном исследовании, пока оно не испытано. На неспециалиста это может произвести дурное впечатление. Хабер отвечал, с удовольствием слушая свой собственный голос, вместо ее щелканья, звона и стука — удивительно, как он еще слышит ее!

— Вначале я использовал набор усредненных стимулов, записанных от разных субъектов. Пациент, упомянутый в отчете, с успехом подвергался такому лечению. Но я чувствовал, что эффект этот случаен. Я начал экспериментировать на животных: конечно, на кошках. Мы, исследователи снов, любим кошек: они так много спят! И вот, работая с животными, я заметил, что наиболее перспективны стимулы, записанные у того же субъекта. Нечто вроде автостимуляции. Видите ли, мне нужна специфика. Мозг отвечает на собственные альфа-ритмы немедленно. Конечно, наряду с исследовательскими открываются и терапевтические возможности. На ритм пациента можно постепенно накладывать несколько иной ритм, более здоровый, записанный ранее от того же субъекта или от иного. Это может оказаться весьма перспективным и в случаях повреждения нормальных функций мозга и мозговых травм. Тем самым мы поможем мозгу восстановить старые связи по новым каналам. Сам по себе мозг делает это с гораздо большим трудом. Можно попытаться «научить» неправильно функционирующий мозг новому умению и так далее. Однако все это предварительные рассуждения, а как только я займусь непосредственно исследованиями, я тут же зарегистрирую их в департаменте.