Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

Что сделает эта женщина? Поймет? Сойдет с ума? Что она сделает? Сохранит ли обе памяти, как он, подлинную и новую, старую и подлинную? Нет, скорее всего, она вмешается, приведет других наблюдателей, полностью испортит эксперимент, нарушит все его планы.

Он должен остановить ее любой ценой!

Он обернулся к ней, готовый к насилию, сжимая кулаки. Она стояла неподвижно как истукан, коричневая кожа посерела, рот открыт. Она была ошеломлена и не могла поверить в то, что увидела за окном. Не может и не поверит.

Напряжение несколько отпустило Хабера.

Глядя на нее, он скоро убедился: она настолько поражена, что стала неопасной. Тем не менее нужно было действовать быстро.

— Он поспит еще немного, — сказал Хабер.

Голос его звучал почти нормально, разве что немного более хрипло, чем раньше. Он понятия не имел, что скажет дальше, но продолжал говорить: все, что угодно, лишь бы не молчать.

— Сейчас я оставлю ему короткий период с-сна. Прекрасный вид, не правда ли? Эти восточные ветры — божье благословение. Осенью и зимой я по месяцам не вижу гор, но когда облака расходятся, они тут как тут. Прекрасное место Орегон, наименее опустошенный штат. Он не очень эксплуатировался до Катастрофы. Портленд лишь начинал расти. Вы местная уроженка?

Она ошеломленно кивнула.

— А я из Нью-Джерси. Загрязнение окружающей среды становилось ужасно, когда я был ребенком. Сколько сил пришлось вложить в очистку Восточного побережья после Катастрофы! Невероятно! Очистка еще продолжается. Здесь же перенаселение и загрязнение среды не успели еще нанести большого ущерба, если не считать Калифорнию. Экосистема Орегона почти не затронута.

Опасно было говорить на критическую тему, но он больше ничего не мог придумать, будто его околдовали. Голова была заполнена двумя рядами воспоминаний, двумя системами информации, одна — о реальном, больше не существующем мире с населением свыше семи миллиардов человек, увеличивавшемся в геометрической прогрессии, другая — о реальном, существующем мире, с населением менее миллиарда и все еще не стабилизировавшемся.

«Боже, — подумал он, — что он наделал! Семь миллиардов человек! Где они?»

Но адвокат не должна осознать это.

— Вы были когда-нибудь на востоке, мисс Лилач?

— Нет.

— И ни к чему! Нью-Йорк в любом случае обречен, Бостон тоже. Будущее страны не там, а здесь. Кстати, вы знакомы с Льюисом Фертом в департаменте?

— Да, — ответила она.

Она была все еще бледна, но начинала отвечать, как будто ничего не случилось.

Спазма облегчения прошла по телу Хабера. Сердце у него заколотилось, — захотелось сесть. Опасность миновала. Она отвергла свой невероятный опыт. Теперь она спрашивает себя: «Что со мной, почему я, глядя в окно, ожидаю увидеть город с тремя миллионами жителей? Разве я сошла с ума?»

«Конечно, — подумал Хабер, — человек, увидевший чудо, скорее не поверит своим глазам, если никто из окружающих ничего не скажет».

— Здесь душно, — сказал он с ноткой озабоченности в голосе.

Он подошел к термометру на стене.

— Люблю тепло! Привычка старого исследователя снов. Температура тела во время сна падает, и мне не хочется, чтобы у пациентов появился насморк. Но эти нагреватели слишком эффективны, становится слишком жарко, и у меня начинается головокружение. Он скоро проснется.

Хабер не хотел, чтобы Орр отчетливо помнил свой сон, пересказал его и тем самым подтвердил бы чудо.

— Я думаю дать ему поспать еще немного. В сущности, содержание его сна меня не очень интересует, а он сейчас в третьей стадии. Пусть поспит, а мы кончим разговор. Не хотите поговорить еще о чем-нибудь?

— Нет, не стоит.

Ее побрякушки неуверенно звякнули. Она поморгала глазами, пытаясь сосредоточиться.

— Если вы пришлете в отдел мистера Ферта подробное описание машины, принцип ее действия, попытки использования, результаты — ну, вы знаете… этого будет достаточно. Вы взяли патент?

— Я сделал заявку.

Она кивнула.

— Стоит.

С бряканьем и со звоном она подошла к спящему, наклонилась и посмотрела со странным выражением на тонком коричневом лице.

— У вас необычная профессия, — сказала она вдруг. — Сны… следить, как работает мозг человека, внушать ему содержание снов… Вероятно, большинство исследований вы проводите по ночам?

— Я привык. Усилитель может отчасти избавить нас от этого, мы можем спать, когда захотим. Но несколько лет назад был период, когда я в течение тринадцати месяцев ни разу не ложился раньше шести утра.

Он рассмеялся.

— Теперь я хвастаюсь этим. Мой рекорд. Теперь всю работу, приближающую к кладбищу, я оставляю подчиненным. Компенсация за возраст!

— Спящие так далеки! — сказала она.

Она все еще глядела на Орра.

— Где он?

— Вот здесь, — ответил Хабер.

Он похлопал по экрану ЗЭГ.

— Здесь, но без связи. Это больше всего поражает в спящем. Полная обособленность. Спящий поворачивается спиной ко всем. «Загадка индивидуальности во сне сильнее», — сказал один из специалистов в моей области. Но, конечно, загадка — это проблема, которую мы еще не решили. Он сейчас должен проснуться… Джордж! Проснись, Джордж!

Орр проснулся, как обычно, быстро перейдя из одного состояния в другое, без стонов и изумленных взглядов. Он сел и взглянул сначала на мисс Лилач, потом на Хабера, снимавшего с его головы шлем, встал, потянулся и подошел к окну.

Он стоял, глядя на город.

В его фигуре была какая-то монументальность. Он был совершенно неподвижен, как центр чего-то. Ни Хабер, ни женщина не могли произнести ни слова.

Орр обернулся и посмотрел на Хабера.

— Где они? — спросил он. — Куда они исчезли?

Хабер видел, как широко раскрылись глаза женщины, видел, как она напряглась, и приготовился встретить опасность. Он должен был говорить!

— Судя по ЗЭГ, у вас был очень яркий сон, Джордж, в сущности, кошмар.

Он услышал собственный голос, глубокий и теплый, точно такой, как хотел.

— Наверное, это был первый «дурной» сон за все наши сеансы.

— Мне снилась чума, — сказал Орр. Он вздрогнул всем телом, как в лихорадке.

— Знаю, вам пришлось нелегко. На этот раз, Джордж, в вашем сне было подлинное беспокойство. На этот раз под моим руководством, по моей команде вы приблизились к самой сути своей болезни. Это приближение нелегко и неприятно.

— Вы помните годы чумы? — спросил Орр без вызова, но с какой-то необычайной ноткой в голосе.

Сарказм? Он украдкой взглянул на Лилач, которая отошла к своему креслу в углу.

— Да, помню, когда началась эпидемия, я был уже почти взрослым. Мне было двадцать два года, когда в России впервые объявили, что химическое отравление атмосферы принимает форму вирулентных образований. На следующий день была опубликована больничная статистика Мехико. Потом определили инкубационный период, и все тут же начали считать и ждать. Начались мятежи, появились секты: Церковь Судного Дня, движение Яростных. В тот год умерли мои родители, на следующий год жена, потом две сестры и их дети — все мои близкие. — Тут Хабер горестно вскинул руками. — Мне их никогда не забыть.