Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

— Вы помните годы чумы? — спросил Орр без вызова, но с какой-то необычайной ноткой в голосе.

Сарказм? Он украдкой взглянул на Лилач, которая отошла к своему креслу в углу.

— Да, помню, когда началась эпидемия, я был уже почти взрослым. Мне было двадцать два года, когда в России впервые объявили, что химическое отравление атмосферы принимает форму вирулентных образований. На следующий день была опубликована больничная статистика Мехико. Потом определили инкубационный период, и все тут же начали считать и ждать. Начались мятежи, появились секты: Церковь Судного Дня, движение Яростных. В тот год умерли мои родители, на следующий год жена, потом две сестры и их дети — все мои близкие. — Тут Хабер горестно вскинул руками. — Мне их никогда не забыть.

— А ведь чума покончила с перенаселением, — сказал Орр. На этот раз сарказм в его голосе звучал совершенно отчетливо. — И это сделали мы.

— Да. Теперь перенаселения нет. А было ли другое решение, кроме атомной войны? Теперь нет постоянного голода в Южной Америке, Африке и Азии. Когда полностью восстановят транспорт, не останется даже тех отдаленных голодающих районов, которые еще сохранились. Говорят, до сих пор треть человечества ложится спать на пустой желудок, но в тысяча девятьсот восьмидесятом году они составляли девяносто два процента. Теперь на Ганге не бывает наводнений из-за плотин, образованных трупами умерших от голода. Дети рабочих в Портленде больше не болеют рахитом, а ведь до Катастрофы все это было.

— Чума, — сказал Орр.

Хабер наклонился вперед над своим большим столом.

— Джордж, скажите мне, Земля перенаселена?

— Нет.

Хабер подумал, что Орр рассмеется, и с опаской отодвинулся немного, потом увидел, что глаза Орра блестят от слез. Орр чуть не рехнулся. Тем лучше.

Если он развалится, адвокат менее всего будет склонна рассказывать кому-нибудь о случившемся.

— Но полчаса назад, Джордж, вы были глубоко обеспокоены, потому что считали перенаселение угрозой цивилизации, всей земной экосистеме. Я не думаю, чтобы беспокойство исчезло, но качество его изменилось, поскольку вы пережили его во сне. Теперь вы знаете, что в действительности для него нет оснований. Беспокойство по-прежнему существует, но теперь вы знаете, что оно иррационально и что оно соответствует вашему внутреннему миру, а не реальности. В этом все дело. Это только начало, хорошее начало. Мы многого добились на этом сеансе. Вы понимаете? Теперь у нас есть возможность справиться с болезнью. Мы добрались до того, что угнетало вас. Теперь борьба пойдет легче, потому что вы свободный человек. Вы это чувствуете? Разве вы не чувствуете, что толпа больше вас не угнетает?

Орр посмотрел на него, потом перевел взгляд на адвоката и ничего не сказал.

Наступила длинная пауза.

— Вы устали, — сказал Хабер.

Он хотел успокоить Орра, вернуть в обычное состояние, в котором тому не хватит смелости сказать что-нибудь о власти своих снов в присутствии третьего лица, либо сломить его, чтобы получить явные признаки ненормальности. Но он не добился ни того, ни другого.

— Если бы не инспектор, я предложил бы вам немного виски, но сейчас лучше не превращать терапевтический сеанс в выпивку.

— Вы не хотите услышать мой сон?

— Если хотите.

— Я хоронил их в одной большой траншее. После смерти родителей я работал в погребальных войсках. Мне тогда было четырнадцать лет. Но во сне мертвые были все обнажены и выглядели так, будто умирали от голода. Целые холмы трупов. Мне нужно было их всех похоронить. Я искал вас, но вас среди них не было.

— Нет, — уверенно возразил Хабер. — Я еще не попадал в ваши сны, Джордж.

— Попадали. С Кеннеди. И как лошадь.

— Да, в самом начале лечения, — сказал Хабер, отметая это. — В этом сне вы использовали кое-какие реальные происшествия.

— Нет. Я никогда никого не хоронил. Никто не умер от чумы. Все это мое воображение. Я видел это во сне.

Проклятие! Этот идиот вышел из-под контроля. Хабер склонил голову, изображая терпеливое выжидание. Это было все, что он мог себе позволить, более сильное средство вызвало бы подозрение у адвоката.

— Вы говорите, что помните чуму. Но разве вы при этом не помните, что никакой чумы не было, что никто не умирал от смертоносного рака, что население продолжало расти? Нет? Вы не помните этого? А вы, мисс Лилач, не помните и то, и другое?

Тут Хабер встал.

— Простите, Джордж, но я не могу допустить вмешательства мисс Лилач. У нее нет должной квалификации. Она не может вам отвечать. Это сеанс лечения. Она здесь для наблюдения за усилителем и больше ничего. Я настаиваю на этом.

Орр побледнел и сжал зубы. Он сидел, глядя на Хабера, и молчал.

— Возникла проблема и, боюсь, существует только один способ ее решения. Разрубим гордиев узел. Не обижайтесь, мисс Лилач, но, как видите, эта проблема — вы. Мы сейчас на такой стадии, когда наш диалог просто не допускает участия третьего лица. Лучше всего кончим с этим прямо сейчас. Итак, завтра в четыре, хорошо, Джордж?

Орр встал, но не подошел к выходу.

— Думали ли вы когда-нибудь, доктор Хабер, что могут существовать и другие люди, обладающие той же способностью, что и я? Что реальность все время изменяется, обновляется, только мы этого не знаем? — спросил он спокойно, чуть заметно заикаясь. — Знает это лишь видевший сон и те, кто знают о его сне. Если это так, я думаю, нам повезло, что мы не узнаем. Жить так нелегко.

Хабер проводил его до двери и выпустил.

— Вы попали в критический сеанс, — сказал он мисс Лилач.

Он закрыл за Орром дверь, вытер пот и расслабился, позволив беспокойству и усталости отразиться на лице и в тоне голоса.

— Фу! И в такой-то день — инспектор!

— Я очень заинтересовалась, — сказала она.

Ее браслеты чуть-чуть звякнули.

— Он не безнадежен, — сказал Хабер. — Такой сеанс даже на меня производит угнетающее впечатление. Но у него есть реальная возможность избавиться от иллюзорной сети, в которой он запутался. Беда в том, что он умен и слишком быстро сам себя запутывает. Если бы он обратился к врачу десять лет назад или хотя бы год назад, до того, как он начал активно употреблять наркотики… Но он старался и продолжает стараться, и может еще победить.

— Но вы говорили, что он не сумасшедший, — заметила с некоторым сомнением мисс Лилач.

— Верно. Я говорил — сумеречное состояние. Если он не выдержит, он несомненно спятит. Вероятно, это будет случай катотанической шизофрении.

Он больше не мог говорить, слова высыхали на языке. Ему казалось, что сейчас он потеряет контроль над речью и произнесет какую-то бессмыслицу. К счастью, мисс Лилач тоже, очевидно, поняла, что с нее довольно. Она быстро попрощалась и ушла.