Вторая кожа - Эрик Ластбадер

Она встала и отряхнула юбку. Солнце уже заходило, и в воздухе ощущалось скорое приближение ночи.

— Мы позволили Мику Леонфорте выложить все его карты, не зная еще, какие именно он имел и в какие собирался играть. Это была Божья воля, и последствия были ужасными, но так бывает всегда, когда в действие приводятся темные силы зла.

Она прошла мимо Николаса, и он почувствовал в ее душе что-то холодное и темное.

— Кисоко-сан...

— Да?

Она обернулась, на лице ее появилось выжидательно-вопросительное выражение.

— Есть еще что-то, касающееся Мика Леонфорте, не так ли?

Внезапно запел скрытый где-то глубоко в листве сада жаворонок: Кисоко осторожно и в то же время очень ловко натянула свои безукоризненно белые перчатки, как это обычно делает хирург прежде чем войти в операционную.

— Вы правы, конечно. Много лет назад дед Майкла вложил в Орден небольшую сумму денег. После его смерти эта сумма значительно возросла. Дед Майкла готовил своего внука к большим делам и хотел как следует подготовить его будущее.

— Но ведь Мик разбогател на наркотиках, и ему не нужны были деньги Ордена.

— Деньги — нет, но ему было нужно влияние Ордена. Свою карьеру в армии он начал с роли перебежчика. Иначе бы ему не удалось так долго дурачить военных. К этому времени Леонфорте уже успел обзавестись надежными связями, которые позволяли ему узнавать заранее о готовящихся против него акциях со стороны военной прокуратуры. — Кисоко отвела взгляд в сторону. — Так что у Ордена были свои причины желать нейтрализовать Мика.

— И тогда мать-настоятельница...

Кисоко кивнула:

— Была вынуждена организовать покушение на собственного брата. Но дело осложнялось тем, что Мэри Роуз... ну, я думаю, вам известно о ее особых отношениях с братом. Она сама явилась сюда, чтобы последний раз попытаться спасти его, но я совершенно уверена, что в глубине души Джеки была уверена, что не сможет этого сделать.

Кисоко слабо улыбнулась Николасу:

— Но ведь надежда умирает последней, не так ли? Надежда — боль и благословенный дар человечеству.

— Боже, как я тосковала по тебе!

Маргарита прижала к себе Кроукера.

Он обнял ее и поцеловал в щеку, сдерживая свои чувства под влиянием окружавших их белых стен монастыря Святого Сердца Девы Марии, сверкавших в солнечном свете. В кронах деревьев порхали и щебетали птицы, монотонное жужжание пчел среди розовых кустов навевало ностальгические чувства.

— Фрэнси всегда нравилось здесь, — сказала Маргарита. — В детстве ей казалось, что это и есть рай небесный, но потом, когда она так тяжело заболела и мы с Тони были на грани разрыва, мне кажется, она возненавидела это место.

Они замолчали. В самолете у них было достаточно времени, чтобы подумать о своей жизни и о том, что они значили друг для друга. Маргарита успела решить, что ей следует делать дальше. Она хотела возродить свою компанию, даже если ей придется начать судебную тяжбу. Благодаря Веспер и свидетельским показаниям Мило Чезаре был посажен за решетку, его обвиняли в контрабанде оружия и наркотиков. Веспер продвинулась вверх по служебной лестнице, получив под свое начало целый отдел. Она свела свою подругу с помощником главного прокурора, который заверил Маргариту де Камилло в том, что у нее есть все шансы убедить судью аннулировать сделку Чезаре, перекупившего ее компанию, на том основании, что он представил подложные документы. У самого Чезаре, по-видимому, началось сильное психическое расстройство, так что во время суда Маргарите нечего было его опасаться. Что же касается бизнеса Доминика, то она решила умыть руки. Маргарита создала комиссию из глав трех семей, наиболее верных Гольдони. Конечно, эти люди не привыкли принимать решения коллегиально, но женщина полагала, что им теперь придется научиться играть по новым правилам.

Маргарита повернула голову в сторону часовни с высокими и узкими окнами, делавшими ее похожей на крепостной замок.

— Ты чем-то обеспокоена? — спросил Кроукер.

— Обеспокоена? Нет. — Она слегка улыбнулась и взяла его руку в свои ладони. — Впрочем, да, самую малость. — Ее лицо помрачнело. — А вдруг я потеряю Фрэнси? Это было бы несправедливо! Теперь, когда мы снова нашли друг друга, теперь, когда ты рядом. Ведь у нее никогда толком не было отца.

Лью поднес к губам ее руки и поцеловал.

— Я думаю, ты должна доверять ей. Девочка многое пережила и поумнела. Она сумеет все правильно понять.

Пол Чьярамонте в полном одиночестве стоял в каменной часовне монастыря Святого Сердца Девы Марии и нервно переминался с ноги на ногу. В часовне слабо пахло ладаном, было прохладно и сумеречно, однако Пол был весь в поту. Он слышал, как говорили по-латыни, и от этого нервничал еще больше. Религиозные святилища заставляли его вспомнить об исповеди и о тех грехах, которые он совершил.

— Пол!

Он повернулся, и его сердце замерло. Перед ним стояла Джеки. В своем черно-белом одеянии матери-настоятельницы она выглядела по-королевски. Позади нее он с удивлением увидел Фрэнси. Девочка напоминала средневековую даму. На ней было длинное черное платье с застегнутым наглухо высоким стоячим воротником. Щеки заливал яркий розовый румянец. Она нежно улыбнулась ему.

— Я знал, — сказал Пол, глядя в чудесные, цвета морской волны глаза Джеки, так долго преследовавшие его повсюду. — Все эти годы я знал, что ты жива.

Настоятельница протянула к нему руки, и он поспешно схватил их. Они не поцеловались, но Фрэнси чувствовала, что между ними пробегают сильные токи, как волны горячего воздуха над асфальтом в жаркие августовские дни.

— Я должна просить прощения, Пол.

— За что?

— За ту ночь, когда мы...

— Нет, — с жаром произнес он, — не надо просить прощения! Я тогда уже знал, что ты никогда не станешь моей, но в ту ночь так хотел тебя, Джеки!

Она слегка вздрогнула, когда он произнес ее мирское имя. Это не было для нее неожиданным, но почему-то оказало гораздо большее воздействие, чем она ожидала, заставило вспомнить о брате, о том, как они танцевали на крыше дома. Или все это ей только приснилось? Теперь она уж не могла вспомнить наверняка — мечты и сны слились в ее сознании в одно бесконечное целое.

— Спасибо, — сказала она.

Несмотря на данный обет, где-то в глубине души Мэри Роуз таилась частичка прежней Джеки Леонфорте. Интересно, происходило ли что-нибудь подобное с другими настоятельницами Ордена? Она обняла Фрэнси, и девочка почувствовала тепло, исходящее от матери-настоятельницы. Была ли Фрэнси одной из избранных Богом? Если да, то ей придется пройти трудный и опасный путь. Возможно, подумала Джеки, это как раз то, что ей было нужно.

Пол откашлялся.

— Хорошо, что ты пришла.

— Какое-то время ты был защитником Фрэнси, — сказала настоятельница. — Орден благодарит тебя за это. И я тоже от всей души благодарю тебя.

Пол был готов утонуть в ее глазах. Не раз он думал о том, что потерял навсегда и что нашел за свою бурную жизнь. Глядя в глаза Джеки, он заранее знал ответ на вопрос, который собирался задать, но все же спросил:

— Мы еще увидимся с тобой?

— Ты непременно увидишь Фрэнси, я в этом уверена, — сказала настоятельница, подумав о том, что Пол, возможно, исчезнет из ее жизни навсегда, и вздохнула. — Благослови тебя Господь!

Слабый свет просачивался сквозь низкие багровые тучи. От земли, усыпанной опавшими листьями, поднимался туман.

— Скажи мне что-нибудь, — Коуи, как страж, стояла рядом с Николасом. — Твое молчание пугает меня.

Они пришли на кладбище, где был погребен кайсё. Легкий ветерок шевелил волосы женщины.

— Акинага рассказал мне о тех днях, когда меня не было в Токио. — В голосе Николаса прозвучала такая горечь, что сердце женщины сжалось. — И это было правдой.

Почти против воли она спросила:

— И что же он рассказал тебе?

— Что смерть Жюстины не была случайной, что у нее был роман с ее бывшим шефом.

— И теперь ты думаешь о том, как могла жена предать тебя?

— Частично.

— Но она не предавала тебя. — Коуи пристально взглянула на любимого, их глаза встретились. — Все, что у тебя с нею было, теперь здесь. — Она показала на его лоб. — И если в конце вашей семейной жизни у нее и был роман с другим мужчиной, то только потому, что ваша любовь умерла. Жюстина это прекрасно знала, а вот ты понял это только после всего случившегося, поэтому и чувствуешь себя виноватым.

— Но Акинага...

— Забудь о нем. — Женщина по-прежнему пристально смотрела в его глаза. — Забудь обо всем и подумай хоть немного о себе.

— Я не могу забыть Микио Оками. Он был...

— Ты должен примириться со смертью Жюстины, прежде чем горевать о кайсё или еще о чем-то.

Маленькая ржанка села на могильную плиту Оками, посидела на ней долю секунды и, защебетав, вспорхнула. И Николас понял, что Коуи была права. Он не мог позволить Акинаге разрушить то, что было у него с Жюстиной, когда они были счастливы. Воспоминания об этом времени хранились теперь в его сердце, и Акинага не смел их касаться. Какие бы обстоятельства ни разлучили его с женой, он не мог проследить их по отдельности — все они были перепутаны между собой, одно вырастало из другого. И изменить уже ничего нельзя. Карма.