Талант (Жизнь Бережкова) - Александр Бек

И, представьте, начав со ста процентов брака, постепенно пройдя, уже на моей памяти, через девяносто, восемьдесят, семьдесят пять, эти же самые люди через некоторое время стали блестяще выполнять программу, теперь они выпускают самые точные двигатели новой, советской конструкции.

Итак, к тому моменту, когда наша группа приехала на Волгу, завод работал над созданием кадров. Не только на плакатах, но и на бортах грузовиков, на стенах заводских зданий виднелись надписи: «Кадры решают все». Продолжалось строительство второй очереди, площадка все еще была разворочена, лежали груды земли, глинистой, по-осеннему мокрой. В цехах происходили поломки оборудования, крупные и мелкие аварии, на тачках вывозили тысячи и тысячи забракованных деталей, действовали всякие курсы по повышению квалификации, кружки молодежи по овладению техникой, выпускались листовки, шла напряженная борьба за освоение завода.

И поэтому, когда еще и мы вклинились туда со своими чертежами, со своими синьками, то, конечно, это никакого впечатления не произвело, ни ошеломляющего, ни вдохновляющего. Просто прибавилась еще одна капля в море трудов и напряжения.

Нельзя сказать, что мы встретили сопротивление на заводе. Мы сами понимали, что здесь людям не до нас. Все, начиная от планового бюро, нам пришлось организовать самим для производства деталей нашего мотора. Мы выписывали рабочие карточки, сидели в конструкторском бюро, переделывали чертежи по нормам этого завода. Вообще мы втиснулись во все заводские органы и выполняли все работы, начиная от функций рядового конторщика и до главного инженера и даже директора, ибо умудрялись правдами или неправдами отстранять некоторые детали серийного производства, чтобы продвинуть свои. Для завода мы явились тем вредным грибком или, скажем, жуком-древоточцем, который заводится в бревенчатых стенах и разрушает эти стены, проедая в них каналы, по которым он в дальнейшем движется. Вот таким древоточцем, который преследовал свою цель, протачивал для себя пути, мы и были. Мы строили свой двигатель за счет срыва серийного производства, его плановости, за счет каких-то просьб, иногда хитростей, порой скандаля, порой стараясь расположить к себе, улестить мастеров, чтобы, скажем, в термическом или в механическом цехе наши детали шли впереди деталей мотора «Д-30».

Сначала я приехал туда с пятью друзьями, потом прибавилось еще десять человек, потом еще двадцать, потом сорок, и в конце концов наша группа уже насчитывала семьдесят работников. Среди них было восемь инженеров-конструкторов, а остальные — студенты Московского авиационного института, практиканты, зеленая молодежь, ничего еще не смыслившая в производстве. Не скрою, у меня волосы поднялись дыбом, выражаясь фигурально, когда мне прислали этих юнцов. Я требовал производственников, инженеров или мастеров, а прислали студентов. Что я буду с ними делать? Однако в присылке этой молодежи был свой смысл…

Рассказать обо всем подробно нет возможности: у нас получился бы еще целый роман. Поэтому ограничимся немногими отдельными картинками, всплывающими сейчас в памяти.

…Комнатка в городе. Маленький, старый, когда-то тихий городок. А рядом вырос завод, прекрасные корпуса. И вот над тихим городком повис непрестанный гул моторов, которые испытывались на заводе. Осень, холод, слякоть неимоверная. Некоторые рабочие еще в крестьянской одежде, в лаптях. Ежедневно утром, чуть свет, шли мы по этой слякоти на завод. Калош нельзя было купить нигде, ни за какие деньги…

…Для иностранцев — инструкторов и инженеров — были построены коттеджи. Привезли им ванны. Кормили в особой столовой. Черт с ними, не жалко. Они, наверно, ничего вокруг не видели, кроме дикости, азиатчины, грязи… На их лицах словно застыло презрительное выражение. А мы, строившие тут же «Д-31», самый мощный в мире мотор, перед которым хваленый «Д-30» был попросту отсталой машиной, мы проходили мимо них и думали: «Погодите, мы еще посмотрим, кто кого!»

Они засмеялись бы, если бы тогда им кто-нибудь сказал, что у них на глазах в этом как будто хаосе, в сплошном потоке брака, неудач, неразберихи идет сражение, битва моторов…

…В цехах обеденный перерыв в разное время. Как раз в те часы, когда конструкторский отдел уходил обедать, мне требовалось бывать в литейном, или в термическом, или в другом цехе, и я не успевал пообедать. В результате я почти не ел. Даже моя строгая жена ничего не могла со мной сделать. Часа в два, в три ночи она кормила меня дома, а в семь часов мы уже вскакивали, выпивали молока и — на завод!

Несколько раз оставался на заводе спать, где-нибудь на столе или на стульях. Вначале я получал только взбучку от Валентины, но потом и от Родионова пришел приказ: если Бережкова увидят на заводе позже двенадцати часов ночи, выводить с милицией…

…Нельзя, чтобы бригаду на чужом заводе возглавлял такой фанатик, каким являлся я. В Москву докатился слух, что я, устремленный к цели, все разрушаю на своем пути. Прислали ко мне комиссара товарища К., как будто я был Чапаевым, к которому прикомандировали Фурманова. Сначала мы с ним жили мирно, а потом у нас стали происходить столкновения. Я не хотел ни с чем считаться и действительно, подобно бронебойному снаряду, все сокрушал перед собой. И мне уже казалось, что этот человек, который приехал помогать, задерживает постройку нашего «Д-31».

Я давал телеграммы Родионову: «Немедленно уберите К., он мешает мне работать». К. тоже писал: «Удалите Бережкова, а то мы не будем иметь ни его мотора, ни завода…»

…Все брак и брак. Для того чтобы сделать десяток хороших деталей, запускали их сотнями. Токарные цехи работали в три смены. День и ночь точили, и только десятая часть оказывалась годной. Мы тоже запускали сорок деталей, чтобы получить четыре.

Моя изящнейшая небывалая блочная головка никак не удавалась. Двадцать два раза отливали — все брак. Наконец одна хороша. Надо сверлить…

…Все говорят: «Нельзя сверлить, провалится металл», а я требую:

— Сверлите! На чертеже здесь дырка — значит, и сверлите эту дырку.

— Не дам. Это наша последняя головка.

— Сверлите. Я буду отвечать перед правительством.

— Не дам! Надо считаться с мнением опытных людей.

— Сверлите! Если провалится, тогда… Тогда, ладно, отстраняюсь. Вы будете командовать!

И вот при гробовом молчании мастер сверлит эту дырку. Около станка стояло человек пятнадцать. Я был уверен в нашем чертеже, и действительно, когда просверлили и продули эту дырку, алюминий не провалился.

— Вот видите! Я сейчас протелеграфирую Родионову, что вы мне не давали сверлить дырку…

…К сборке мотора нужно было во что бы то ни стало привлечь из Москвы двух инженеров, лучших экспериментаторов, лучших сборщиков, каких я знал. Мне их не давали. С огромным трудом мне все-таки удалось добиться их откомандирования в мое распоряжение. Сначала они меня просто возненавидели. Из теплой Москвы их притащили в эту адскую слякоть, в этот холод, поместили куда-то в барак, в общежитие, где еще не было водопровода и прочих так называемых «удобств». И вот, можете себе представить, год спустя величайшей гордостью этих людей было то, что из их рук вышел первый мощный советский мотор…

…Дмитрий Иванович каждый раз с величайшим вниманием выслушивал мои истерики. Другим словом я не могу назвать свое состояние, когда я в крайних случаях обращался к нему. У него была секретарша, которая всегда говорила:

— А, товарищ Бережков? Вы приехали с завода? Я сейчас пойду к Дмитрию Ивановичу и доложу.

Родионов без малейшей паники относился к тем вопиющим фактам, о которых я ему рассказывал. Он очень дружески похлопывал меня по плечу, всячески подбадривал и говорил, что вызовет к себе того, другого и даст все указания.

— А вы, Алексей Николаевич, спокойно поезжайте и работайте…

Я в ту же ночь обычно уезжал обратно на Волгу, а он вызывал, кого надо, и вообще все, что надо, устраивал.

34

Мы начали сборку одного блока. Моя конструкция, как вы знаете, была совершенно необычной. Неизвестно было, соберется ли она, придутся ли вплотную головка и цилиндр, не прорвется ли газ, как будет работать алюминий уплотняющего кольца и т. д. и т. п. Словом, все это предстояло проверить при сборке и при испытании, первом испытании первого блока.

Вы понимаете, какими волнующими были те минуты, когда мы по чертежу, который недавно был всего-навсего фантазией, монтировали обточенный, весомый металл. Станут ли эти металлические части, алюминиевые, бронзовые, стальные, аккуратно разложенные около нас, механизмом, машиной, блоком мотора, первого советского мощного авиамотора? Заработает, зарокочет ли он? Ждешь только этого, думаешь только об этом…

Однако тогда же, в день испытания, у нас произошло еще одно большое событие.