Хрущев. Смутьян в Кремле - Юрий Емельянов

20 января 1963 года были опубликованы статьи, критикующие путевые заметки о США и Италии Виктора Некрасова. Автора обвиняли в том, что он не сумел дать политическую оценку империализму США и занял позицию идейного компромисса. 30 января в «Известиях», редактором которой был А Аджубей, была опубликована статья В. Ермилова, в которой были подвергнуты критике воспоминания И. Эренбурга. В своих мемуарах, напечатанных в 1961—1962 годах, Эренбург утверждал, что многие советские люди, и он в их числе, знали о несправедливости репрессий 1930-х годов, но молчали. Таким образом, писатель давал понять, что уж Хрущев-то не мог не знать о незаконных репрессиях и никак не протестовал против них. За этим выводом, следовавшим из заявления Эренбурга, мог последовать и другой: главный обвинитель Сталина в незаконных репрессиях, был активным их соучастником. Видимо, поэтому А. Аджубей постарался опровергнуть тезис Эренбурга и в статье Ермилова утверждалось, что до смерти Сталина никто не знал о масштабе и характере репрессий.

К этому времени, по мнению западных наблюдателей, в советском руководстве усилилась критика не только писателей, которые требовали «мирного сосуществования» разных идейных направлений, но и внешней политики «мирного сосуществования», отстаивавшейся Хрущевым. Советологи Хайленд и Шрайок ссылались на выступление министра обороны Р. Малиновского 23 февраля, в День Советской Армии. Он говорил о том, что, хотя в ходе Карибского кризиса угроза войны была отодвинута, «нельзя наивно предполагать, что империалисты сложили оружие. Ныне как никогда требуется больше бдительности». Эти же авторы обращали внимание на жесткий характер оценок международного положения в предвыборном выступлении Ф.Р. Козлова 26 февраля и сравнивали их с более умеренными оценками в речи Л.И. Брежнева в тот же день, а также в речи Н.С. Хрущева от 27 февраля. Растущие разногласия в руководстве страны Хайленд и Шрайок увидели также и в том, что в своей предвыборной речи Козлов, в отличие от Хрущева и его сторонников, не говорил о ведущей роли химической промышленности, но зато подчеркивал необходимость ускоренного развития машиностроения.

Видимо, в обстановке наступления Козлова и его сторонников Хрущев решил вновь продемонстрировать свою жесткость в отношении инакомыслия либералов. 7-8 марта 1963 года состоялась еще одна встреча Хрущева с представителями творческой интеллигенции. На сей раз она происходила в Кремле и, по оценке М. Ромма, на ней было человек 600—650. Встречу открыл Н.С. Хрущев. М. Ромм вспоминал, что начал Хрущев довольно миролюбиво, заметив: «Вот решили мы еще раз встретиться с вами, вы уж простите, на этот раз без накрытых столов. Мы решили на этот раз внимательно поговорить, чтобы побольше народу послушало». Несмотря на опыт предыдущих встреч, многие представители либеральной интеллигенции считали, что их главными врагами являются Козлов, Суслов, Ильичев, а Хрущев лишь поддается их «злому» влиянию. Поэтому в их рассказах об этой встрече особенно зловещим выглядит Козлов, хотя тот ни слова не сказал в ходе этой встречи. По этой же причине новая атака Хрущева на присутствовавших была для них неожиданной. По словам Ромма, Хрущев поговорил о погоде, а затем «без всякого перехода» сказал: «Добровольные осведомители иностранных агентств, прошу покинуть зал».

Ромм вспоминал: «Молчание. Все переглядываются, ничего не понимают: какие осведомители? "Я повторяю: добровольные осведомители иностранных агентств, выйдите отсюда". Молчим. "Поясняю, – говорит Хрущев. – Прошлый раз после нашего совещания на Ленинских горах, после нашей встречи, назавтра же вся зарубежная пресса поместила точнейшие отчеты. Значит, были осведомители, холуи буржуазной прессы! Нам холуев не нужно. Так вот, я в третий раз предупреждаю: добровольные осведомители иностранных агентств, уйдите. Я понимаю: вам неудобно сразу встать и объявиться, так вы во время перерыва, пока все мы тут в буфет пойдем, вы под видом того, что вам в уборную нужно, и проскользните и смойтесь, чтобы вас тут не было, понятно?"» Такое вот начало».

С докладом опять выступил Л.Ф. Ильичев. В нем он осудил тех, что «сеет недоверие в умах молодежи к совершенно ясным и четким выступлениям партии против тенденций, чуждых советскому искусству, хочет выдать себя за духовных «наставников», духовных «вождей» нашей молодежи… Но у нас был, есть и будет только один духовный вождь народа, – советской молодежи – наша великая Коммунистическая партия!» Ильичев заявил, что «у нас навечно утвержден ленинский курс в жизни, и порукой тому Центральный комитет партии во главе с Н.С. Хрущевым».

К этому времени по всей стране развернулась кампания острой критики творчества ряда деятелей культуры. Особенно доставалось абстракционистам. Создавалось впечатление, что главная проблема страны – это отказ ряда художников создавать реалистичные полотна. О том, что страстное увлечение Хрущевым «наведением порядка» среди деятелей культуры было фактическим бегством от реальных проблем страны, убедительно сказал в своем выступлении художник А.А. Пластов. Поскольку Пластов был реалистом, описывавшим деревенскую жизнь, и не принадлежал к партии либеральной интеллигенции, ни его выступление, ни реплики Хрущева в его адрес не привлекли тогда внимание советской общественности, озабоченной главным образом спором Хрущева с видными либералами. Между тем из заметок М. Ромма следует, что именно это выступление содержало наиболее острую критику Хрущева и значительной части творческой интеллигенции, не замечавшей подлинные проблемы народа.

М. Ромм вспоминал: «Вышел такой человек с проборчиком, скромненький, не молодой и не старый, глуховатый или притворявшийся глуховатым, с простонародным говорком таким, и начал, беспрерывно кланяясь, благодаря партию и правительство и лично Никиту Сергеевича, рассказывать самые удивительные истории… И такую он стал картину деревни рисовать, все поддакивая Хрущеву и говоря: "Спасибо вам, Никита Сергеевич" – клуба нет, спирт гонят цистернами, все безграмотные, в искусстве никто ничего не понимает. Эти совещания никому не нужны. Такую картину постепенно обрисовал, что жутко стало… И по сравнению с этим рассказом и "Вологодская свадьба", и "Матренин двор"[7] просто казались какой-то идиллией, что ли».

«А закончил он так: "Надо, братцы, бросать Москву, надо ехать на периферию всем художникам, на глубинку. Там, конечно, комфорту нету, ванной нету, душа нету, но жить можно". И заканчивает: "В Москве правды нет!" И обводит так рукой. А говорит-то он на фоне Президиума ЦК! "В Москве правды нет!" И хоть и смеялись во время его выступления, когда он кончил, как-то стало страшновато». Хотя это выступление не привлекло большого внимания, события, которые разразились в стране менее чем через полгода, показали, что Пластов был прав: руководство страны должно было срочно обратить внимание на отчаянное положение села. Однако внимание собравшихся и всей советской общественности было привлечено не к этому выступлению, а к тем перепалкам, которые постоянно возникали между Хрущевым и либеральными интеллигентами. Из-за реплик Хрущева Ромм едва сумел закончить речь.