Баудолино - Умберто Эко

— Да ты не можешь вспомнить, где он погиб!

— Господь доведет меня, я помню всю карту Космы. Второй мой долг. Мной дадено обещание любимому отцу императору Фридриху, не говоря уж о епископе Оттоне, и я обещания не сдержал. Я должен дойти до царства Пресвитера. Иначе вся жизнь впустую.

— Да вы же потрогали и пощупали, что его нет!

— Потрогали мы и пощупали, что не дошли до него. Это иное.

— Но вы же догадались, что евнухи всем лгали.

— Что вероятней всего, они лгали… А может, и не лгали. Как бы то ни было, не лгал епископ Оттон. Не лгало предание, гласящее, что Пресвитер где-то есть.

— Но ты гораздо старее, чем был, когда отправлялся в первый раз!

— Да, я гораздо разумнее. Третий долг: у меня растет сын или дочь. И есть Гипатия. Я их найду и стану защищать. Это мой долг.

— Прошло уже больше семи лет!

— Значит, ребенку больше шести. Что, разве ребенок шести лет — это не твой ребенок?

— Но мог ведь родиться и мальчик, то есть никогда-и-нигде-не видимый сатир!

— А могла родиться маленькая гипатия. В любом из двух случаев я буду любить мое дитя.

— Да ты не знаешь, где те самые горы, куда они укрылись!

— Буду искать.

— Гипатия могла забыть тебя. Может, она не захочет встречаться с тобой, из-за кого она утратила апатию.

— Не знаешь ты Гипатию. Она меня ждет.

— И ты был пожилой уже когда она тебя повстречала. Сейчас ты ей покажешься стариком!

— Она не видела молодых мужчин.

— Понадобятся долгие, долгие годы, чтобы дойти до той страны и двинуться дальше ее!

— У наших фраскетских, учти, лоб тверже, нежели хвост.

— Кто поручится, что ты доживешь до окончания пути?

— В путешествии молодеют.

Ничто не помогало. На следующий день Баудолино обнял Никиту и все Никитино семейство, а также хозяев дома. С кряхтеньем забрался в седло, таща за собой мула, груженного припасами, к седлу был привешен тяжкий меч.

Никита проводил его взглядом докуда было видно, как он все с ним прощается рукой, не оборачиваясь, устремленный в края Пресвитера Иоанна.

40

Баудолино больше нет

Никита побывал у Пафнутия. Рассказал ему все от начала и до конца, до той минуты как он увидел Баудолино в Святой Софии, все то, что Баудолино рассказывал ему.

— Что теперь делать? — спросил он.

— Ему? Пусть отправляется навстречу своей судьбе.

— Нет, мне. Я описатель Историй. Теперь я должен работать над хроникой последних дней Византии. Куда девать историю, рассказанную Баудолино?

— А никуда. Эта история его. Ты что, уверен, что она точно подлинная?

— Нет. Все, что мне известно, было рассказано им. И от него же мне известно, что он по природе лгун.

— Ну, видишь! — сказал мудрый Пафнутий. — Как может исторический дееписец принять на веру такое ненадежное свидетельство? Ты вычеркни Баудолино из своей повести.

— Но в самые-то последние дни у нас была общая история. В доме у генуэзцев.

— Ты вычеркни и генуэзцев. Иначе придется сообщить, что ими подделывались реликвии, и твой читатель утратит чистую веру в преосвященные мощи. Подправь едва-едва, чтоб нечувствительно преобразовать события. Скажи, что выручили тебя из беды веницейцы. Да, знаю, это неискренне. Но большая История допускает неискренности по мелочам, если это на пользу великой Истине. Ты рассказываешь истинную Историю империи римлян, а не малозначительную историю, что началась в отдаленных болотах, среди дикарских земель и племен. К тому же, хотим ли мы провести в умы будущих читателей такую мысль, что где-то затеряна среди льдов и снегов Братина, называемая также Градаль, а среди жгучей пустыни находится царство Пресвитера? Ведь многие люди потеряют покой и станут отыскивать их днями и ночами, год за годом и век за веком.

— Но ведь красивая история. Жаль, что никто ее не узнает.

— Ты не считай себя единственным писателем на земле. Настанет время, и кто-то другой, не меньший лжец, чем Баудолино, ее расскажет.

От переводчика

Четвертый роман Эко — фактически пятый. В промежутке между «Островом накануне» (1995) и «Баудолино» (2000) был недописанный, и, соответственно, неопубликованный, «Нулевой номер», с сюжетом из современной жизни: герои романа организовывали новую газету. Оставив «Нулевой номер», Эко вернулся к своему извечному, любимому и обкатанному в знаменитом «Имени розы» позднему Средневековью. Как и в «Имени розы», Средние века и современность здесь перекликаются и взаимоотражаются. Как и «Имя розы», «Баудолино» — исторический роман с элементами детектива, восходящими к Конан-Дойлу (внимательный читатель без труда опознает рассказ Конан-Дойла, использованный в сюжете «Баудолино»), — и с триллерной двойной развязкой.

С 2000 года «Баудолино» остается всемирным бестселлером и уже переведен на десятки языков. Удивляться нечему: успех был почти гарантирован остросюжетному роману, историческим фоном которого выступают крестовые походы, легенда о христианском царстве на Востоке, сказания о поисках Грааля.

«Нулевой номер» и переход к «Баудолино», от современных журналистов к крестоносцам… Кажется, некуда было уж дальше развести хронологические координаты, Эко сделал поворот на сто восемьдесят градусов. Однако тем, кто следит за творческой и общественной позицией Эко, наверное, нетрудно будет проложить мостки от одного повествования к другому. Эко постоянно думает и пишет примерно об одном и том же: о механизмах создания и о способах бытования информации, а также о том, как информация формирует так называемый реальный мир.

Журналисты написали сразу: Баудолино — это автопортрет Эко. Неутомимый рассказчик, книжник, знаменитость и гражданин мира и в то же время знаток, а временами — участник простонародного, плотоядного, полукрестьянского быта итальянской провинции, Эко и его герой — плоть от плоти родного городка Александрия в Пьемонте. Именно эта Александрия, город, рождающийся на глазах читателя, в романе Эко изображен, при всей своей сыроватой простоте, как почти священное место, юдоль земного рая, пристанище Грааля. «Баудолино — это я»: знакомой флоберовской фразой озаглавлены некоторые статьи об авторе романа. Однако критикам, отозвавшимся на выход книги, потребовался для параллелей и другой прототип героя — Пиноккио.

Сравнение повествователя и автора с этим важнейшим персонажем итальянского культурного мифа может показаться парадоксальным. Но Пиноккио не эквивалентен застрявшему в русском сознании детсадовскому обобществителю, Буратино. Пиноккио в итальянском лексиконе — прежде всего синоним слова «лжец». Пиноккио у Карло Коллоди — это неживое и в этом смысле нетленное существо, жаждущее стать тленным, пройти трудный инициационный путь. Пиноккио Коллоди принес себя в жертву, умер, воскрес, всегда лгал, менял тело, воплощался в животное, затем наконец стал человеком — смертным человеком! — и в качестве награды получил возможность умереть. Баудолино — приемный сын Фридриха Барбароссы, инициатор Крестовых походов, основатель Александрии, вдохновитель поисков Грааля, первооткрыватель Туринской плащаницы, путешественник в царство пресвитера Иоанна — странствует и изменяется, всегда лжет, духовно умирает, духовно возрождается, чтобы востребовать простого и скромного человеческого счастья, а затем наконец обрести право исчезнуть (название последней главы — «Баудолино больше нет»).

Грандиозной ложью всей своей жизни Баудолино доказал, что лжи исторической на свете в принципе не существует, потому что история — это не то, что было, а то, что рассказывается и тем самым создает для развития человеческого общества опору и прецедент.

В интервью журналу «Панорама» в день появления романа в книжных магазинах (23 ноября 2000 г.) Эко так обобщил свою идею: «Баудолино — один из великих лгунов истории, из тех, которые потом становятся утопистами, потому что они, подобно поэтам, возвещают ту ложь, которая необходима для всех. Это второй роман, в котором я вывел героев, изобретающих некую грандиозную околесицу. В «Маятнике Фуко» мировая история представала как конструкт, спроектированный нездоровым воображением. В «Баудолино» история предстает как продукт здорового и востребованного вымысла. Обнаруживается, что Баудолино практически фальсифицировал половину книжного наследия Запада и что это он — истинный автор переписки Абеляра и Элоизы и он — создатель библиотеки Св. Виктора в романе Франсуа Рабле. Мир приспособился к фантазиям Баудолино…»

В «Маятнике Фуко» многочисленные diabolici (для русского перевода было выдумано слово «одержимцы»), любители выискивания тайных смыслов истории, конспирологи и конспироманы, толкователи священных книг, неспособные разглядеть за мелкими и часто бессмысленными сходствами, поражающими их воображение, те смыслы, которые по большей части просты и не требуют герменевтики, — все эти герои выступали «антигероями». Эко достаточно ясно развернул острие сюжета против орд «одержимцев». Готовя публикацию «Маятника» в 1995 г. на русском языке, можно было надеяться, что роман будет воспринят как весомое отрицание ненаучного, мистически-невежественного подхода к мировой истории, который процветал и процветает среди российских дилетантов. Однако случилось то же, что в свое время на Западе: Умберто Эко после выхода в свет «Маятника» получил сотни восторженных откликов от разных тамплиерских и сходных с ними сект. А в русском интернете ироничное слово «одержимцы» оказалось принято на вооружение (без всякой иронии) сатанистами на их сайтах. «Маятник Фуко» поклонники черной магии восприняли на ура. Видно, против извращенной логики «вечного фашизма» (этот феномен Эко разбирает в одноименном эссе, рус. перевод в кн. «Пять эссе на темы этики». СПб, 1998) нет просто-таки никакого приема.