История Лизи - Стивен Кинг

— Сейчас, — шепчет Скотт, и происходит самое невероятное. Она чувствует, как воздух выворачивается наизнанку. И внезапно Хэнк Уильямс поёт «Джамбалайю». Он поёт…

14

Он пел, потому что телевизор был включён. Теперь она помнила всё так же чётко, как остальные события своей жизни, и задавалась вопросом, как вообще могла это забыть.

Пора уходить с улицы Воспоминаний, Лизи… пора возвращаться домой.

Как говорится, всё из пруда. Лизи получила то, за чем пришла, получила, погрузившись в последнее жуткое воспоминание о длинном мальчике. Её грудь всё ещё болит, но боль уже не яростная, не пульсирующая, просто ноющая. В девичестве грудь ныла куда сильнее, стоило Лизи долгий жаркий день проходить в очень уж тесном бюстгальтере. С того места, где она стояла на коленях, погрузившись в воду до подбородка, она могла видеть, что луна, теперь уже уменьшившаяся в размерах, цветом напоминающая чистое серебро, поднялась почти над всеми деревьями на кладбище, за исключением самых высоких. И тут же у Лизи появился новый страх: а если длинный мальчик вернётся? Услышит её мысли и вернётся? Вроде бы это место считалось безопасным, и Лизи полагала, что так оно и есть (по крайней мере безопасным от хохотунов и других тварей, которые могли жить в Волшебном лесу), но она понятия не имела, подчиняется ли длинный мальчик тем правилам, которые не подпускали сюда прочую живность? Почему-то у неё сложилось ощущение, что длинный мальчик… иной. Название старого рассказа-«ужастика» сначала вспыхнуло в мозгу, а затем ударило как колокол: «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать»[98]. А за названием рассказа последовало название единственного романа Скотта Лэндона, который она терпеть не могла: «Голодные дьяволы».

Но прежде чем Лизи двинулась к берегу, прежде чем поднялась с колен, ещё одно воспоминание вспыхнуло у неё в голове, совсем недавнее: перед самым рассветом она проснулась в одной кровати со своей сестрой Амандой и обнаружила, что прошлое и настоящее перемешались. Хуже того, Лизи практически поверила, что рядом с ней лежит не сестра, а её мёртвый муж. И в какой-то степени так оно и было. Потому что, пусть существо это лежало в кровати в ночной рубашке Аманды и говорило её голосом, произносило оно фразы их секретного семейного языка, которые знал только Скотт.

«Кровь-бул идёт к тебе», — сказало существо, с которым она лежала в одной кровати, и точно, пришёл Чёрный принц инкунков и достал из пакета её собственный консервный нож.

«Он придёт из-за пурпура. Ты уже нашла три первые станции. Ещё несколько, и ты получишь приз».

И какой приз пообещало ей существо, лежавшее в кровати? Напиток. Она предположила — «коку» или «Ар-си», призы Пола, но теперь знала, что речь шла совсем о другом напитке.

Лизи наклонила голову, погрузила избитое лицо в воду, а потом, не позволяя себе думать о том, что делает, дважды быстро глотнула воды. И если стояла она в горячей воде, то в рот попала прохладная, сладкая, освежающая. Она могла бы выпить и больше, но интуиция велела ограничиться двумя глотками. Два — правильное число. Лизи коснулась губ и обнаружила, что раздутость практически сошла на нет. Её это не удивило.

Не заботясь о сохранении тишины (и не поблагодарив пруд, пока не поблагодарив), Лизи побрела к берегу. Путь этот, похоже, занял целую вечность. Никто уже не ходил по воде, да и на пляже не было ни души. Лизи вроде бы увидела женщину, с которой она говорила, сидящей на одной из скамей, рядом со своей спутницей, но полной уверенности у неё не было. Потому что луна ещё не поднялась. Ещё какое-то время она смотрела на амфитеатр, взгляд её зацепился за сидевшую на одном из верхних рядов фигуру, с головой завёрнутую в кисею. Лунный свет заливал серебром половину фигуры, но тем не менее она поняла: это Скотт, и он наблюдает за ней. И идея эта не показалась ей безумной. Разве не хватило ему воли и силы духа, чтобы прийти к ней, пусть и на несколько мгновений, перед рассветом, когда она лежала в кровати вместе со впавшей в кому сестрой? Так почему у него не могло возникнуть желания что-то сказать напоследок?

Ей захотелось позвать его по имени, пусть это и означало, что она в опасной близости от грани, которая отделяла нормальную психику от безумия. Уже открыла рот, а вода с мокрых волос текла в глаза, вызывая жжение. До неё донёсся едва слышный звон колокольчика Чаки.

И вот тут Скотт заговорил с ней в последний раз:

— Лизи.

Бесконечно нежный этот голос. Звал её по имени, звал домой.

— Маленькая…

15

— Лизи, — говорит он. — Любимая.

Он в кресле-качалке, а она сидит на холодном полу, но дрожит как раз он. Лизи внезапно вспоминает слова бабушки Ди: «Боится и дрожит в темноте», — и тут же понимает, что ему просто холодно, потому что жёлтый афган остался в Мальчишечьей луне. И это ещё не всё. Вся грёбаная комната напоминает холодильник. Тут и раньше было более чем прохладно, а теперь воцарился мороз. Да и свет выключился.

Прекратилось мерное гудение отопительного котла, в окне с морозной корочкой на стекле она видит только яркие цвета северного сияния. Фонарь во дворе Галлоуэев погас. «Поломка в системе подачи электроэнергии», — думает Лизи, но нет, телевизор работает. Парни из Анарена, штат Техас, болтаются в бильярдной, и скоро они поедут в Мексику, а когда вернутся, Сэм Лев уже умрёт, его завернут в кисею, и он будет сидеть на одной из этих каменных скамей, выходящих на п…

— Странно, — говорит Скотт. Зубы у него стучат, но она всё равно слышит замешательство в его голосе. — Я не включал этот чёртов фильм, потому что боялся, что он может тебя разбудить, Лизи. И потом…

Она знает, что это так — когда она пришла сюда и нашла его в кресле-качалке, телевизор не работал, но сейчас у неё куда более важный вопрос:

— Скотт, он может последовать за нами?

— Нет, крошка, — отвечает Скотт. — Не сможет, если не уловил как следует твой запах или не сосредоточился на тво… — Он замолкает. Потому что его, похоже, больше интересует фильм. — Опять же «Джамбалайя» в этом эпизоде не звучит. Я смотрел «Последний киносеанс» раз пятьдесят и считаю, что, за исключением «Гражданина Кейна»[99], это лучший фильм всех времён, но в эпизоде в бильярдной «Джамбалайя» никогда не звучала. Там поёт Хэнк Уильямс, всё так, но «Ко-Лайгу», песню об индейском вожде. А если телевизор и видеомагнитофон работают, то где грёбаный свет?

Он встаёт с кресла-качалки и щёлкает настенным выключателем. Ничего. Сильный холодный ветер с Йеллоунайфа наконец-то добил систему электроснабжения, обесточил Касл-Рок, Касл-Вью, Харлоу, Мортон, Ташмор-Понд и большую часть западного Мэна. В тот самый момент, когда Скотт щёлкает бесполезным выключателем, телевизор вырубается. На мгновение картинка становится такой яркой, что режет глаза, а потом исчезает. И в следующий раз, когда он ставит кассету с «Последним киносеансом», выясняется, что десятиминутный отрывок в середине фильма стёрт, словно этот кусок плёнки попал в сильное электромагнитное поле. И хотя они никогда об этом не заговаривают, и Скотт, и Лизи понимают, что именно Лизи перетащила их обратно, пусть они оба визуализировали спальню для гостей, именно Лизи стала основной движущей силой… и, конечно же, именно Лизи визуализировала старину Хэнка, поющего «Джамбалайю», а не «Ко-Лайгу». Это Лизи вложила столько энергии в визуализацию работающих телевизора и видеомагнитофона в момент их возвращения, что оба устройства продолжали работать ещё почти полторы минуты, хотя весь округ Касл уже остался без электричества.