Миры Отверженных. Метаморфоза - Кирилл Андреев

обвёл взглядом присутствующих. — Надеюсь, всё произошедшее здесь останется в тайне. Это в наших же интересах.

— Мы-то будем молчать, главное, чтобы ангелы Начала не разболтали, — крикнул кто-то из хранителей.

— Согласен, — кивнул Архивариус. — Я попрошу нашего собрата хранителя, который привёл их сюда, отправиться и переговорить с ними. Они неглупые и поймут, что это тоже в их интересах. А причину, по которой мы закрыли проект, я скажу позже, мне надо посоветоваться со своими собратьями. Думаю, мне ещё предстоит серьёзный разговор с ними о том, что я мог так подставить наше братство. Простите, я покидаю вас с большой тревогой и надеждой, что мы сумеем достойно выйти из сложившейся ситуации.

Херувимы разлетались в разные стороны в полной тишине.

Оливковый сидел на ветке в совершенно раздирающих его чувствах. Его чудо-бабочка получила высокую оценку среди конструкторов, что само по себе уже было таким неординарным событием среди ангелов Начала. Уж чего-чего, а дождаться сдержанной похвалы от них было сродни невозможному, ну а здесь вообще было что-то из ряда вон выходящее. Конструкторы просто обласкали своим вниманием, всячески расспрашивая его, каким он хочет видеть свой прототип, и максимально корректно внося свои замечания и поправки.

Всё это не могло не тешить тщеславие Оливкового, но ссора с Изумрудным вгоняла его в уныние. Он то ругал себя за излишнюю резкость в общении с другом, то начинал оправдывать себя, что Изумрудным двигало чувство зависти, хотя тот никак не хотел это признавать.

Вроде как бы надо навестить друга и извиниться, но чувство гордости шептало ему, что лучше пусть это сделает Изумрудный.

Оливковый опять достал из крыльев бабочку и нежно погладил её крылья. В этот момент он почувствовал, как сзади него кто-то сел на ветку.

Оливковый улыбнулся и злорадно съехидничал, — Ну что, прилетел извиняться? Понял, наконец, что был не прав? Ну, давай, начинай, я незлопамятный.

— Ещё чего, — произнёс сзади Изумрудный. — Если бы не поручение херувимов, я бы ни за что не появился здесь.

— Какое ещё поручение? — произнёс Оливковый, не оборачиваясь и делая вид, что очень занят важным делом. — У меня и так нет свободного дня, чтобы меня не посещали конструкторы, которые прилетают, чтобы посоветоваться или похвалить меня. Не думаю, что у меня найдётся свободное время на какие-то другие поручения.

— Похвалить? — хмыкнул Изумрудный и скрестил руки на груди. — Да, не думал, что мой друг мог превратиться в такого самодовольного типа. Даже и не знаю, когда ты был действительно настоящий.

— Опять ты за своё, — усмехнулся Оливковый, всё также не поворачиваясь, — завидуешь?

— Чему завидовать? — с сожалением произнёс Изумрудный. — Думаю, что этому всему твоему отвратному поведению пришёл конец. А появился я вот за чем. Приходил ко мне хранитель и велел передать тебе, что твой проект признан осквернённым и его закрыли, и всем нам велели молчать. И тебе также угомониться со своей бабочкой. И поверь, я не злорадствую, мне искренне жаль своего друга. А того, в кого он превратился, мне совершенно не жаль.

До Оливкового наконец дошёл смысл сказанного другом. Он медленно повернулся к Изумрудному. — Как закрыли? Этого не может быть!

Он замотал головой. — Это неправда, ты всё наговариваешь. Мою чудо-бабочку не могут взять вот так и убить.

Изумрудный пожал плечами. — Можешь мне не верить. Сам все скоро узнаешь от конструкторов. А мне велели передать, чтоб ты молчал про всё произошедшее.

— Нет, ты врёшь, Изумрудный, ты всё врёшь, — Оливковый никак не мог поверить в сказанное. — Ты завидуешь, что я с пятой ступени могу стать даже не на шестую, а на седьмую или возможно на восьмую ступень. Ты всегда подшучивал над тем, что у меня одно пёрышко на крыле серое, мол это изъян, и на белоснежных крыльях ангелов этого быть не должно. А я вот только сейчас понял, что это отметина свыше. Что я не такой как все, и поэтому только я смог придумать двойную метаморфозу, а никто до меня до этого не додумался.

— Как знаешь, а мне сейчас с тобой невыносимо находиться. Я выполнил поручение, и мне здесь больше делать нечего. Изумрудный взлетел над веткой и испарился в воздухе.

Лицо Оливкового искажали злобные гримасы. Он взглянул на бабочку, которая продолжала лежать в его руке. — Нет, я тебя никому не отдам. Мы ещё посмотрим, кто посмеет не дать тебе жизнь. Они все пожалеют, что связались со мной.

Оливковый взмыл в воздух, зависнув на мгновение, и изо всех сил пнул ногой висевшее на соседней ветке яблоко, которое от яростного удара разлетелось по сторонам на маленькие кусочки.

Глава 29. Суд.

Сивания.

Охрана Муринта привела Яртога на то место, где вчера заседал Совет. Судя по большинству неприветливых лиц горожан, число его сторонников явно уменьшилось. Даже Дендрок ничего не ответил ему, когда Яртог приветственно ему кивнул.

Муринт стоял в центре и на лице его играла ухмылка. — Ну, наконец-то, многоуважаемый Яртог соизволили прийти к нам на Совет.

Слово «многоуважаемый» сивус-бит произнёс в крайне язвительной форме. — Надеюсь, вас не затруднит объяснить уважаемому Совету, что вы делали в такой ранний час на поверхности, за пределами города? И я также очень беспокоюсь о судьбе пленников, которые, согласно законам Сивании, являются моей законной добычей, и об их полной сохранности мне дал слово уважаемый глава Совета, Дендрок.

Муринт выразительно взглянул на старейшину, но Дендрок хранил непроницаемость лица. Сивус-бит снова повернулся в сторону Яртога. — А также хотелось бы услышать, где сейчас ваш племянник, которого мне очень не терпится кое о чём расспросить. Давайте, отвечайте, не заставляйте народ Сивании ждать.

Яртог понял, что ситуация, которую он проигрывал в своей голове, на деле оказалась гораздо сложнее, и его авторитет, видимо, уже не в состоянии защитить его, и потому он решил действовать открыто.

Он повернулся к Дендроку. — Прости меня, старый друг, что я воспользовался твоим доверием, но я не мог поступить иначе. Мне жаль, что из-за этого пострадала твоя репутация, но я сделал так, как посчитал нужным. И это было необходимо, потому что это всё я сделал не ради себя, а только ради Сивании и народа сивусов.

Лицо Муринта приобрело свирепое выражение. — И что же вы сделали такое, что вам приходиться извиняться? Вы можете изъясняться яснее? Где мои пленники? Я хочу видеть их здесь, и немедленно. Народ Сивании хочет видеть справедливый суд и казнь над нашими врагами. Мы требуем крови и отмщения.

Народ на площади одобрительно загудел, и это ещё больше придало