Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мэтр небрежно раздавил окурок в пепельнице, забрал сигареты и зажигалку и встал. Встал и Арпан.
— Удачи, коллега
— Спасибо, — искренне поблагодарил Арпан.
И, оставшись в одиночестве, несколько мгновений простоял, как бы в оцепенении от услышанного. Значит… необратимое понижение статуса… Ниже безродного только раб… Ну… ну… Нет, угрозы вполне серьёзные, обе, и насчёт смерти под пыткой, и насчёт Королевской Долины…. Ходили и ходяти такие слухи, как пользуются в Королевской Долине «правом личного клейма», значит, в самом деле не просто сплетни и досужие вымыслы, а…
— Ну как, — прервал его размышления незаметно вошедший в комнатушку фотограф из «Спортивного обозрения». — Прочувствовал?
— Да, — энергично кивнул Арпан. — До самых печёнок.
— Ну, в Королевской Долине это умеют, — ухмыльнулся фотограф. — Многовековой опыт.
Они улыбнулись друг другу и разошлись.
Арпан ещё немного поболтался в клубе, чтобы его уход не показался кому-либо бегством, и поспешил домой. А вот угрозы семье не прозвучало. Забыл, не счёл нужным — дескать, сам догадается, или… хотя, семью Кервина не тронули, но самоубийство матери его бастардов — это было, но… но нет, он не предаст ни Кервина, ни… стоп, без имён. И когда бы и с чем бы ни придёт следующий конверт, он напечатает. И Огонь Справедливый нам всем в помощь!
Не самый богатый, но достаточно респектабельный квартал. Старый многокрватирный дом
Агирр Крайгон, заслуженный мастер, уважаемый старослужащий, уже много лет владеющий правом самостоятельного выбора модели, работающий по личным лекалам и так далее, всегда приходил с работы к общему семейному ужину, тщательно мылся в душе, брился и садился во главе их маленького, но дружного семейного стола, и всё шло устойчивым, заведённым ещё его предками — да будет им светло за Огнём — и неуклонно поддерживаемым порядком. Правда, последние пять лет после смерти его жены хозяйничала за столом одна из дочерей, младшая из трёх, но замужняя и мать двух мальчиков. Её муж по праву второго мужчины в семье — пришлось принять в семью безродного одиночку, а то бы было совсем уж не по правилам — занимал своё место по правую руку, незамужние дочери рассаживались по левой стороне стола, остававшийся пустым дальний торец — стол старый, даже старинный, рассчитывавшийся на большую, не менее трёх колен, семью, почти род — заставлялся тарелками, соусниками и кастрюльками, маскирующими его пустоту. Обоих внуков сажали за общий стол не часто — и малы, и то один болеет, то другой, то оба, вечно постельный режим и особые диеты, ну да Огонь милостив, подрастут — выправятся.
А сегодня пришлось ужинать без него. Одна из дочерей рискнула позвонить на пункт охраны цеха: вдруг что, убереги Огонь, случилось. Но там на неё рявкнули: «Справок не даём!» — и бросили трубку. Хотя, как и положено хорошей охране, отлично знали по голосам все семьи работников, были вежливы и отвечали, что, дескать, уже ушёл столько-то долей назад или что задерживается по производственной необходимости. Да ещё эта паршивая газетёнка со своей поганой статьёй! Эта… змеюка, гадина с нижнего этажа, чтоб ей в Тарктаре гореть, принесла, не поленилась к ним подняться, а то всё на ноги жаловалась, что дескать, болят, лестница ей крутая, хоть бы помог кто, а тут белкой взлетела, затрезвонила, детей разбудила, еле потом их успокоили, и сунула с улыбочкой, так бы и вбила её огрызки ей в глотку. «Это не про вашего главу пишут? Он ведь там работает?» и хихикает, тварь мерзкая! И так и стояла над душой, пока читали. «А газетку отдайте, она мне в три гема обошлась, вам за шесть отдам». Да пусть подавится своей газетой, а мы ею подтереться побрезгуем, враньё там всё, не может быть такого, Огонь справедлив и такого поношения не допустит, ещё и этих… писак за клевету покарает. А отца всё нет и нет, ох, Огонь милостивый, спаси и сохрани, выжги врагов наших, а нам освети дорогу.
И все спали или хотя бы просто лежали в постелях, когда в замке почти неслышно повернулся ключ.
Старшие незамужние дочери, по-прежнему спавшие в своей детской для девочек, одновременно подняли головы, зажгли ночнички на прикроватных тумбочках и переглянулись. Потом одна из них выключила свою лампочку и опустила голову на подушку, а другая встала, накинула халат и бесшумно вышла.
Отец сидел на своём обычном месте, склонив голову и глядя на свои безвольно лежащие на столе руки.
— Отец! Слава Огню, ты дома, я сейчас подам, поешь…
— Не надо, — прервал он её, не поднимая головы. — Иди спать.
Он не хочет есть? И… и не спросил о детях, что с ним?! И она поспешила сама рассказать о том, всегда самом важном для семьи.
— Им сегодня лучше, ели хорошо, немного покапризничали днём, но температура нормальная, и…
— Не надо, — глухо повторил он и с явным трудом поднял голову.
Она невольно отступила на шаг, зажав себе рот, чтобы не вскрикнуть: таким старым и… исступлённым было лицо отца.
Да, надо сказать, пока девочка не зашумела и не перебудила всех.
— Меня уволили. Фирма разорена, мой цех ликвидирован, балласт, — он скривил губы в горькой усмешке, повторяя слова главы фирмы, пришедшего лично объявить ему, остальным мастерам и подмастерьям о своём решении, — сброшен.
Да, так и сказал, что мы — балласт, помеха, нежелательные свидетели. Все вон, а попробуете болтать и чего-то требовать — будет хуже. Откровенно, простыми словами, а за его спиной два охранника из бывших спецовиков с боевым оружием наготове. И тут же, прямо при них демонтируют станки, сваливают в ящики почти готовые изделия и полуфабрикаты, инструменты и лекала. И не рабы из обслуги, а тоже охранники. И всё навалом, так что ясно: не на хранение или перебазирование, а на уничтожение.
— Отец, это… из-за…
— Ты читала?
Она молча кивнула.
Он снова криво усмехнулся.
— Я… мы… не поверили… отец…
— Там всё правда, — твёрдо ответил он. Снова как-то странно усмехнулся и тихо добавил: — Но не вся, — и твёрдо, прежним голосом и тоном главы семьи: — Иди спать.
— Да, — послушно кивнула она. — Спокойной ночи, отец.
— Спокойной ночи, — кивнул он ей вслед.
Мягко почти бесшумно закрылась дверь детской девочек, ночная тишина спящего дома,
