Рыцарь Курятника - Эрнест Капандю

— И долго ты оставался у этого человека?

— Пять лет. Я столько слышал от него о методах лечения, что, наконец, поверил, что и я это могу. Однажды, 30 января 1725 года, после пьянки, я сказал, что до того уверен в моем искусстве, что убью себя и потом воскресну. Надо мной посмеялись, и я проглотил яд. Меня бросили в невменяемом состоянии, полицейские арестовали меня и увели, но ты освободил меня и спас, дав сильное противоядие. С этого времени началась наша дружба.

— У тебя хорошая память, и если я спас тебе жизнь, то и ты оказал мне такую же услугу 30 января 1730 года.

— Да, я знал все и пошел к тому месту, где тебя похоронили. И… мне удалось лучше, чем я смел и надеяться… Каким это образом могли тебя похоронить, не удостоверившись, что ты умер?

— Решили, что это так…

— Но ты никогда не объяснял мне подробно…

— Я объясню тебе после, когда придет время. Ты спас меня от смерти, а я спас тебя от низкого звания, на которое ты был осужден судьбой. Я увез тебя в Венгрию, дал тебе образование, а когда князь Мурени умер, оставив мне свое состояние, я дал тебе его имя.

— Я знаю, чем я обязан тебе, Сомбой.

— И ты мне предан?

— Душой и телом.

— И я предан тебе так же.

Князь вздохнул и сказал:

— Приятно чувствовать безграничное доверие к сильному и могущественному человеку, знать, что можно все сделать для него, и что он все сделает для тебя.

Он пожал руку Сомбою.

— Но все это не объясняет мне, каким образом мы сможем жить в Париже, — прибавил он.

— Ты не понимаешь? Сейчас поймешь. Для того, чтобы жить в Париже, нам нужны спокойствие и могущество. Для этого Рыцарь Курятника должен погибнуть, а я — унаследовать его власть.

— Что? — спросил князь, вздрогнув.

— Ты находишь эту мысль плохой?

— Напротив, превосходной! Но как привести ее в исполнение?

— Узнаешь.

Произнося эти слова, Сомбой наклонился к дверце, чтобы рассмотреть дорогу. Лошади скакали все так же быстро.

— Через двадцать минут мы будем в Сент-Амане, — прибавил Сомбой.

— Что я буду там делать? — спросил князь.

— Ты узнаешь. Но прежде всего запомни мои слова: Нисетта, Сабина, секреты Рыцаря Курятника и смерть Жильбера — вот цель! Если ты мне поможешь, мы добьемся успеха.

— Но что мы будем делать в Сент-Амане?

— Я тебе скажу.

XXI. ВЕЧЕР ВОСЕМНАДЦАТОГО

В колонском кабачке, известном обилием пива и превосходного вина, веселились Фанфан-Тюльпан и его друзья. Весь лагерь был в суматохе — готовились к завтрашнему сражению. В ожидании первого грома пушек все лица светились какой-то радостью. Но самое веселое лицо было у Фанфан-Тюльпана, сержанта лейб-гвардейцев. Сидя вместе с Красавчиком и другими солдатами за деревянным столом, на котором красовались полные стаканы и пустые бутылки, со стаканом в одной руке и трубкой в другой, он пел, говорил и отвечал со своим обыкновенным, увлечением. Все чокались стаканами и говорили наперебой, перебивая друг друга.

— Ты совершил славное путешествие, Фанфан, — сказал солдат по имени Гренад.

— Я прогулялся в позолоченной карете, — отвечал сержант, — как сам король, когда он разъезжает по Парижу.

— А дочь Даже?

— Мадемуазель Сабина? Она доехала благополучно.

— И вас не подстерегала никакая опасность на дороге?

— Нет.

— А где она теперь?

— В доме короля, ни больше ни меньше.

— И все-таки, неужели у тебя не было ни с кем столкновения, сержант?

— Чуть было не подрался с одним усатым болваном.

— Что же он тебе сделал?

— Загляделся на прелестную Сабину, так что меня взорвало.

— Ого! Неужели ты успел влюбиться в Сабину?

— Нет, но когда я провожаю красавицу, больную или здоровую, я терпеть не могу, чтобы на нее смотрели. Когда мы приехали в Сент-Аман, он слонялся около дверей, а когда ее несли в позолоченную карету, он постоянно на нее смотрел. После этого он ехал верхом за каретой до Рюмбри, потом исчез, потом опять появился в Бургели. В первый раз я совсем на него не смотрел, во второй взглянул прямо в лицо, в третий раз посмотрел искоса, а в четвертый сказал ему: «У тебя усы похожи на змеиный хвост, а я дураков не люблю». Вот тебе и все!

— Что же он тогда сделал?

— Посмотрел мне искоса в лицо, а потом уехал прочь.

— И ты его больше не видел?

— Нет. Но где же Нанона? — прибавил Фанфан, осматриваясь вокруг.

— Ее не видели после того, как ты возвратился. Красавчик, где она?

— Она у той девочки, которую ты привез, Фанфан, — пояснил Красавчик.

В эту минуту раздалось пение петуха. Фанфан-Тюльпан поднял полный стакан.

— За ваше здоровье, друзья! — сказал он. — И прощайте.

— Ты нас оставляешь? — спросил Гренад.

— Да, я иду к обозам.

— У тебя, наверное, есть там какая-нибудь красотка?

— Может быть, потому-то я и иду туда один.

Сержант, повернувшись на каблуках, направился к площади. Там собралась большая оживленная толпа: знали, что король поедет верхом, и толпились там, где он должен был проезжать. Фанфар втерся в рады и проскользнул мимо человека, стоявшего спиной к улице на пороге одного дома и одетого в черное с ног до головы. Человек этот вошел в дом, и Фанфан, не колеблясь, пошел за ним. Возле лестницы, в темном месте, человек в черном обернулся — он был в маске.

— Тот, которого ты видел в последний раз в Бургели… — начал он.

— За ним гонятся все мои курицы, — сразу ответил Фанфан.

— Сведения тебе будут передаваться?

— Каждый час.

— Ты не будешь занят ничем другим?

— Конечно, нет.

— Ты помнишь последние приказания начальника?

— Да: умереть или успеть за двадцать четыре часа. Ну, будет то или другое — вот и все!

Человек в маске подал знак. Фанфан повернулся и вышел на улицу. «Завтра начальник скажет мне спасибо, или я умру, — подумал он, — во всяком случае, я отдам свой долг».

Он подбоченился и запел куплет новой песни Флавара. На углу улицы он вдруг остановился и, любезно поклонившись, сказал, подкручивая свои усы:

— Это вы, моя прелестная спутница?

Арманда низко присела.

— Конечно, я, — ответила она.

— Как вы поживаете с тех пор, как мы расстались?

— Хорошо, сержант, потому что я довольна: бедная Сабина перенесла дорогу лучше, чем я надеялась, и она теперь успокоилась.

— Вот вы и вышли прогуляться?

— Нет, я иду к Пейрони.

— А, к этому доктору-хирургу, который отрежет вам руку или ногу, как…

— Да здравствует король! — закричала толпа.