Рыцарь Курятника - Эрнест Капандю

Дружески поклонившись графу, она направилась к ложе короля. В эту минуту Дюронсре пела куплет, сочиненный утром Флаваром, и ей аплодировали с неистовством. Сен-Жермен стоял в коридоре, сложив руки на груди.

— Завтра… — проговорил он. — Да, завтра последний день борьбы. Завтра я одержу победу или погибну. Но если погибну, это будет ужасно для тех, кого я ненавижу!

Он поднял глаза и руки к небу, как бы беря его в свидетели.

XXIII. ЧЕТЫРЕ ЧАСА УТРА

— Проснитесь, д’Аржансон!

Военный министр — граф Марк-Пьер д’Аржансон, брат министра иностранных дел, — раскрыл глаза, вздрогнул и вскочил.

— Государь… — пролепетал он.

Людовик XV стоял в его комнате в полном военном костюме, в сапогах со шпорами и при шпаге. Солнце только показывалось на горизонте, его красные лучи с трудом пробивались сквозь туман, поднимавшийся от росы, покрывавшей луга. На колокольне колонской церкви пробило четыре часа утра. В это утро Людовик XV проснулся в лагере первым и сразу отправился будить военного министра. Д’Аржансон оделся в один миг.

— Что прикажете, ваше величество? — спросил он, поклонившись королю.

— Идите немедленно к маршалу и спросите его приказаний.

Д’Аржансон отправился к маршалу.

— Государь, — послышался чей-то взволнованный голос, — неужели вы хотели ехать без меня?

Это говорил вошедший дофин. Принцу было шестнадцать лет, он должен был впервые присутствовать при сражении и с нетерпением ждал первого пушечного выстрела, как влюбленный ждет свою первую возлюбленную. Он тоже встал рано, и сразу увидел, что постель короля пуста, — в эту ночь отец и сын спали в одной комнате. Проснувшись, Людовик XV осторожно оделся, чтобы дать дофину отдохнуть еще несколько минут. На пороге двери он встретил Бине, своего верного камердинера, который провел ночь в кресле, и отправился к графу д’Аржансону. Тогда-то и проснулся дофин. Увидев комнату пустой, он испугался, что король уехал, не дождавшись его, и сильно расстроился. К счастью, Бине успокоил его и помог одеться побыстрее. Дофин побежал к отцу.

— Уехать без тебя, мой сын?.. — ответил Людовик XV, целуя дофина. — Нет. Я должен был отдать несколько приказаний и сейчас шел будить тебя.

Король сел в кресло, держа сына за руку.

— Дитя мое, — сказал он голосом кротким и серьезным, — ты будешь присутствовать при великом событии. В твоих жилах течет кровь Генриха IV и Людовика XIV, ты француз, сын короля и сам будешь королем. Ты будешь сражаться на поле битвы и должен не запятнать свою честь.

— Разве вы сомневаетесь в этом? — спросил дофин, краснея.

— Сохрани меня Бог, сын мой! Но, послушай меня, Луи, минуты драгоценны, а я хочу говорить с тобою не как отец с сыном, а как король со своим преемником.

Наступила минута торжественного молчания.

— Сейчас ты дофин, — продолжал Людовик XV, — но сегодня же ты можешь стать королем.

— Государь…

— Ты можешь стать королем, — повторил Людовик XV, — и я могу говорить с тобой так, потому что смерть никогда не пугала ни одного Бурбона. Если меня убьют до конца сражения, скрой мою смерть: пусть солдаты не знают о ней ничего, и назначь начальником маршала графа Саксонского, пусть он действует, командует, распоряжается. Ты мне обещаешь?

— Да, государь.

— Если маршал будет убит, передай командование герцогу де Ноайлю, а в случае его смерти — герцогу Ловендалю или Ришелье. В случае поражения не беги, оставайся там, где ты находился. Где остался король, там собирается и армия. Беглецы не осмелятся тебя бросить. Наконец, сын мой, подумай, что если я буду убит на этом поле битвы, сражаясь с врагами моего королевства, то мне нужны будут достойные похороны.

Людовик XV встал и произнес эту фразу с такой благородной гордостью, что дофин был глубоко растроган, несмотря на то, что хотел показать свою твердость. Глаза его покраснели, и крупные слезы покатились по щекам. Людовик XV не был чувствительным, но волнение сына растрогало его. Он привлек его к себе, прижал к груди и нежно поцеловал. Оседланные лошади ждали у двери дома, весь главный штаб собрался там. Туман сгущался, и солнце казалось медным кругом, не излучавшим никакого света.

— Государь, — сказал подъехавший д’Аржансон, — маршал поручил мне доложить вашему величеству, что он позаботился обо всем — все готово.

Король и дофин сели на лошадей и поехали бок о бок к мосту, придворные последовали за ними. Когда король выехал на мост, туман внезапно рассеялся, и солнце ярко заблистало над горизонтом. Вдали, на равнине, виднелись батальоны пехоты, эскадроны кавалерии, занимавшие позиции, которые им приказано было занять в решительную минуту. Во все стороны скакали адъютанты, передавая приказы своих начальников. Слева простирался лес Барри с двумя редутами и пушками на них, справа были редуты Антуанга. Король остановился при въезде на мост полюбоваться этим замечательным зрелищем, и группа, состоявшая из короля и его свиты, гармонично вписалась в этот вид, прибавляя к картине великолепный штрих. Людовик XV в ожидании предстоящего сражения был так спокоен и так улыбался, как будто находился в Шуази, в Гостиной роз. Солдаты полка Фер и Нормандской бригады, составлявших шеститысячный резервный корпус под командой графа Ловендаля, стояли в две линии справа и слева, и когда Людовик XV и дофин съезжали с моста, они закричали:

— Да здравствует король! Да здравствует дофин!

Король и принц поклонились.

В это время быстрым шагом подошли солдаты с носилками на плечах. На носилках лежал маршал в полном обмундировании, а следом его конюх вел за узду сильную андалузскую лошадь с короткой шеей, маленькой головой и тонкими ногами.

Чтобы не слишком утомляться заранее, маршал, силы которого были так истощены, что он не мог надеть кирасу, велел обнести себя вокруг лагеря, все осмотрел, все увидел, поговорил с генералами, отдал им последние распоряжения, и все — с этих носилок. Он собирался сесть на лошадь, только когда начнутся боевые действия.

— Все меры приняты? — спросил Людовик XV.

— Все, государь, — ответил Мориц. — Я готов встретить неприятеля.

— Кажется, он скоро будет здесь.

— Да, государь, и его встретят.

Маршал присоединился к королю, и они, взяв немного вправо, подъехали к третьей линии обороны. В пятидесяти шагах от этой линии, между Фонтенуа и лесом Барри, был чудесный зеленый пригорок, с которого была видна вся равнина. На этом пригорке король должен был находиться во время сражения. На пригорке стояла маленькая капелла, о которой рассказывали такую легенду: давным-давно жила-была очень добрая принцесса, которая обладала даром никогда не ошибаться, верша правосудие, и распознавала правого и виноватого прежде, чем они успевали открыть рот и сказать слово; свой суд она вершила в небольшом леске возле замка, у двери маленькой капеллы; принцесса умерла, не оставив потомства, и замок исчез — осталась одна капелла.