Мои дневники - Никита Михалков

Как, через что русские люди, такие разные, порою противоположные, могут сговориться и понять друг друга, как не через единую веру, единые законы православия.

* * *

На Камчатке вход на одну из танцплощадок был по билетам филармонии. Директор филармонии так выполнял план!

* * *

Директор филармонии Маграчев – невероятно благообразный, очень похожий на Карла Маркса человек, с большой окладистой бородой, обладающий тончайшим еврейским юмором, который приводил меня в неописуемый восторг. Например, он говорил: «Ви можете себе представить? Приезжает к нам Лисициан. Виходит на сцену и поет: «У Родины вечной в долгу!» – и одну руку он в левую кулису отправил, другую сунул в правую, и я должен ему в каждую руку по 500 рублей ложить!»

Соль у всех слез одна и та же, а какая космическая между ними может быть дистанция: девочка плачет от ревности, и мать-турчанка рыдает у разрушенного землетрясением дома, в котором погибли под развалинами ее дети.

А вот его другая история: «Ви можете себе представить? Вихожу из Дома рибака – стоят два бича пьяные, смотрят на меня и говорят: «Билядь! Это Карл Маркс!» – и начинают меня пиздить!»

Маграчев был грозой и благодетелем всех музыкальных ансамблей. Однажды мы зашли с ним в ресторан (он пригласил меня поговорить), когда там репетировал оркестр ресторанный. Он им сказал: «Так, мальчики! Видите в окне сопку? Идите, там играйте, дайте нам поговорить». Оркестр мгновенно испарился.

Именно этот Маграчев продавал билеты своей филармонии «на вход в танцплощадку». Надо сказать, танцплощадка эта была обнесена забором около 4 метров в высоту. Я никак не мог поначалу понять, зачем у входа там дежурили дружинники с собаками. Но вскоре выяснил, что в Питере-Камчатском не было тогда танцплощадки, которая бы не взрывалась временами дракой – то в одном, то в другом углу. Сказывалась специфика приморского города с вечным антагонизмом между моряками и «сапогами», погранцами и «шупупами».

Так вот, как только начиналась драка, все, знающие правила, мигом ложились на пол, потому что на площадку запускали собак. Те бежали по лежащим, но хватали только тех, кто двигался. То есть хватали с какой-то погрешностью именно тех, кто дрался. Поэтому человек знающий, даже если замахнулся уже в пылу драки, пусть даже у него хлестала кровь из носа, при виде собак сразу замирал. И возникала вмиг немая сцена, сродни многофигурной композиции «Сильнее смерти» скульптора Фивейского.

Собаки ходили и обнюхивали эти застывшие фигуры. И тех, кто, перед тем как застыть, дрался, дружинники спокойно забирали – они были сразу видны!

* * *

«…гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей как с обыкновенным явлением во всех веках».

(Н. М. Карамзин)

Николай Михайлович Карамзин

* * *

Я совсем никому не нужен, кроме тех, кому нужен совсем не я.

* * *

Любая чушь, но сказанная по-французски, выглядит умно и, главное, благородно.

* * *

«Всегда радуйтеся. Непрестанно молитеся. О всем благодарите».

(Серафим Саровский)

Преподобный Серафим Саровский

* * *

Тому, кто лжет, важно, чтобы ему верили, а тому, кто говорит правду, важно, чтобы он сам по-настоящему верил в то, что говорит. В то, что это правда!

* * *

«Брат! Бог ради молитв святых угодников Своих да помилует и меня и тебя по воле Своей».

(Святитель Игнатий Брянчанинов, «Отечник»)* * *

«Пока помнишь о Боге, умножай молитву, чтобы Господь помянул тебя, когда ты забудешь о Нем».

(Марк Подвижник)* * *

Батюшка из Енисейска. Кулачищи с голову подростка. Шумлив, весел и совершенно «отвязан».

Ехал на машине, нарушил, остановили. Долго ругается с ментом. Безуспешно. Последний аргумент: «Я тебя прокляну!»

Милиционер заинтересовался неожиданно:

– А как ты мою фамилию узнаешь?

– А я тебя по номеру прокляну.

* * *

Красноярск. Матч между французами и сибиряками. Два высоких должностных лица. Это Лебедь и кто-то из французской провинции. Обмениваются комплиментами… Неожиданно на трибунах начинается дикая драка. Ее волна докатывается и до ложи правительств. Вот уже дерутся и там!..

* * *

История В. П. Астафьева: Танк отправлен на разведку. Движется в глубь неизвестной территории. Узенькая речка. Решили переехать вброд. Застряли. Тина, ил. Танк полностью засел. Ребята повылазили, решают, что делать, чешут «репу». На том берегу появляется немецкая «Пантера» или «Фердинанд».

– Иван, сдавайся!

Ребята очумели, но что делать? Сели на башне босые, руки вверх подняли. Немцы осмотрелись, поняли обстановку. Решили наших пленить вместе с танком. Стали думать, как вытащить «Т-34» из тины. Достали трос. Он оказался короток. Их танк стал подбираться к нашему. Немцы пытаются накинуть «серьгу» троса на наш штифт. Короче – сел и немецкий танк. Оба по горло в тине и иле. И тут кончается война: восемь мужиков – четыре наших и четыре немца – начинают разбираться с засевшими машинами. Мат, советы, воспоминания, тяжелое дыхание. Война кончилась для них в эти несколько часов единения в созидании!

(Может быть, потом – сразу в бой, сражаются друг с другом.)

Реальный финал: наши забрали немцев в плен. Но может быть и что-либо другое?

Виктор Петрович Астафьев

* * *

Господи! Сделай так, чтобы моя воля не мешала Твоей!

* * *

Бабушка в электричке, едущей в Сергиев Посад, ходит по вагону туда и обратно. Ходит, ходит, ее спрашивает кто-то:

– Бабушка, ну чего ты все ходишь? Сядь, посиди.

– Не могу, – отвечает, – я Сергию обет дала пешком в Лавру прийти.

* * *

– Батюшка, – говорит бабушка, – меня очень беспокоит судьба жизаны!

– Кого?

– Жизаны!

– Какого жизаны?

– Ну как же, поем же в «Верую»: «Распятого же за ны при Понтийском Пилате…»

* * *

«Я живу, как хочу, а одеваюсь, как могу».

* * *

41-й год. Лето. Наши бегут бегом от немцев. Молодой артиллерист бежит со всеми. Паника!.. Неожиданно останавливается: «Не хочу больше! Хватит». Остается с пушечкой и снарядами. И два или три часа один колотил немецкие танки и пехоту. Весело, как песню пел. Потом его, естественно, убили.

* * *

Было озеро когда-то, потом на месте озера построили большой пивной цех. Но уже несколько поколений уток весной в темноте налетают на это место, подчиняясь генетической памяти. И тут же в изумлении и испуге вновь взмывают в темноту.