Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий

Копатель без конца теребил застёжку на куртке. «Вжик-вжик»… этот звук был похож на скрежет ножа для разделки мяса о позвоночник несчастной мёртвой зверюшки.

— Боже, как жарко! Ты чувствуешь?

Юра же, напротив, покрылся мурашками.

— Ты, наверное, много времени здесь проводишь, — сказал он, чтобы что-то сказать.

— Да вообще-то, не очень, — живо ответил Копатель. — Я же не какой-то там умалишённый… но, откровенно говоря, часто спускаюсь сюда по ночам. Не работаю, нет, просто сижу, привалившись спиной, и думаю. Пытаюсь вообразить…

— Что?

Мужчина огляделся и сказал торжественным шёпотом:

— Великую глотку. Только представь, на дне её разлагается пища, которую она заглотила миллионы лет назад. Все разумные существа до сих пор обладают сознанием, все, от человека до крошечного насекомого. Это путь к бессмертию! Философский камень, который искали мудрецы прошлого!

Голос Копателя становился всё более эмоциональным. От его лица веяло жаром пустыни. Фонарь раскачивался, выхватывая потолок. Что-то блестело там; присмотревшись, Юра понял, что это вода. Множество водяных капель, которые не торопились отрываться и падать вниз. Там, наверху, озеро. Моргнув, Хорь вдруг его увидел. Метры невесомой воды, ил, разгоняемый хвостами рыб, лихорадочные движения комариных личинок. Должно быть, стены воронки уходили вниз не так отвесно, как думалось поначалу, но учитель был уверен, что где-то ближе к центру глубина её достигает рекордных показателей.

Потолок стал прозрачным всего на секунду, стены же так и остались непроницаемыми. Однако то, что таилось за ними, пугало Юрия больше всего. Ручейки красной глины раздулись, как вены, что пытаются донести до агонизирующего, умирающего сердца как можно больше крови, не осознавая, что кровь эта отравлена и принесёт больше вреда, нежели пользы. «Там, внизу…», — как говорил Слава.

Юра не хотел знать, что там, внизу.

— Я хочу подняться! — хрипло сказал он. Сглотнул и закончил, думая, что уже поздно вести себя как обычно. — Я уже достаточно увидел.

На лицо его провожатого вновь взошла доброжелательная широкая ухмылка. Если бы Юра мог, он бы поймал её в тряпочку, как опасную осу, и вышвырнул вон. Но, увы, здесь это было не в его власти.

— Что такое, малыш? — с отеческой заботой спросил он. — Тебе здесь не нравится? Очень, очень неприятно это слышать. Глотка приняла тебя, я чувствую это. А ты? Ты тоже готов её принять! Так впусти её в своё сердце, в свои мысли!

— Я хочу оказаться наверху, — стараясь сохранять спокойствие, сказал Юра. Кого он пытался обмануть? Не было больше спокойствия. Были только жадно растопыренные, испачканные в земле пальцы, которые вскоре сомкнутся на горле, ровно в тех местах, где его сдавливало что-то невидимое. Бутылка с коньяком опрокинулась, залив неожиданно тёплой жидкостью ноги. Воздух в тесном помещении стал похож на большую подушку.

— Ты уже принадлежишь ей, мальчик, — сказал Копатель. Несмотря на небольшой рост, стоя на одну ступень выше, он казался настоящим гигантом. — Твоя жена, эта милая девушка, станет первой жертвой, которую ты возложишь на алтарь. Как же мастерски ты действовал! Кое-что я слышал от Петра, но часть имел удовольствие видеть своими глазами. В комнате наверху есть потайная дверь, и я был за ней, когда вы миловались, слышал всё до последнего слова. Тебе нужен хороший рывок. Докрути вентиль — и она уйдёт в великую глотку. Это будет хорошая жертва.

Хохот сотряс Ивана изнутри, и Юра, охваченный страхом, тем не менее сумел удивиться — как этот смех не переломал ему все рёбра?

— Будь у нас отдел кадров, я бы направил тебя прямиком туда. Но у нас его нет. Так что придётся тебе собственноручно писать заявление. Не забудь расписаться кровью.

Медленно, очень медленно смысл сказанного начал доходить до Юры. Он толкнул Копателя в живот, и тот сполз по ступеням, корчась как червь. Его каска слетела с головы; к внутренней её стороне пристала земля и пучки волос. Поразившись лёгкой победе, Хорь пошёл наверх, к свету, раскрывая рот и отмахиваясь от паутины, которая, казалось, вырастала на пути.

Это невозможно. Он любит свою жену! И, конечно, ни в коем случае не желает ей зла. Как любой мужчина, Юра полагал, что должен иногда брать в руки инструменты, даже если они будут предназначены для ремонта хрупких соединений между двумя людьми. Кто знал, что это может привести к таким катастрофическим последствиям? Можно было свалить всё на депрессию, что буквально разлита в воздухе, на заговор ложи маньяков, которые тем или иным способом подталкивали его к совершению преступления, а он, оказав неожиданное, неосознанное сопротивление, подводил в свою очередь к насилию над собой Алёну.

И сейчас он в полной мере осознал близость обрыва, к которому под предлогом вечернего променада подвёл супругу.

Оказавшись снаружи и пытаясь отдышаться, Юра не сразу заметил, как Копатель материализовался за спиной. Он тёр лицо: пот, стекая со лба, размывал грязь.

— Ты почувствовал её, не так ли? — торжественно сказал он. — Правда, она прекрасна?.. Осталось совсем чуть-чуть. Иди и доверши начатое. Повысь разок-другой голос, как ты умеешь. Дыхни на неё алкоголем. Вскрой ещё парочку душевных болячек.

Три пальца на правой руке были загнуты, и, загнув четвёртый, Копатель сказал:

— Лично я не люблю смотреть, как они мучаются и умирают. Мне достаточно знания, что великая глотка сегодня будет сыта. Кроме того, нахождение рядом с агонизирующими может привлечь ненужное внимание… Но только не здесь. Смотри от начала до конца, здесь тебе никто не помешает — в первый раз это так же сладко, как самолично отрывать корочку на болячке.

Поборов желание толкнуть его коленом, так, чтобы острые углы ступеней раскололи череп, Юра повернулся и побежал. В фойе Пётр Петрович разжигал камин, перемешивая кочергой старые угли и выбирая ещё годные, крупные куски. Вокруг его головы, как свет нимба, висело облако сажи. Гроза сотрясала дом до самых костей, и Юра буквально видел, как крупные капли на потолке подземелья колышутся, но не торопятся падать. Сложный ток воздуха, создаваемый большим количеством дыр и прорех в стенах, казался видимым, будто был нарисован карандашом. Ему мерещилось, что он должен слышать дыхание жены даже на таком расстоянии, и его отсутствие выводило из равновесия и заставляло бежать быстрее. Казалось, головы животных поворачивались и смотрели вслед, портреты открывали рты, чтобы посмеяться и спросить: «Не поздно ли ты спохватился, мальчик? Любовь, бывает, собирает чемоданы и уходит и из-за меньших прегрешений».

Но Юра Хорь бережно нёс у сердца крохи надежды. Ещё не всё потеряно.

Блог на livejournal.com. 19 мая, 08:23. На кухне перегорел свет.

…Ещё два дня кухня оставалась мёртвым, дурно пахнущим кострищем, а потом вдруг ожила. Теперь я избегал туда заходить, боялся тёмной комнаты, как маленький ребёнок. Неся Акацию на обед, я надолго останавливался поглазеть на мерцающих светляков, на силуэты, которые могли быть кухонной мебелью и ручками немытых кастрюль, но являлись чем-то совершенно иным. Они свисали, как плети, или выгибались дугами, как корни деревьев. Стоило шевельнуться, как всё замирало, и силуэты мягкими тенями наслаивались друг на друга, создавая иллюзию глубины. Иногда я подкрадывался незамеченным или слишком долго стоял неподвижно (в таких случаях приходилось следить за тылами: совсем рядом тяжко дышала моя старая знакомая сестричка) — и тогда моим глазам открывалась тайная жизнь. Словно отлепил от земли листок или перевернул корягу. Один раз я готов был поклясться, что видел на пне силуэт совы.

А сегодня случилось совсем уж странное.

Я увидел звёзды!

Россыпь искорок там, где должен быть потолок, только выше, гораздо, неизмеримо выше.

Я ущипнул себя за нижнюю губу. Мария и её многострадальные сёстры вылетели из головы, кожу ласкал ветерок. Я должен туда пойти!

Как видите, я по-прежнему здесь.