Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вера, нам пора, – Григорий взял жену под руку.
– Ma, подём… Подём, – Аркадий тоже торопил её. – А то подалки кончаца.
– Прости, нам на ёлку пора, – извинилась Верочка. – Но, Сенечка, послушайся моего совета: беги скорее к своей Шурочке и порадуй её. Я уверена, всё будет очень хорошо, – и, заговорщически подмигнув ему, она заковыляла со своими мужчинами в сторону Дворца культуры. На ходу обернулась и ещё раз помахала Семёну рукой.
А он стоял, ошарашенный этой нечаянной встречей и таким неожиданным знакомством с её мужем и сыном, долго глядел им вслед, пока ковыляющая троица не скрылась в толпе, и никак не мог прийти в себя от изумления: вот как, оказывается, жизнь повернуться может!.. И убогому человеку Господь счастье посылает. Что уж тогда про сильных и здоровых говорить? На что жаловаться?.. О чём сокрушаться и горевать?..
И Семён Ступак бегом кинулся к городской библиотеке.
Валентина Ивановна Троицкая проснулась с ощущением, что какая-то грубая невидимая рука сдавила её уставшее, больное сердце и ни за что не хочет отпускать. Она уже привыкла к этим приступам ноющей боли в груди, знала, что надо немного перетерпеть и безжалостная рука отпустит, разожмёт свои железные тиски, только стала замечать, что с каждым разом приступы эти становились всё продолжительней, а боль всё тупее и резче. Семьдесят четыре года – это тебе не пустяки, и, хочешь – не хочешь, а пора уже в дальний путь собираться. Туда, откуда обратной дороги нет.
Валентина Ивановна не боялась смерти, хотя знала, что перед Богом за многое отвечать придётся. Однако ни о чём не жалела, ни в чём не раскаивалась, ясно сознавая: время вспять повернуть нельзя, и всё сначала начать невозможно. Праведницей она себя никогда не считала, но старалась жить по совести, а если и совершала в своей жизни ошибки, то не корысти ради, а потому только, что пеклась о благополучии своих домашних. Выше семьи для неё ничего не существовало. И хотя остались от когда-то большой шумной семьи только рожки да ножки, всё же она с гордостью могла сказать, что своего младшенького она уберегла и в люди вывела. В самые тяжёлые годины от поругания и гибели спасла и теперь могла со спокойной совестью оставить этот мир, потому что Петруша крепко стоял на ногах и ничего ему в этой жизни не угрожало. Конечно, первый секретарь Краснознаменского горкома партии ранг не Бог весть какого уровня, но так оно даже и лучше: с большой высоты падать больнее, а с маленькой…
В спальню заглянула домработница Капитолина.
– Доброго утречка!.. Как спали, Валентина Ивановна?..
– Нормально как будто…
– Умываться подавать?
– Погоди, Капа, не торопись. Что-то сердчишко у меня сегодня пошаливает. Накапай-ка мне пока валидольчику… Сорок капель…
– Ишь ты! – расстроилась домработница. – И чего это вы?.. Вроде давление сегодня нормальное: я на барометре глядела – семьсот сорок восемь.
Она взяла кусочек рафинада, что лежал на блюдечке на прикроватном столике, и стала капать на него из пузырька.
– Шесть… семь… восемь…
– Пётр Петрович дома?
– Нетути… Двенадцать… тринадцать… четырнадцать… Ни свет ни заря укатил…
Двадцать один… двадцать два… Слыхала я, неприятность у него какая-то… Двадцать семь… Он по телефону с Борисом Ильичом разговаривал… Ругался…
– Какая неприятность?.. – встревожилась Валентина Ивановна.
– Тридцать девять… сорок… Откуда мне знать?.. Вот, кушайте, – и она на блюдечке протянула хозяйке обкапанный валидолом кусок сахара. – В газете вроде бы какую-то гадость про них напечатали… Вот он и гневался…
Ну, смотрите у меня, не болейте, а не то мне от "самого" влетит. Умываться вам когда подавать?..
– Сначала газеты мне сегодняшние принеси. И быстро!..
Вот так всегда: стоит сказать или просто подумать, что вот, мол, всё у нас в порядке, всё хорошо, как непременно беда невесть откуда свалится. Не любила Валентина Ивановна газет, справедливо полагая, что хорошего от них ждать не приходится: либо ерунду какую напечатают, либо настроение людям испортят.
– Капитолина!.. Ты куда пропала?! – крикнула Валентина Ивановна и в ту же секунду поняла, что ждать дольше не в силах. Почти сорвала телефонную трубку с аппарата, что стоял у неё на столике рядом с кроватью, и набрала номер приёмной сына. В трубке зажурчал ласковый голос Леокадии Степановны.
– Приёмная первого секретаря Краснознаменского горкома партии.
– Лёка, это Валентина Ивановна.
– Здравствуйте, моя дорогая! Как вы?..
– Я-то нормально, а у вас что стряслось?
– Вы не представляете…Ой!.. Не могу говорить: "сам" вызывает. Как освобожусь, тут же перезвоню…
Вместе с короткими гудками в телефонной трубке, скрипнула входная дверь, и в спальню вошла Капитолина с кипой газет в руках.
– Тебя только за смертью посылать!.. – раздражённо проговорила Валентина Ивановна. – Ты зачем "Известия"?.. "Комсомолку" зачем принесла?
– Я на всякий случай, думала…
– Она думала!.. Про нас в "Правде" не напечатают, не надейся. А где "Смена"?
– Я все газеты, какие на столе у Петра Петровича лежали прихватила.
– Так… – Валентина Ивановна одним движением руки сбросила газеты на пол. – Значит "Смена" решила нам свинью подложить!.. Что же это Леокадия не звонит?..
Капитолина всплеснула руками.
– Валентина Ивановна!.. Голова у меня дырявая: вам письмо пришло, – и протянула хозяйке чуть помятый конверт. Та взглянула на обратный адрес, и сердце её сжалось от недоброго предчувствия. Письмо было от Алексея Ивановича Богомолова. Обычно он присылал ей поздравительные открытки да и те только к праздникам, а тут в пузатом конверте угадывалось длинное послание, и Валентина Ивановна решила не пороть горячку, а прочитать полученное письмо спокойно, никуда не торопясь.
– Где Зинаида?.. Матвей?..
– Они с Саввой пять минут тому на прогулку укатили. Велели к обеду не ждать.
– Ладно… Давай умываться, – распорядилась хозяйка.
Пока Капитолина бегала за водой, позвонила Леокадия Степановна, в подробностях рассказала о происшествии с Героем труда Новосельским и даже успела прочитать матери своего шефа пресловутый фельетон.
– Но сейчас, по-моему, всё уладилось, – сообщила она, заканчивая разговор. – Андрея Николаевича на "Скорой" в больницу отвезли, а у Петра Петровича настроение замечательное.
– Передай ему, чтобы мне непременно позвонил, – распорядилась Валентина Ивановна и повесила трубку.
Умывшись, она с помощью домработницы перебралась в своё инвалидное кресло и по раз и навсегда заведённому обычаю поехала в гостиную, где на маленьком столике у горящего камина её ждала овсяная каша с гренками и жиденький чай. Только после завтрака, нацепив на нос старенькое пенсне, она вскрыла письмо брата.
2
Отъезд Алексея Ивановича с сыном из Москвы был очень похож на бегство. Богомолов решил, что Серёжка должен закончить школьную четверть, а на каникулах под Новый год они поедут в Дальние Ключи. Но планам этим не суждено было сбыться. Они собрались в какие-то три дня и уехали, не успев даже оформить пенсию Серёже в связи со смертью матери. И Иван Сидорович Савушкин, и даже мастер-краснодерёвщик Василь Васильич не советовали им так спешить, но Богомолов слушать никого не стал. «Нам с Серёжкой и моей пенсии хватит», – отмахивался он в ответ на увещевания друзей. Из-за чего Алексей Иванович так торопился, объяснять друзьям он не стал. Им овладело страшное безпокойство, и тревожное ощущение, что им обязательно надо спешить, не покидало его. Словно кто-то гнался за ними по пятам. И причиной тому стала невероятная, труднообъяснимая гибель Тимофея Семивёрстова…
В самом начале декабря в квартире в Дмитровском переулке раздался телефонный звонок. В трубке захрипел семивёрстовский баритон. Как Тимофей узнал новый номер Богомолова, догадаться нетрудно: если его знали обитатели квартиры № 1 в Даевом переулке, в том числе стукачка-Марья, даже самая страшная тайна не могла таковой оставаться ни под каким видом.
– Богомолов! Ты куда пропал?!.. Я тебя вместе с Найдёновым на матушкиных поминках ждал, а ты меня жестоко обидел – не пришёл!.. Нехорошо это, Богомолов… Не по-людски!.. Ну, да хрен с тобой!.. Приходи сегодня часикам эдак к пяти!.. Сороковины отметим и, кстати, выпьем за упокой раба Божьего Тимофея!.. Ты меня понял?.. Не опаздывай… Жду!..
И повесил трубку.
Было ясно – Тимофей смертельно пьян, и Алексей Иванович вовсе не собирался вновь встречаться со следователем КГБ по особо важным делам. Он не то, чтобы опасался провокаций со стороны Семивёрстова, но теперь, когда судьба так неожиданно подарила ему сына, и для Серёжки он в этой жизни остался единственным родным человеком, было бы разумнее поостеречься. Мало ли какие фантастические идеи могут посетить хмельную голову заслуженного чекиста. Однако в половине шестого позвонила Дуня и срывающимся голосом сообщила, что "Тимофей Васильевич скоропостижно скончался". Это было настолько неожиданно и неправдоподобно, что Богомолов поначалу даже не поверил и решил, что его разыгрывают. Но Дуня плакала так искренне, так горячо умоляла Богомолова приехать, что тот всё-таки решился.
