Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

Фагит рассмеялся:

– Не могу винить тебя в том, что ты говоришь шепотом. Должно быть, стыдно предлагать столь ничтожную сумму за то, чтобы с драгоценным братцем твоей жены ничего не случилось. Подними ее вчетверо, тогда я подумаю.

Луций сглотнул подступивший к горлу ком.

– Хорошо.

– Но это не все. Ты должен умолить меня взять деньги, и тогда я, так и быть, уйду.

– Что?

– Сказано же, умоляй меня. Должен же я как-то позабавиться? Встань на колени, гражданин, и покорнейше проси меня принять твои деньги.

Луций покосился на Юлию, которая отвела глаза. Гай, казалось, лишился последних сил и едва стоял на ногах. Луций преклонил колени.

– Я умоляю тебя, Корнелий Фагит, принять эти деньги и оставить нас с миром.

Фагит расхохотался и взъерошил Луцию волосы.

– Так-то оно лучше, малыш. Очень хорошо, тащи деньги. Но как честный человек я должен сказать, что сделку ты заключил никудышную. До следующих ид твой родственничек все равно умрет. Денежки твои я сейчас возьму, и голова юного Цезаря останется на месте. Но в другой раз обязательно заберу его голову, а денежки получу от Суллы. Согласись, совсем не плохо, когда тебе платят дважды за одну и ту же голову.

Луций принес деньги. Фагит забрал их и ушел вместе со своими людьми, не сказав больше ни слова. Гай бессильно сполз на обеденное ложе. Луций приложил ладонь к его лбу. Так и есть: юношу опять свалила лихорадка.

Позже, уже ночью, несмотря на тяжелое состояние Гая, Луций и Юлия приказали перенести его на носилках в другое убежище. Если Гая нашел Фагит, значит мог найти и кто-то еще. То, что его имя еще не попало в проскрипционные списки, отнюдь не гарантировало ему безопасности.

В последовавшие дни и ночи Гай, несмотря на терзавшую его лихорадку, беспрестанно менял прибежище. В то же самое время старшие Юлии вступили в отчаянные переговоры с приближенными Суллы, пытаясь отвести от Гая угрозу. Каждый день Луций встречался с Юлиями, надеясь услышать хорошие новости.

Проскрипции продолжались. В списки вносились все новые и новые имена. Луций начал бояться, как бы туда не попало и его имя. Дверь, выбитую громилами Фагита, заменили другой, более крепкой. Сам он не расставался с кинжалом, а для Юлии на крайний случай раздобыл у какого-то сомнительного типа на набережной быстродействующий яд. Смерть через отсечение головы хоть и ужасна, но быстра, говорил себе Луций. Но он приходил в ужас при мысли о том, что могут сделать после его гибели с беззащитной Юлией, и хотел, чтобы у нее имелась возможность быстрого и безболезненного избавления. В какие же времена выпало им жить, если любящий муж вынужден так заботиться о своей жене!

Однажды в дом заявился в сопровождении множества телохранителей очень красивый молодой человек с пышной гривой золотых волос. Луций узнал его: то был актер Хризогон, один из фаворитов Суллы. Еще с юности нынешний диктатор питал слабость к актерам, особенно светловолосым. Хризогон был одет в тунику из великолепной зеленой ткани, расшитую серебряной нитью и стоившую, должно быть, целого состояния. Луций невольно подумал о том, кому пришлось умереть, чтобы любимчик Суллы смог так вырядиться.

– Я совсем ненадолго, – промолвил Хризогон, озирая прихожую взглядом человека, полагающего, что в один прекрасный день это имущество может перейти к нему. – Мой друг Феликс просил передать тебе послание.

Луций едва сдержал негодование, порожденное тем, что какой-то актеришка, бывший раб, так фамильярно говорил о самом могущественном человеке Рима. Хризогон, почувствовав его настроение, вперил в него холодный взгляд.

У Луция пересохло во рту.

– Что говорит Сулла?

– Брат твоей жены получит пощаду…

– Это правда?

Юлия, до сих пор державшаяся поодаль, бросилась к Луцию.

– Может быть, ты дашь мне закончить? – Хризогон поднял бровь. – Гай Юлий Цезарь получит пощаду, но лишь при условии, что мой друг Феликс встретится с ним лицом к лицу.

– Чтобы он мог обезглавить мальчика у меня на глазах? – воскликнул Луций.

Хризогон бросил на него злобный взгляд:

– Сегодня вечером диктатор нанесет тебе визит. Если Цезарь действительно хочет получить его прощение, он должен быть здесь.

Актер театрально повернулся на каблуках и удалился, сопровождаемый телохранителями.

Вечером у дома Луция появилась веселая компания. В ее составе был Хризогон вместе с несколькими другими актерами и мимами – мужчинами и женщинами. Телохранители больше походили на уличных задир, чем на суровых, трезвых ликторов. Впрочем, трезвость явно не относилась к основным добродетелям этой компании. Многие в ней были откровенно пьяны.

Рассматривая гуляк в глазок передней двери, Луций качал головой.

Сам Сулла прибыл на занавешенных красных носилках, несомых фалангой рабов. Один из них встал на четвереньки, и диктатор, используя его спину как ступеньку, сошел на землю. Луций при виде этого тяжело вздохнул, ужасаясь тому, что судьба республики и ее граждан зависит от этого человека.

Некогда подтянутый и мускулистый, соответствовавший идеальному образу неудержимого римского полководца, Сулла растолстел, обрюзг, приобрел нездоровый цвет лица – оно было все в красных пятнах – и вздувшиеся вены.

Диктатор громко ударил кулаком в дверь, и Луций кивнул рабу, чтобы тот открыл, сам же выступил навстречу, чтобы приветствовать гостя. Сулла прошел мимо него в прихожую, не сказав ни слова, но ни один телохранитель за ним не последовал. Может быть, он уверовал в собственную неуязвимость? В конце концов, называл же он себя Счастливым.

Гай ждал в атриуме. Трудно было представить себе человека, чья внешность так контрастировала бы с обликом диктатора. От природы стройный, с вытянутым лицом, юноша совсем исхудал за время болезни – глаза его и сейчас горели лихорадочным блеском. Несмотря на слабость, держался он бесстрашно: стоял, расправив плечи, с гордо поднятым подбородком. По такому случаю Гай надел тогу, которую одолжил у Луция. Она была ему велика и, несмотря на все ухищрения Юлии, висела на нем мешком.

В то время как Луций стоял в стороне, Сулла смерил Гая долгим оценивающим взглядом и подступил ближе.

– Итак, вот ты какой, молодой Цезарь, – промолвил наконец диктатор. – Я смотрю на тебя, ты – на меня. Я хмурюсь, но ты не бледнеешь. Кем ты себя воображаешь, юноша?

– Я Гай Юлий Цезарь, сын своего отца, который был претором, отпрыск древнего патрицианского рода Юлиев. Наша родословная восходит к самой Венере.

– Может быть, и так. Но, глядя на тебя, юноша, я вижу второго Мария.

У Луция перехватило дыхание, сердце его упало. Неужели Сулла вознамерился убить Гая собственноручно?

Диктатор рассмеялся:

– Тем не менее я решил пощадить тебя и сделаю это, если будут выполнены мои условия.

Луций выступил вперед.

– Диктатор, ты потребовал, чтобы юный Цезарь встретился с тобой лицом к лицу. Он сделал это. Чего ты еще хочешь?

– Первое и главное условие, – произнес Сулла, обращаясь к Гаю. – Ты должен развестись со своей женой Корнелией. Затем…

– Никогда! – прервал его Гай.

Он стоял спокойно, с невозмутимым лицом, но голос его был тверд.

Сулла поднял бровь. Его мясистый лоб сморщился.

– Повторяю, ты должен развестись с Корнелией. Твой брак соединяет два враждебных мне дома – Мария и Цинны. Подобный союз для меня нетерпим.

– Я отказываюсь!

– Что?

– Отказываюсь! Даже диктатор не вправе требовать такого от римского гражданина.

Сулла тупо уставился на Гая, его физиономия побагровела еще пуще. Потом он медленно кивнул.

– Понимаю.

Луций обхватил себя руками. Он нащупал под тогой рукоять кинжала и сейчас гадал, хватит ли у него мужества воспользоваться им. Как вообще Гаю пришло в голову говорить с Суллой таким тоном? Наверное, все дело в лихорадке.

И тут Сулла разразился долгим, громким смехом. А когда отсмеялся, заговорил тоном, выдававшим удивление:

– А ведь точно, юноша, я вижу перед собой Мария! Или себя самого? Я удивлен! Ладно, так и быть, оставляю тебе и твою голову, и твою жену. Но, по моему разумению, будет справедливо, если в благодарность за эту милость твоя семья тоже сделает что-нибудь для моего удовольствия.

Сулла оглянулся через плечо и в первый раз за все время посмотрел на Луция.

– Как насчет тебя?

– Меня?

– Тебя, тебя. Этот молодой человек тебе кто? Зять?

– Да, диктатор.

– А где его сестра, твоя жена? Думаю, прячется где-то рядом, они всегда так делают. Выходи, женщина. Выходи в атриум, чтобы я мог тебя видеть.

Юлия с кротким видом предстала перед Суллой.

– Надо же, как похожа на брата! Ну и хорошо. Вот она вместо него и будет. Ты и этот малый – как тебя зовут, запамятовал?

– Луций Пинарий, диктатор.

– Ага, ты и Луций Пинарий немедленно разведетесь. Поскольку это патрицианский брак, вы должны развестись с соблюдением всех формальностей. Даю вам два дня, не больше. Вы меня поняли?