Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

На следующее утро я пришел на КП и, набрав в легкие побольше воздуха, доложил Борзову:

– Товарищ командир, проводить дальнейшие учебно-тренировочные полеты в таких условиях считаю самоубийством, – и немного тише, но с не меньшей убежденностью добавил: – Как хотите, но без «спарки» я летать не буду…

Вопреки моим ожиданиям Иван Иванович не устроил мне разнос, а, немного подумав, согласился. Тут же был отдан приказ о форсировании восстановления злосчастной «спарки», и несколько дней спустя она вновь была готова к работе.

В общем, коренным изменениям подверглись все сферы моей фронтовой жизни, не исключая и экипаж. Иван Двойнишников, мой стрелок-радист, стал летать с Гурьяновым, а его место занял младший лейтенант Иван Федоренко, начальник связи эскадрильи. Этот небольшой подвижный паренек буквально состоял из противоположностей, ничуть не мешавших ни ему, ни окружающим. В каждой конкретной ситуации он делал именно то, что было необходимо. Спеть песню, рассказать анекдот или просто побалагурить – да сколько угодно! Любая печаль проходила сама собой, стоило лишь оказаться рядом с Иваном. Казалось, он мог разговорить даже памятник. В полете – полная противоположность. Ни одного лишнего слова. Но свойственная ему некоторая бесшабашность иногда перевешивала…

…Дело было в 45-м. В ту ночь мы летали бомбить Кенигсберг. Зенитки долбили серьезно. Иначе и быть не могло – в районе города концентрация зенитной артиллерии на единицу его площади зашкаливала. Несколько раз разрывы снарядов подбирались настолько близко, что самолет швыряло вверх, словно игрушку. Не будь я пристегнут к сиденью, неминуемо разбил бы голову об остекление кабины. Так что весь боевой курс прошел под аккомпанемент осколков, барабанивших по обшивке самолета.

Наконец бомбы сброшены, и машина, скрипя и треща всеми своими сочленениями, несется вниз, вырываясь из удушающего кольца разрывов. Этот маневр был выполнен мною настолько энергично, что мачта тросовой антенны, не выдержав напряжения, согнулась набок…

Судьбе было угодно сохранить мою жизнь и в этот раз, и некоторое время спустя я уже заходил на посадку. Обычно после выключения моторов я еще некоторое время оставался в кабине, собираясь с мыслями, а тут, сам не знаю почему, покинул самолет почти сразу. Смотрю – и не верю своим глазам. Из люка стрелка-радиста одна за другой появляются две человеческие фигуры.

«Не может быть! – подумал я. – Показалось, что ли…» Но нет, их все-таки действительно было двое. Федоренко я узнал почти сразу, личность же его спутника по-прежнему оставалась для меня загадкой.

– Иван! – окрикнул я своего стрелка-радиста. – Кто это с тобой?

Оказалось, «непрошеным» пассажиром на моем самолете была девушка, служившая в полку телефонисткой.

– Захотелось ей с нами пойти, посмотреть, как мы летаем, – нисколько не смущаясь, пояснил Иван, – очень просилась…

Поначалу я рассердился на Ивана за такое нарушение дисциплины и хотел было строго отчитать его, но затем представил себе, что должна была пережить неопытная, романтично настроенная девчушка в те мгновения, когда самолет бросало из стороны в сторону…

– Ну что, – шутливо спросил я ее, боязливо жавшуюся к Ивану, – как слетала?

– Хорошо, – чуть слышно произнесла она.

– Ну и ладно, – говорю, – беги отдыхать…

…Так что с Федоренко мы сразу нашли общий язык, а вот постоянного штурмана первое время у меня не было, поэтому на задания приходилось идти то с одним, то с другим. Пару раз с Гришей Бажановым слетал, с ним вообще здорово работалось, да и остальные далеко не из худших. Но обстановка проходного двора не слишком импонировала моему характеру. Я с грустью вспоминал ту почти семейную атмосферу, царившую в нашем экипаже во времена Ивана Бабанова, и надеялся восстановить ее после прихода нового штурмана.

Что до неожиданно свалившихся на меня командирских обязанностей, большинство моих опасений в итоге оказались напрасными. Каждый прошедший день добавлял мне опыта, пусть медленно, но все-таки верно укрепляя мою уверенность в себе. Конечно, не обходилось, да и никак не могло обойтись, без ошибок, и причем довольно грубых, но здесь, как и в пилотировании самолета, главное – сделав правильные выводы из каждой конкретной ситуации, двигаться дальше. Других рецептов успеха жизнь не знает…

Новый штурман

И вновь меня вызывают на КП. Конечно, теперь я – командир эскадрильи, и в новой должности приходится бывать там гораздо чаще, чем раньше. Но в тот день меня почему-то никак не покидало предчувствие внеочередного боевого задания. «Ну что же, лететь так лететь. – С этой мыслью я поприветствовал штурмана полка Диму Котова, ожидая услышать от него приказ. – Интересно, с кем? Может, с самим Димой». Занятый своими переживаниями, я не сразу обратил внимание на стоявшего рядом капитана…

– Знакомься, Миша, – по-домашнему сказал Котов, указывая на него взглядом. – Иван Сурин – твой новый штурман, только что прибыл с Тихоокеанского флота. Был штурманом эскадрильи, так что опыт имеет…

…В ходе войны мы, торпедоносцы, несли огромные потери, и если недостаток рядовых летчиков и штурманов еще можно было восполнить за счет выпускников морских летных училищ, то для замены погибших командиров звеньев и эскадрилий, понятное дело, требовались более опытные авиаторы. Конечно, приоритет в назначении на эти должности безоговорочно принадлежал своим, полковым, тем, кому посчастливилось уцелеть в жестоких боях, получив соответствующий опыт реальной войны. Но таковых людей все равно не хватало.

Проблему частично решили уже известным с довоенных времен способом, периодически перебрасывая на Балтику авиаторов Тихоокеанского флота, благо «отношения» с Японией позволяли нам делать это. Чтобы вновь прибывшие быстрее освоили незнакомый для них театр боевых действий с присущими ему особенностями, а также неизвестные им тактические приемы и хитрости торпедных атак, обычно поступали следующим образом: пилоту-тихоокеанцу давали штурмана-балтийца и наоборот – штурмана-тихоокеанца закрепляли за летчиком-балтийцем. Такой прием давал хорошие результаты, и наши новые товарищи вскоре становились полноправными членами фронтовой семьи торпедоносцев…

…Честно признаться, расставаться с Бабановым очень не хотелось, так сильно я сроднился с ним, но вердикт врачей был неутешительным. Тяжелые ранения, полученные Иваном, требовали много времени на лечение и реабилитацию, да и совсем непонятно было главное – позволит ли состояние его здоровья продолжить летную работу по выписке из госпиталя.

Но как бы то ни было, передо мной стоял новый член моего экипажа, к которому мне предстояло притереться. Я внимательно посмотрел на него, пытаясь понять, что он за человек и как себя с ним вести. Сразу же в глаза бросилось некоторое сходство Сурина с Бабановым. Оба они были лет на десять старше меня и выглядели рядом со мной, мальчишкой, опытными мужчинами. Мой новый товарищ также производил впечатление замкнутого необщительного человека, что еще больше роднило их между собой. Но помня о том, как совместными усилиями нам все-таки удалось расшевелить Бабанова, без остатка развеяв его казавшуюся непробиваемой нелюдимость, я решил, что подобное должно сработать и с Суриным.