Баязет - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мишка Уваров тоже был здесь: сидя в коляске, кусал ногти, посматривал на всех подозрительно.
– Ехал бы ты, – сказал ему Карабанов. – А то еще, как свидетель, под церковное покаяние попадешь.
– Случайный свидетель не попадает, – ответил Мишка, как видно, знакомый с законами Российской империи о дуэлях.
Клюгенау, застегнутый на все пуговицы, с часами в руке, подошел к Андрею, присел на корточки, доставая пистолеты.
– По жребию, – сказал он неохотно. – Будете стреляться по жребию… Хотели сначала через шарф, да не рискнули. Не успеешь и дернуть, как в тебя влетит. Дистанция мала, да и порох не тот, что в старые времена!..
Пистолеты блеснули в его руках прохладной синевою.
– Приготовьтесь, Карабанов, сейчас начнем… Мой коллега уже толкует что-то с вашим противником! Кажется, ставит…
Дуэльный кодекс в России всегда совершенствовался со стихийной быстротой, и одно из его неписаных правил касалось ног секундантов, которые отмеряли дистанцию боя. Рекомендовалось выбирать для этого секунданта с большим шагом, но и Клюгенау и его коллега, Оде де Сион, были, как на грех, людьми низкорослыми, и тогда обратились к Уварову:
– Мишка, отшагай… Тебе ничего не будет. Ты случайный!
Карабанов показал на лужайку:
– Кажется, здесь наклон. Я буду стоять ниже?
Клюгенау близоруко сощурился и успокоил его:
– Нет. Это трава колеблется…
Голенастый Мишка Уваров вышагивал вдоль лужайки, широко раскорячивая ноги.
– Есть! – крикнул он издалека. – Вот отсюда…
– Сколько он насчитал? – встревожился Карабанов.
Клюгенау начал взводить курок:
– Пятнадцать…
– Так мало?
– Оскорбление действием, – пояснил барон.
– Погодите, еще будет жребий…
Оде де Сион отозвал к себе Клюгенау. Князь мирно беседовал с врачом о лечении истерии с помощью месмеризма. Мишка вернулся обратно в коляску, подмигнул Карабанову:
– Карабанчик, на стаканчик!
Андрей хлебнул вина, вытер рот и крикнул:
– Давайте скорее!..
Путаясь ногами в высокой мокрой траве, подошли секунданты.
– Жребий брошен, – сказал Оде де Сион. – Первый выстрел принадлежит вам, поручик Карабанов.
Стало тихо. Унгерн-Витгенштейн отошел от врата.
Клюгенау, поперхнувшись, сказал:
– Господа противники, просим к барьеру…
Нет, место здесь было ровное. Карабанов понял это только сейчас, когда встал к барьеру. Князь еще продолжал идти на свое место, и Андрей помахал рукою, разминая ее.
Барьер был отмечен фуражками.
В небе повис, пиликая песню, крохотный жаворонок.
– Условия боя, – объявил Клюгенау, – выстрел на сближении… Дистанция – пятнадцать шагов…
– Двадца-ать! – прокричал издалека Оде де Сион.
Клюгенау выругался:
– Что за черт!
Он сбегал на другую сторону лужайки и вернулся обратно, словно обрадованный:
– Двадцать… Решили в последнюю минуту. Карабанов, можете отступить на пять шагов. Фуражки сдвинем тоже.
Андрей молча отсчитал пять шагов назад.
– Так?
– Да, так…
Карабанов переложил пистолет в другую ладонь, платком вытер его рукоять.
– До двух раз? – спросил он.
Мишка Уваров крикнул в спину:
– Сдаешь, гладиатор?
– Молчи, скнипа…
Секунданты заняли свои места, объявили аллокацию:
– Господа, ваше последнее слово?
Карабанов посмотрел на фигурку вытянувшегося перед ним человека с серым лицом, и вдруг его поразила мысль, что князь ведь не сделал ему ничего дурного.
– Говорите же, господа!
Карабанов громко сказал:
– Я не имею никакой обиды на князя…
С другой стороны площадки донеслось ответное:
– Надоело ждать! Сводите нас…
Оде де Сион напомнил:
– Учтите, господа, что поспешный выстрел, сделанный до барьера, свидетельствует о небрежности… Будьте, господа, корректны!
В последний момент Андрей скинул мундир, остался в одной белой рубашке.
Клюгенау подошел к нему сзади и перекинул на спину владимирский орден, болтавшийся на ленте.
– Не горячитесь! – шепнул ему Клюгенау.
Карабанову становилось забавно.
– Сходитесь!
Противники мелкими шажками, подняв оружие, сходились в высокой траве.
Жаворонок купался над их головами в бездонной синеве неба.
– Руку! – крикнули в спину Карабанову. – Руку!
Андрей понял: он забыл о левой руке. Тогда он согнул ее в локте и выставил вперед, прижав сгибом к груди и растопырив пальцы, словно готовясь поймать яблоко.
Лицо князя медленно наплывало на него, колеблясь в какой-то туманной дымке, и тогда Карабанов стал издалека нащупывать на мушку это лицо.
Барьер.
Тяжелый пистолет медлит.
Карабанов оскалился в улыбке.
– Почему не стреляете?
– И не буду.
Он совсем опустил пистолет.
– Что за шутки?
– Придвиньте князя к барьеру.
Противник не дошел до предельной черты.
– Князь, – поморщился Оде де Сион, – как вам не стыдно?
Одним шагом Унгерн-Витгенштейн вышел на барьер:
– Вот, можете убивать…
– Благодарю вас, – сказал Карабанов, и ему заметили, что он нарушил правила дуэльного кодекса: разговаривать с противником нельзя.
– Еще одно нарушение, – сказал Оде де Сион, – и вы теряете право на выстрел…
«Шутки в сторону!» – решил Карабанов, снова поднимая пистолет.
Лицо князя под мушкой сплющилось и раздвоилось. «Приятно целить в бледный лоб!» – почему-то вспомнилось Андрею. Нет, приятного тут мало: живой человек стоит перед тобой, пусть и негодяй, но – человек…
На память вдруг пришел полковник Хвощинский и первый разговор с ним. «Все-таки он был прав…»
Минута затянулась. Карабанов просто пугал своего противника, следя дулом пистолета за каждым его движением.
– Стреляйте! – крикнул Клюгенау.
Карабанов пустил пулю в голубое небо.
Унгерн-Витгерштейн так и посмотрел туда – в небо.
– Что это значит? – спросил он сипло.
К нему подходил Оде де Сион:
– Это значит, что поручик Карабанов дарует вам жизнь. Желаю и вам, князь, сохранить благородство!
Мишка Уваров с треском рассадил бутылку об камень:
– Смехачи! Камедь ломают…
Клюгенау вкинул его внутрь коляски, настегнул лошадей:
– Укатывайте отсюда к чертовой матери! Здесь не до вас…
– Выст’ел за мной? – спросил князь.
– Да, за вами…
Карабанов увидел, как черный зрачок ствола пополз вдоль его живота, выше и выше, потом заелозил вокруг сердца. И вот нащупал плечо.
Андрей проглотил слюну. Шумела, стелясь под ветром, трава; выстрел грянул почти в упор – блеснуло огнем в лицо.
– Ай!
Выпустив пистолет, Андрей схватился за плечо. Рубашка быстро-быстро покрывалась кровью.
– Скажите господину по’учику, – услышал он, – что я тоже умею ценить благо’одство!
Клюгенау подбежал к раненому.
– Куда? – спросил он. – В ключицу… так же, как и Пацевича!
Врач разодрал ворот рубахи, прощупал пальцами выступ кости.
– Это ерунда, – сказал он. – Дайте ему вина…
– За мною, – спросил Карабанов, – еще выстрел?
– За ним тоже, – грустно согласился Клюгенау.
Карабанов был забинтован на скорую руку. Пистолет его снова зарядили.
Бросили жребий.
Андрей стоял на своем месте, поджидая шагавшего по лужайке прапорщика.
– Ну, что? – спросил он.
– Ему, – кратко ответил барон.
Карабанов кивнул.
– Выстоите? – спросил Клюгенау.
– Надо…
Карабанов первым двинулся к барьеру, крикнув в лицо противнику:
– Добивай, подлец!
Он только поднял пистолет и, отвернув голову влево, прикрыл стволом висок. Сердце он уже не мог защитить от пули – левая рука висела сбоку, обессиленная раной…
Клюгенау зачем-то побежал наперерез всего поля к Оде де Сиону.
– Разведите их! – кричал он издали. – Разведите…
И выстрел грянул.
– Стойте! – кричал Клюгенау. – Барьер перейден…
– Князь, что вы наделали?
– Мне надоело выслушивать его оско’бьения…
Карабанов еще держался на ногах.
«Быть или не быть?» – подумалось ему.
Потом его туловище как-то вихлясто дернулось в сторону, и он сунулся лицом в землю.
Когда к нему подбежали, пальцы его руки еще медленно разгибались, освобождая уже ненужный пистолет.
Мишка Уваров открыл свежую бутылку.
– Вы бы сбегали, – сказал он врачу. – Что с ним?
– И не подумаю, – ответил врач. – Я видел, как он падал, бедняга… Так умеют падать только мертвецы!
………………………………………………………………………………………
Княжна Долли не пожелала оставлять его тело на этой земле. Карабанова положили в свинцовый гроб, натянули ему на руки коленкоровые перчатки, густо облили мертвеца воском. Великий князь Михаил Николаевич из своих средств заказал вагон-ледник, в котором для него привозились устрицы, и поручик Карабанов, испытав в своей жизни все, что дано испытать таким людям, отправился в свой последний путь.
На милой сердцу Рязанщине, в тихой сельской церквушке, гроб с телом покойного был открыт для отпевания. Вместе с воском отстали от лица брови и волосы. Соседние помещики безобразно перепились на богатых поминках, устроенных княжною, а в «Губернских ведомостях» было упомянуто, что древнее рязанское дворянство потеряло в Карабанове одного из лучших своих сыновей.
