Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

Удовлетворенный придуманными планами, к реализации которых можно было приступать не ранее десяти-одиннадцати часов, Алексей решил спуститься в столовую, чтобы позавтракать. Проходя по коридору, он взглянул на номер генерала и обомлел - между дверным полотном и косяком чётко просматривалась щель, то есть замок не был захлопнут. И будто специально, чтобы никто из проходящих мимо не покусился эту дверь прикрыть, на ручке висела табличка с предостерегающей надписью “Do not disturb! [Не беспокоить (англ.)]”

Не веря своей удаче, Алексей вошёл в комнату генерала, на всякий случай делая вид, что его разыскивает,- и ещё даже не успев убедиться в том, что за шторой или в ванном помещении нет посторонних, увидел на столике две красные паспортные книжицы с двуглавыми российскими орлами.

Алексей взял их обе, спрятал в карман и, точно так же оставив дверь незатворённой, быстро вернулся к себе в номер, чтобы собрать вещи. Но едва преступив порог, чуть ли ни в голос расхохотался - кроме помятого пиджака, вещей с ним не было никаких, даже возвращённую сумку со ста тысячами рублей он оставил в приграничной тюрьме!

Поскольку вторым оставленным у генерала паспортом был паспорт Херсонского, Алексей решил постучаться к нему в номер.

Когда заспанный и страшно недовольный Яков приоткрыл дверь, Алексей протянул ему паспорт со словами, что отправляется в Чехию и приглашает ехать с ним. Яков испуганно захлопал ресницами и долго не мог сообразить, что именно это предложение может означать, и во сколько обойдётся. Устав ждать ответа, Алексей сообщил, что намерен выезжать немедленно.

— А что я буду делать в Праге?— спросил немного пришедший в себя Яков.

— Из Праги вылетишь в Москву. Так, мне кажется, тебе будет безопасней.

— А деньги? У меня ведь нет денег!

— Сниму завтра со счета в Чехии. Сколько тебе нужно - две, три тысячи? Когда-нибудь потом отдашь.

Яков ненадолго задумался - и ответил, скривив губы в болезненной гримасе:

— Спасибо, но мне лучше вернуться на Украину.

— В тюрьму? Для чего?— искренне изумился Алексей.

— Я не знаю, что со мной произошло, почему меня привезли сюда, и поэтому я не могу принимать опасных решений.

— Давай я тебе расскажу. Тебя, равно как и меня, отловила украинская безпека, чтобы использовать в каких-то своих не очень, как мне кажется, светлых делах. Меня они подловили на том, что в силу определённых причин я должен был скрываться с территории России, и воспользовались этой моей уязвимостью для вербовки. Ты же погорел на реальной контрабанде, и тебе светил срок. Твоё скорое возвращение даже не рассматривалось, поскольку в твой русский паспорт уже была ими вклеена моя фотография. По воле случая мне представилась возможность оказать генералу одну важную услугу, за которую он согласился тебя освободить. Он сообщил тебе об этом вчера в ресторане, поэтому обратно к себе домой он тебя не повезёт. Выдаст обещанную тысячу долларов - и оставит здесь.

— Но мне всё равно придётся возвращаться в Днепропетровск,— грустно произнес Яков, опуская взор.— Я должен объясниться с диаспорой.

Алексей покачал головой.

— Я бы на твоём месте не стал этого делать. Насколько мне удалось разобраться, люди из твоей диаспоры хотели использовать тебя втёмную, и после твоего провала вряд ли будут к тебе благосклонны.

— Я это знаю. Но я и не могу поступить по-другому.

— Не понимаю тебя, Яков. Весной, когда ты спорил, ты выглядел совершенно раскрепощённым и свободным человеком. Что с тобой произошло? Что это за гетто, в которое ты себя загнал?

Яков грустно вздохнул.

— Да, вы правы, это гетто…— произнёс он тихо, зачем-то перейдя на “вы”.— Но я не могу, не могу поступать иначе, вы меня тоже поймите…

— Хорошо,— ответил Алексей.— Оставайся. Но если хочешь - спустись со мной в нижний холл, я сниму для тебя в банкомате хотя бы ещё две-три тысячи. С одной ведь ты вряд ли безопасно обернёшься отсюда до своего Днепропетровска.

Яков поблагодарил и пообещал, что вернёт долг при первой же возможности.

— Не спеши. Лучше сперва разберись со своими жуликами,— ответил Алексей и попросил обождать минуту.

Он снова вернулся в номер генерала. Несмотря на то, что работа горничных ещё не началась, в номере царили чистота и порядок, кровать была по-армейски идеально заправлена, и даже предметы одежды лежали на полке в изумительном порядке.

Алексей подумал, что он, продолжая испытывать отвращение к той роли, что играет генерал, в то же самое время по-человечески его понимает и даже немного симпатизирует ему как неприятелю, с которым внезапно обнаружилось общее прошлое и почти одинаковое понимание некоторых важных моментов, заложенных в сердца и души когда-то объединявшей их обоих великой страной. И который с покорностью подмастерья и всеядностью провинциала в равной мере готов не только смирять гордыню пред очами предержащих нынешнюю власть, но и продолжает трепетать перед осколками величия давно ушедших хозяев мира…

Алексей извлёк из кожаной гостиничной папки с телефонным справочником и аксессуарами для письма большой лист бумаги, размашисто вывел на нём “Merci!” и положил, для надёжности придавив с краю увесистой конфетницей, на то самое место, с которого забирал паспорта.

Задержавшись в номере ещё на несколько секунд, он с помощью ножниц вспорол тайный кармашек, устроенный с внутренней стороны своих брюк, и извлёк оттуда запакованную в водонепроницаемый пакет волшебную пластиковую карточку, выданную в банке Шолле.

Получив из банкомата и отдав Якову сумму немного больше обещанной, Алексей попрощался с ним и сел в дежурившее у подъезда такси. В зеркале отъезжающего авто было видно, как Яков, прислонившись плечом к стволу старого клёна, приподнимает для прощания руку, однако так и не решается ею помахать. Точно всеми забытый и брошенный Агасфер, он взглядом провожал машину до последнего, пока та не скрылась за углом.

“И западэнского генерала пожалел, а теперь вот и Якова жалею и пытаюсь понять,— с грустной усмешкой подумал Алексей.— Похоже, я становлюсь излишне сентиментальным…”

Тем не менее пока краковский таксист вёз его до пригородного кемпинга, где должен был находиться прокат автомобилей, Алексей имел возможность поразмышлять над тем, сколь сильно и зачастую фатально привязанность к древней традиции мешает людям задумываться о жизни новой, не говоря уже о том, чтобы попытаться этой новой жизни поспособствовать.

“Вместо того чтобы открыто и плодотворно использовать свой немалый талант, он придумывает всевозможные конструкции для неприятия и умаления других, а в минуту опасности и разгрома запирается в коконе своей исключительности, и в таком положении готов тянуть лямку страданий до скончания века,” — думал он о Якове. В этой связи неожиданно вспомнился подмосковный Новый Иерусалим, у стен которого он когда-то вместе с Марией встречал рассвет: почему-то именно этот странный град, взметнувшийся на всеми давно забытом русском Иордане, на короткий миг показался символом и сосредоточением до сих пор дремлющей под спудом энергии обновления.