Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я - Павел Фокин

Автор, пришедший не вовремя, лез через окно в Ботанический сад и гулял, дожидаясь Шебуева. А то, бывало, когда предстоял более или менее обстоятельный с автором разговор, Николай Георгиевич предлагал:

– Батенька, что нам с вами в четырех стенах сидеть? Поговорим на свежем воздухе. – И первым, несмотря на грузность и на стариковские свои годы, садился на подоконник, перебрасывал ноги и прыгал на дорожку Ботанического сада – благо жил в первом этаже старого дома.

К этому времени облик Шебуева изменился. Он уже не носил котелка песочного цвета – голову покрывал шелковой черной ермолкой, какие носят старые академики, а пиджачную пару и парижские галстуки сменил на длинную, почти до колен, толстовку какого-то пыльного серого цвета. Но золотое пенсне с длинным, по грудь, шнурком по-прежнему поблескивало и подрагивало на его маленьком тонком носу» (Э. Миндлин. Необыкновенные собеседники).

ШЕВЧЕНКО Александр Васильевич

Живописец, график, педагог. Учился у К. Коровина, М. Врубеля, В. Серова. Член объединения «Ослиный хвост». Автор работ «Музыканты» (1913), «Женщина у зеркала» (1913), «Пейзаж с домом» (1910-е).

«Про Александра Васильевича Шевченко говорили, что он образованный человек, знает секреты настоящей живописи и, конечно, научит нас писать картины. Нас встретил невысокий худощавый человек в военной форме, с очень смуглым лицом. …Александр Васильевич производил впечатление человека интеллигентного, вежливого, сдержанного, всегда сохранявшего дистанцию между ним и учениками. Он не кричал, не размахивал руками, не рассказывал о себе. …Иногда рассказывал о Париже и о Карьере, у которого учился. …Наших холстов не трогал своей кистью, ограничивался словесными указаниями.

…В киоске Вхутемаса я приобрела любопытную книжку, называющуюся: „Александр Шевченко. Принципы кубизма и других современных течений в живописи всех времен и народов. Москва, 1913 г. Изд. А. Шевченко“. В этой книжке, напечатанной литографским способом, автор разбирает основные положения кубизма и считает, что эти положения были свойственны хорошей живописи во все времена, начиная с египетского и вавилонского искусства; наиболее четко это выражено в искусстве византийском. В девятнадцатом веке они только были собраны воедино.

Свойства или принципы кубизма, по Шевченко, следующие: 1) показать одновременно предмет с разных точек зрения, что придает ему особую наглядность и выразительность; 2) в картине применяется несколько горизонтов, что несомненно обогащает ее; 3) изображаемую форму кубизм позволяет гранить, отбрасывая детали, что упрощает ее и выявляет общий характер формы; 4) кубизм разрешает поворачивать, сдвигать плоскости, что дает возможность показать форму в движении; 5) кубизм „освобождает живопись от постоянного гнета линейной перспективы“, подчиняя ее требованиям композиции. Цвет в кубизме находится во власти художника. Видимый предметный цвет часто меняется, зависит от рефлексов, от освещения, преображающих цветовую характеристику предметов. „Таким образом, выдвигается принцип… для выявления их духовной сущности“.

Все эти положения автор иллюстрирует перерисовками на литографский камень работ современных художников: М. Ларионова, В. Барта, И. Скуйе, А. Шевченко, а также детскими рисунками. Автор утверждает, что принципы кубизма были известны и в древней Помпее, но забыты, поэтому их пришлось открывать заново.

„Вдумайтесь в слово искусство. Искусство, то есть неправда, ложь, но ложь гениальная, этим оно и прекрасно, что заставляет нас видеть жизнь не такой, какая она на самом деле“» (Е. Зернова. Воспоминания).

ШЕНГЕЛИ Георгий Аркадьевич

Поэт, переводчик, теоретик стиха. Стихотворные сборники «Розы с кладбища» (Керчь, 1914), «Зеркала потускневшие» (Пг., 1915), «Лебеди закатные» (Пг., 1915), «Гонг» (Пг., 1916), «Апрель над обсерваторией» (Пг., 1917), «Еврейские поэмы» (Харьков, 1919), «Раковина» (Керчь, 1918), «Изразец» (Одесса, 1921) и др. Драматические поэмы «Нечаев» (Одесса, 1920), «1871» (Одесса, 1921), «Броненосец Потемкин» (М., 1923). Исследование «Трактат о русском стихе» (Пг., 1923).

«Шенгели говорил мне как-то, что он хотел бы жить на маяке. Ну что ж, это неплохая фантазия! А что там, на маяке? Какой формы там жилище? Что это – комната, несколько комнат, маленькая казарма? Ничего нельзя себе представить…

Шенгели вообще удаются всякие, так сказать, морские береговые размышления – это потому, что их питают у него воспоминания юности. Он жил в Керчи. Говорил мне, что по происхождению он цыган. Очень талантливый человек.

Вдали оранжево-топазовая,Величественная рекаКолышет, в зеркале показывая,Расплавленные облака.

Это не слишком хороший отрывок (дань Северянину, которому нельзя подражать), да я еще и наврал что-то. У него прелестные морские стихотворения – о каком-то капитанском домике в Керчи и т. п. Чистые, точно поставленные слова, великолепные эпитеты и, главное, поэзия. Поэзия! Есть у него свои странности, за которые держится. Например, поклонение Брюсову. Впрочем, это его дело.

Я помню, Георгий Аркадьевич, как вы стояли в углу сцены, над рампой, в Одессе, в Сибиряковском театре – в черном сюртуке, с черными кудрями, страстный, но не громкий, как показалось мне, небольшой, о, чудесная фигурка, Георгий Аркадьевич! – да-да, странно, непохоже на других красивый, вот именно черный, с медовым тяжелым блеском глаз – и читали стихи. Помню только строчку:

И в глуши исповедален…

Нет, наверно, не так! Что это значит – в глуши исповедален?

Это было в Одессе, в ясный весенний вечер, когда мне было восемнадцать лет, когда выступал Северянин – само стихотворение, сама строфа» (Ю. Олеша. Ни дня без строчки).

ШЕНРОК Сергей Владимирович

Студент-филолог, участник ритмического кружка при «Мусагете». Сын историка литературы В. Шенрока.

«Молодой человек в студенческой тужурке, светлый блондин небольшого роста, мерно ходил по маленькой комнатке, размахивая двумя неочиненными карандашами в каждой руке. Когда я взял у него один из этих карандашей, то с удивлением обнаружил, что этот карандаш, вечно качавшийся у него между большим и указательным пальцем правой руки, очень сильно стерся (чуть не до самого графита) в том месте, где к нему прикасались пальцы. Круглая выемочка шла по всему карандашу. „Давно ли покачиваете вы сие?“ – спросил я, искренне недоумевая над этим, казавшимся все-таки артистическим, чудачеством. Юноша вздохнул: „Ужжжасс-ссное дерево, – сказал он, как-то странно вдыхая воздух в себя, – всего лишь месяца четыре, не большш-шше“. И улыбнулся. Это был один из юных любителей литературной философии, страстный и невозможный спорщик, Шенрок. Человек непобедимой мягкости, необыкновенного внутреннего очарования и тысячи маленьких, домашних, кругленьких, словно двухнедельный котенок, странностей и чудачеств. Он часами, неутомимо, доводя слушателей до полного отчаяния, мог спорить о роли спондеев в русском стихе, сыпя без конца цитаты – цитаты – цитаты – и опять цитаты – изо всех всем известных, малоизвестных и никому не известных русских поэтов, стихотворцев и просто рифмачей. „Но ведь это немыслимо, чтобы вы сами не писали?“ – приставал я к нему. „И я, – говорил он, со свистом всасывая воздух, – я пишу лишь классическую прозз-ззу. Это страшш-шшно строго. Когэн и все прочие (разумеется, он был без ума от неокантианцев) – настоящие ккккотятт-та перед моей бррнзово-статуарной прозой. Вам хочется ознакомиться? В следующий раз не премину принести“. И на следующий раз он принес мне аккуратно завернутую в газету тетрадку с заглавием: „Сергей Шенрок – Философические озарения – Сочинено в самом чистом и бело-линеарном стиле, каковой только и подобает великой матери сущего, философии. – Издано в единственном экземпляре для моего единственного читателя“. Я раскрыл тетрадку, – действительно, это было нечто в высшей степени „бело-линеарное“: кроме белой бумаги и прямых линеек тетрадки, там ничего не было.