Круги в пустоте - Виталий Каплан

— Ты не из этого Круга? — вновь раздался громовой голос. — Не из этого мира?

— Да, — обессилено выдохнул он.

— Твое настоящее имя? Как звали тебя там?

— Дмитрий… — в горле у него булькало, глаза застилали слезы. — Дмитрий Самойлов.

— Кто перенес тебя сюда, в Оллар?

— Я не знаю…

— Не знаешь? — зловеще хмыкнули сзади, и Митька торопливо заговорил:

— Нет, ну я правда не знаю, как его зовут. Он пожилой, лысый, в плаще был. Посмотрел мне в глаза, а дальше… а дальше я уже здесь.

— Может, тебе еще освежить память? — поинтересовались из тьмы, и Митька перепугано взвыл:

— Не надо! Пожалуйста, не надо! Я и правда больше ничего не знаю…

Он задохнулся, полный липкого ужаса и вместе с тем стыда, презрения к себе — трусливому, голому, орущему… Даже когда его пороли — он и то не унижался мольбами. А тут… Но сопротивляться ведь было совершенно немыслимо, все равно что ломать об коленку здоровенное бревно. С такой болью не шутят и не спорят, это тебе не гибкий прутик… Тут душа уходит не то что в пятки, а куда-то еще ниже. Вообще уходит, и остается лишь вопящее тело — способное, правда, отвечать на заданные вопросы.

— И нравится ли тебе здесь, в Олларе? — вновь прокатилось над сводами.

— Нет! — откровенно выкрикнул Митька. — Не нравится!

— Хочешь домой? — невидимо улыбнулся тот, что был сзади. — А кто предлагал тебе возвращение?

— Никто! — быстро отозвался Митька. — Я думал, может быть, какого-нибудь мага попросить, только где ж мне мага-то найти?

За спиной расхохотались — весело, заразительно. Уже не старческим показался этот смех — наоборот, молодым и задорным.

— А почему же ты не попросил о помощи своего господина? — отсмеявшись, спросили из тьмы. — Он же у тебя добрый, он о тебе заботился, лечил, от разбойников оберегал… Денег на тебя извел в сто раз больше, чем ты стоишь… Неужели ты не попробовал открыться ему?

Митька судорожно всхлипнул. Вот и зашла речь о кассаре. Может, одного его слова достаточно, чтобы выручить Харта-ла-Гира… или наоборот, отправить в муравьиную яму. И как же отвечать?

— Ничего я ему не открывался! — разжигая в себе злость, истошно заорал Митька. — Ни фига он не добрый, он меня каждый день порол! И прутьями, и плетью! Можете посмотреть, еще не все рубцы зажили! И сволочью обзывал, и падалью, и еще по-всякому. Хрена я буду его просить!

— Ах, какой неблагодарный мальчик, — сокрушенно заметил невидимый допросчик. — И это в ответ на заботу… на участие… Да за такое надлежит тебя строжайше наказать! — он помолчал. — Ну как, будем наказывать? Или все-таки ответишь правду?

Митька замер. Значит, снова опаляющая, сводящая с ума боль? Как же он ее вынесет? Но как же кассар? Да, пускай лупил, пускай ругал — зато и дрался за него, рубился на мечах, ловил голыми руками стрелы… Лечил, вытягивал из сетей смерти, любимую лошадь ради него прирезал… и сам готов был уйти в смерть, лишь бы добыть им с Хьясси немного воды… Такой не бросит… не вычеркнет из своей жизни, как некоторые… И что, теперь придется его выдать? И потом всю жизнь про это помнить? Но выбора-то нет… Легко геройствовать в своем воображении, глядя по видику всякие фильмы. А когда вот так, по правде, когда подвесят в темноте и станут жечь… на что тут остается надеяться? На кого? Может быть… «Единый, Ты меня сейчас слышишь? — беззвучно шепнул он. — Ну сделай хоть что-нибудь! Ну ладно, ну пускай даже мне будет больно, только дай силы промолчать! Я не хочу, не хочу становиться предателем, а боли я еще сильнее боюсь! Ну услышь меня, пожалуйста!»

Он перевел дыхание, потом без всякого усилия заплакал — громко, навзрыд, захлебываясь слезами и соплями.

— Какую еще правду?! Ничего я ему не говорил! Я никому ничего не говорил! Вы тут все дикие, вы ни фига не знаете, вам скажи — и начнете ругаться и бить, потому что все равно не поверите! Ну и не надо!

— А вот поведай нам, мальчик, — вкрадчиво спросили сзади, — там, в твоем родном мире, обеспокоены твоим исчезновением?

Митька сейчас же прекратил рыдать.

— Конечно, — сумрачно подтвердил он. — Там, наверное, розыск объявлен, милиция… ну, то есть, стража, ищет по всей стране! И мама… — дыхания ему не хватило.

— Так-так… Очень любопытно. А скажи-ка ты нам, Дмитрий, — это прозвучало как «Дэо-митэру», — сколько бы твои родные заплатили за твое возвращение?

— Заплатить? Чем? — удивился Митька. — Вам что, рубли нужны? Или баксы? У вас же тут только огримы…

— Не все измеряется деньгами, мальчик, ибо не в них счастье… Иногда даже мелкая услуга стоит куда дороже серебра. Вот скажи, готовы ли твои близкие ради тебя пойти на все?

— Ну да… наверное… — ошалело пробормотал он. Разговор принимал какой-то совсем уж фантастический оборот.

— В таком случае, — кашлянули сзади, — могут возникнуть взаимные интересы. И мы об этом еще потолкуем. Но не сейчас… сейчас ты устал, ты очень устал, тебе надо отдохнуть…

Митька был полностью согласен. Усталость и впрямь навалилась на него медвежьей тушей, заглушая и боль, и стыд, и робкую, как лучик света из-под двери, радость — все-таки не выдал кассара, не рассказал про замок Айн-Лиуси. Но сейчас все это оказалось неважным, все это закрутилось в голове и вылетело вон серым облачком, а теплая пустота приняла его в свои огромные — от неба до неба — волны, и понесла куда-то вниз, где всегда будет тихо… Он вздохнул, зажмурил глаза — и не стало ничего, даже тьмы.

А волны все равно никуда не делись — даже когда сон отлетел, оставив после себя сухость в горле и звон в голове. По-прежнему мотало из стороны в сторону, вверх-вниз, и противно булькало в желудке. Булькало и тошнило, так тошнило, что не хотелось и есть. А ведь должно хотеться, последний раз он когда ел? На постоялом дворе не считается, там едва успел перехватить кусок — и послали на конюшню, а потом… Сколько с тех пор прошло времени? И что вообще с тех пор случилось? Муть заполняла голову, склизкая, пакостная муть, и лишь отдельные обрывки всплывали в ней… Громовой голос допросчика… и другой голос, негромкий, веселый… но оттого еще страшнее. И боль, зверская боль в ноге…

Он попробовал сесть. Это удалось не с первой попытки, руки-то по-прежнему были связаны за спиной. Разлепил опухшие от слез глаза. Растерянно повертел головой.

Тьма растаяла. Не то чтобы стало совсем светло — так, жиденький свет, сочившийся сверху, из широких щелей в потолке. Однако вполне достаточно, чтобы осмотреться.

Грубые, необработанные доски стен. Охапка вонючей соломы на таком же дощатом полу. Какие-то бочки в дальнем углу. Вверху, там, где щели, просматривался прямоугольник закрытого люка. Чуть более светлый, чем потемневший потолок.