Звездопад - Отиа Шалвович Иоселиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Левое колесо наехало на пень, медленно взобралось на него. Арба накренилась, колесо соскочило с пня…
— Лукана! — вырвалось у Даро.
Лукана скручивал самокрутку. Сперва не ответил, смочил языком бумагу, слепил, сунул в рот, потом зажег спичку, глубоко затянулся и спросил:
— Что случилось, того? Думала: опрокинется? Я-то здесь для чего…
— Да, на тебя… — Вдова некоторое время безмолвно шевелила губами и наконец решилась — На тебя я надеюсь, Лукана.
Лукана выпустил длинную, белесую струйку дыма.
— Ну и не бойся.
Нет, Даро не боится тебя. Сейчас ей нечего бояться. Там, у моста, она боялась. Там нельзя было… ведь нельзя было, Лукана, согласись…
Арба медленно катилась вдоль неровной дороги. Колеса со скрипом взбирались на пни, на камни, перекатывались через крепкие корни деревьев, падали оттуда, проваливались в рытвины, колдобины и медленно катились дальше.
Лукана широко шагал рядом и пускал струйки крепкого махорочного дыма.
Кончился лес.
…Лукана! Кончился лес, Лукана! О чем ты думаешь!.. Вот уже первые окна светятся…
Село началось.
…Чего же ты медлил, мерин ты эдакий. Сейчас, уж коли люди ничего не узнают, собаки увидят, прикорнувшие на деревьях куры встрепенутся. Что ты наделал, Лукана! Что за черт сковал тебе руки! Ну, куда ты здесь спрячешься от людей?
Арба заскрежетала по камням.
Залаяли собаки.
Лукана выкурил самокрутку. Оттянув локти, заложил хворостину за спину.
Лукана! Что же ты!.. Смеешься над ней? Будто не хотел насильно, оттого и не тронул ее…
Ты ведь знаешь, что она ни слова не сказала бы тебе… ты это хорошо знаешь. Она и сейчас не издаст ни звука, будет молчать, как рыба…
Лукана, смотри: вот дом!
Ее дом! Что ты делаешь? Как ты смеешь, чумной! Вдову у ее калитки хочешь опозорить! Вся бесконечная дорога, вся ночь была в твоих руках. Зачем ты так?..
Арба остановилась у калитки.
…Ну вот, Лукана, стала арба… Дождался-таки наконец. Вспрыгнешь на арбу, сграбастаешь ее…
В бога ты не веришь… нет для тебя ничего святого! Здесь, в тридцати шагах, спит ее свекор…
— Ты что, не сойдешь, того?
…Она сойдет, сойдет, Лукана. Куда же ей еще деваться. Вот встанет и шагнет… Ты протянешь к ней руки, будто хочешь помочь, но не дашь ей ступить на землю…
…Лукана, в лесу было не страшно… Здесь другое дело. Ты хоть отпусти ее сразу. А завтра она придет, куда хочешь… куда прикажешь.
Лукана не протянул ей руки. Он потянулся за мешком.
Даро встала у перелаза через плетень.
Вот… до этого места ждал Лукана.
Лукана, осторожнее на этих кольях…
Ах, если б доска была набита…
Лукана понес мешок к перелазу.
Даро замерла у плетня, закрыла глаза и прижала руки к груди. Когда возле своего уха она услышала его дыхание, задрожав, простонала:
— Мерин… ох, мерин!
Лукана опустил мешок там же, у ее ног. Он хотел перенести его в двор, но вдова закрывала перелаз, и ему не удалось это сделать.
— Спокойной ночи, того.
ПАРНОЕ МОЛОКО
Перевод
А. Федорова-Циклаури
Вечерело.
Пело вынесла из коровника тяжелую кринку, полную парного молока. Понадежней прижала ее левой рукой к груди, а правой задвинула щеколду. Из-за двери доносился шелест соломы. Обхватив кринку обеими руками, Пело направилась было к дому, как вдруг ей почудилось, что у загона, за узким перелазом, кто-то стоит. Войдя в кухню, она оглянулась, но ничего не увидела: покосившийся плетень огорода загораживал перелаз. Ногой толкнула она дверь, вошла в комнату, поставила кринку на стол. Так и подмывало выйти, проверить, нет ли кого у загона, но она не решалась. Да и кому там быть, у загона, где вечно не просыхает рыхлая, липкая грязь?
Двор перед домом ровно и плотно зарос травой, железные ворота, выходящие прямо на асфальтированную улицу, тщательно выкрашены серебряной краской.
«Что это на меня нашло, — покачала головой Пело, — да в эту грязь и палкой никого не загонишь. Померещилось в сумерках, не иначе». И все же решила выйти.
— Чтоб этой кошке провалиться, — обернулась она, не дойдя до двери, но около кринки никакой кошки не оказалось.
Вернулась. Процедила молоко в эмалированную кастрюлю.
Собралась насыпать туда закваски, но снова что-то почудилось.
Накрыла крышкой кастрюлю. Подошла к окну, отдернула занавеску и стала вглядываться в темноту — никого. «Если б кому-нибудь понадобилось, со двора бы зашли». И снова задернула занавеску.
Тускнел огонь в железной печи. Она подбросила пару поленьев, прикрыла дверцу. Дрова разом вспыхнули, оранжевый, яркий свет заплясал в поддувале. Под печкой свернулась кошка, и Пело снова вспомнила о молоке.
«Надо заквасить, пока не остыло».
Подошла к полке, на которой стояла склянка с закваской.
«Это он, непутевый, привиделся…»
Рукой, протянутой было к полке, схватилась за сердце. Хотела побежать к коровнику, но тут же остановилась: ясно, что показалось, откуда «ему» быть здесь?
Плохо одной. Даже собаки не завела. Собаку, как и человека, надо искать хорошую. Да разве на всех напасешься таких?
А какая жизнь в одиночестве?
Как выдала вторую дочку замуж, в чужую семью, словно вымер дом. Чисто юла была младшая. Минуты спокойно не усидит.
Пройдет время — стерпится Пело с одиночеством. Даже когда «он» пропал, не чувствовала себя такой одинокой. Младшей в ту пору шесть исполнилось, старшей — семь. Вырастить нужно было, вывести на дорогу, где уж тут думать об одиночестве?
И только теперь, когда упорхнули доченьки вить собственные гнезда, Пело, словно ласточка, зазимовавшая в пустом гнезде, почувствовала, как холодна осень. По-этому-то и «он», непутевый, начал мерещиться.
Кошка приподнялась, потянулась, нежно
