Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

— Мамочка, ты еще выйдешь?

— Езжай себе домой, детка.

Молодой человек подождал, пока Эрнестина простилась.

— Ну, так… Всего тебе хорошего!

Алиса смотрела, как за Эрнестиной закрывается тяжелая дубовая дверь с узким окошком шлифованного стекла.

А Гита, не дожидаясь понуканья, развернулась, чтобы отправиться домой.

Учителя Рунгайнисы жили на чердачном этаже или в мансарде. Там три небольшие комнатки и крохотная кухня, она же и коридор. Печка только в одной комнате, а в другой, при постоянной открытой двери в кухню, ютится муж, даже зимою. Жена с ребенком занимают теплую комнату. С появлением Эрнестины велосипед, ящики, бутылки и банки перенесли из нежилой комнаты в закуток под стрехой, притащили старую железную кровать и стул. Вбили в стенку несколько гвоздей, на них Эрнестина могла повесить свою одежду.

— У вас будут максимальные удобства, — сказал молодой учитель, искренно радуясь за Эрнестину.

Учитель был славным малым, разве чуть наивным, зато учительница, хотя и совсем еще молодая, казалась более проницательной и практичной. Эрнестина, повидавшая за свою жизнь немало всяких людей, сразу почувствовала, что за кроткой, порою даже застенчивой улыбкой кроется неуживчивый характер. Молодая мамаша свою Байбу называла мышкой и, по мнению Эрнестины, чересчур страстно ласкала и тискала. Ребенок был впечатлительным, плаксивым, немного забалованным.

— Только не подпускайте ее к плите, — предупредила молодая учительница, отправляясь утром на работу.

Эрнестина должна была не только смотреть за малышкой, но и готовить обед. Как только она набивала плиту дровами, Байба садилась на корточки возле топки и с неослабным интересом следила, как Эрнестина чиркает спичкой, зажигает щепу, как пламя охватывает поленья.

— Огон! Огон! — радостно восклицала малышка.

— Пойди к окну и посмотри, что в клетке скворчонок делает!

Однако огонь привлекал сильнее, и девочке не надоедало наблюдать его в щелку у дверцы плиты.

— Огон!

— Не суй пальчик! Больно будет.

Пока Эрнестина уберегала ребенка от огня, из котелка сбежало молоко.

— Ну видишь, что из-за твоего «огна» получилось.

Когда Байба в следующий раз сунула палец к заветной щелке, Эрнестина притворилась, что не видит этого. И вдруг раздался крик, за которым последовали бурные рыдания. Эрнестина подула на небольшой волдырь, смазала его маслом, обвязала тряпицей.

— Говорила же тебе, чтоб палец в огонь не совала, так не послушала.

Малышка все еще всхлипывала, Эрнестина жалела ребенка да и опасалась немного любящей матери, но другого выхода приглушить чрезмерный интерес Байбы к огню Эрнестина не знала.

Когда вернулась учительница, Байба поспешила показать перевязанный палец.

— Пальчик сгорел.

Мать оцепенела.

— Ведь на словах никак не объяснить, как это больно. Каждый должен испытать сам, — сказала Эрнестина, не обратив внимания на осуждающий и разочарованный взгляд учительницы, обращенный на нерадивую няню.

— Может быть, и так.

Весь вечер она с Эрнестиной не разговаривала. Но с того раза Байба горячую плиту уже не трогала. И вообще интересоваться огнем перестала.

На следующее утро хозяева Эрнестины проспали. Очертя голову спешили на работу, и хозяину некогда было принести дрова. Показав в окно, где находится сарайчик, учитель убежал. К великому удивлению Эрнестины, сарайчик оказался почти пустым — в углу валялся лишь с десяток распиленных, но не расколотых чурбаков, не было и щепок. Пользоваться электрической плиткой, говорила учительница, хозяйка дома не позволяет, а керосинки у них не было. Летом придется завести. Эрнестине ничего другого не осталось, как взять топор и расколоть несколько чурбаков.

— Бог в помощь!

В двери сарайчика стояла седая женщина. Уже по одному взгляду ее Эрнестина поняла, что перед ней владелица дома.

— Вы, должно быть, новая няня Рунгайнисов?

Топор повис в руке Эрнестины, но спину она разогнула как можно прямее и спокойно выдержала оценивающий взгляд домовладелицы.

— Да разве вы должны колоть дрова?

— Хозяину сегодня, некогда было.

— Хозяину! Мне кажется, что эти товарищи эксплуатируют почище прежних хозяев.

Уже по одному тону Эрнестине стали ясны отношения домовладелицы с Рунгайнисами и ее взгляд на новые времена.

Потом, когда Эрнестина вывела Байбу погулять, во двор вышла и хозяйка дома. Теперь они были уже как бы знакомы и могли поговорить обстоятельнее.

— Вижу, и вы когда-то знали лучшие времена.

Эрнестина грустно улыбнулась.

— Жила по-всякому. Когда-то и я держала горничную.

— Я сразу поняла, что вы не из простых. Это бросается в глаза.

Женщины познакомились еще раз, теперь уже по всем правилам хорошего тона, и завели дружескую беседу. Эрнестина узнала, что сын госпожи Крауклис архитектор и живет в Риге, а муж, в прошлом адвокат, после войны спутался с настоящей уличной девкой, поселился у нее и работает в конторе по заготовке зерна. И Эрнестина не скрыла самых важных событий своей жизни, немало она узнала также про своих хозяев: какие они неаккуратные, высокомерные, с ужасными манерами, ну, настоящие теперешние люди.

— Жизнь нас с вами не щадила, — заключила госпожа Крауклис.

Видно было, что она уже давно не имела возможности поговорить с кем-нибудь по душам.

К Эрнестине нельзя было не испытывать хотя бы неосознанного уважения, и молодая учительница вынуждена была признать, что Эрнестина не только хорошая няня, но и в чем-то выше ее. Это с одной стороны делало их отношения корректными, а с другой — уклончиво неискренними. Однако Эрнестина решила на такие пустяки внимания не обращать, и жизнь ее у Рунгайнисов потекла тихо, пристойно, без каких-либо явных конфликтов. Дружба ее с госпожой Крауклис крепла, и однажды домовладелица предложила ей:

— Если хотите, могу сдать вам внизу комнату. Тогда вы от них там, наверху, зависеть не будете.

— Я была бы рада.

После отъезда матери в город Алиса часто оставалась