Первое поражение Сталина - Юрий Жуков

Тем не менее, в Петрограде, явно не без подсказки Зиновьева, не только главы Коминтерна, но и областной партийной организации, по докладу Троцкого приняли резолюцию, шедшую вразрез с тем, о чём говорил Председатель РВСР.

«Петербургский Совет, – неожиданно констатировала она, одобряет предложение мира, сделанное Советом Народных Комиссаров нынешнему правительству Эстляндии. Петербургский Совет уверен, что Совет Народных Комиссаров не отказался бы от мирных переговоров даже с существующим правительством Финляндии. Вместе с тем, Петербургский Совет заявляет:

Больше, чем когда бы то ни было, мы готовы защищать наш Красный Петербург Если эстляндские и финляндские буржуа, следуя натравливанию англо-французских империалистов, пойдут на Петербург, мы ответим им контрнаступлением против Ревеля и Гельсингфорса, и, соединившись с эстляндскими и финскими рабочими, мы не остановимся до тех пор, пока не уничтожим и не истребим всю финляндскую и эстляндскую буржуазию».57

Ответ Троцкого последовал незамедлительно. Уже 3 сентября «Правда» опубликовала его статью «Финляндия и тринадцать других», посвященную политике, необходимой по отношению к северной соседке – как потенциальной участнице «похода четырнадцати держав» против РСФСР.

«Вопрос о Финляндии, – указывал Троцкий, – становится сейчас принципиальным. Расслабленная в военном отношении Антанта хочет грызть и терзать тело Советской России зубами мелких наёмных собак. Открытое вступление в их свору Финляндии подняло бы до некоторой степени дух наших врагов и затянуло бы развязку. Вот почему Советская Россия не может дольше позволить буржуазной Финляндии играть с идеей наступления на Петроград.

Мы ведём слишком большую игру мирового масштаба, чтобы у нас могло быть какое бы то ни было желание откликаться на мелкую провокацию. Поэтому повторяю: если Финляндия останется в границах благопристойности, ни один красный солдат не перешагнёт через её порог. Это решено твёрдо и нерушимо.»

Напомнив тем содержание июльской телеграммы своего заместителя Склянского, Троцкий, чтобы не потерять ореол беспорочного большевика, живущего ради одного – победы пролетарской революции в мировом масштабе – вынужден был прибегнуть к обычной для таких людей риторике. «Попытка финляндской буржуазной черни, – выспренне заверил он читателей, – нанести удар по Петрограду вызовет с нашей стороны истребительный крестовый поход против финляндской буржуазии». Но сочтя и такое пояснение недостаточным, прибег, как посчитал, к самому весомому аргументу. Попытался запугать цивилизованную европейскую страну нашествием «азиатской орды». «В числе тех дивизий, – писал Троцкий, завершая статью, – какие мы теперь перебрасываем на Петроградский фронт, башкирская конница займёт не последнее место, и в случае покушения буржуазных финнов на Петроград красные башкиры выступят под лозунгом «На Гельсингфорс!».58

И всё же последнее слово осталось за еретиком Зиновьевым. В тот же день он направил правительству Эстонии радиотелеграмму, которая вполне могла не только полностью дезавуировать предложение Чичерина, но и резко обострить и без того напряжённые отношения между Ревелем и Москвой. Повод же для прямой угрозы председатель Исполкома Коминтерна избрал самый подходящий для своего поста, – разгон полицией Всеэстонского съезда профсоюзов, высылку в Советскую Россию 76 его участников и захват ещё 26 как заложников.

«Нам сообщают, – уведомил Зиновьев Ревельское правительство, – что в ответ на разгон съезда, который произведён руками меньшевика, эстонского министра внутренних дел Геллата, эстонские рабочие готовят всеобщую забастовку. Мы горячо желаем успеха этой забастовке, мы шлём горячий привет эстонским рабочим и сознательным солдатам. Мы уверены, что близок момент, когда Эстония, вопреки натравливаниям английских империалистов и предательствам эстонских меньшевиков, станет Советской Республикой и сольётся в братском союзе с РСФСР, /выделено мной – Ю.Ж./».59

Но ни в Гельсингфорсе, ни в Ревеле почему-то не обратили ни малейшего внимания на столь недвусмысленные угрозы. Видимо, сочли официальное предложение Чичерина более значимым. А потому 4 сентября последовал столь ожидаемый в Москве ответ Ревеля. Если в настоящее время, – отмечалось в нём, – Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика готова прекратить ею же начатую без всякого повода войну /так эстонский МИД лицемерно назвал участие эстонской дивизии в недавнем походе на Петроград – Ю.Ж./, то и у правительства Республики не может быть никаких препятствий вступить в переговоры по сему предмету».60

Добившись, как им показалось, своего, Ленин и Троцкий поспешили вынести такое, более чем двусмысленное, предложение на обсуждение Политбюро. Ещё бы, взять только на себя ответственность за обещанное Ревелю, а также, как очень скоро выяснилось, за намерение распространить то же предложение ещё и на Финляндию, Латвию и Литву (что становилось «вторым Брестом»), никто из них персонально не мог. Ведь речь шла о добровольном отказе от части территории страны только из-за угрожающего положения лишь на одном из фронтов, на Южном. Да ещё о предательстве всё ещё существовавших, хотя и чисто формально, двух братских советских республик.

6 сентября Политбюро рассмотрело вопрос, формально внесённый – по должности – Чичериным. Приняло решение: «Ввиду согласия Эстляндии начать мирные переговоры 10 сентября, назначить мирную делегацию в составе Литвинова, Воровского /члены коллегии НКВД – Ю.Ж./ и Боголепова /замнаркома финансов – Ю. Ж./. Поручить т. Литвинову переговорить с т. Воровским, а т. Крестинскому запросить т. Сталина о месте перехода через фронт мирной делегации».61

Здесь весьма примечательна концовка. Ведь указать место перехода более компетентно мог скорее начальник штаба 7-й армии, нежели член Политбюро и Оргбюро ЦК РКП. Следовательно, Сталину лишний раз напомнили о его новом, истинном положении в структурах власти. Что он с 15 мая оказался всего лишь одним из трёх членов РВС одного из пяти фронтов республики, то есть, в конечном счёте, в подчинении у Троцкого. И явно далеко не случайно был выпровожден из Москвы. Больше не имел возможности не только постоянно участвовать в работе Политбюро, не даже руководить теми Наркоматами (по делам национальностей и государственного контроля), которые он теперь возглавлял чисто номинально.

В тот же день Политбюро утвердило ещё одно, более значимое по своим возможным последствиям, решение: «Созвать 11 сентября совещание Политбюро с представителями ЦК компартий Эстляндии, Латвии, Финляндии, Литвы и Белоруссии для обсуждения вопроса об одновременном предложении мира правительствам этих стран. Поручить т. Крестинскому вызвать т. Сталина на это заседание».62 Вот теперь и потребовался Сталин – только для того, скорее всего, чтобы разделить с инициаторами предложения ответственность за «Второй Брест».