Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

потом орешник и подъехали к воротам.

Первое, что мне бросилось в глаза, был опрокинутый прицеп.

– Что тут происходит? – удивился водитель.

Кругом в беспорядке валялись ящики со свеклой, два столба под балконом большого дома были вырваны, строение, где жила Манушак, превращено в руины, и в этих руинах стоял новый русский трактор желтого цвета.

Войдя во двор, я сразу увидел маленькую Манушак, она бежала ко мне, на ней было новое платье и туфли. Подбежала и, плача, обхватила меня.

– Где бабушка?

– Увезли в больницу.

Я сразу понял все, меня бросило в жар, я не мог дышать.

Водитель подошел к дому и ногой распахнул дверь: «Эй, вы, а ну выходите!» Дверь открылась, сначала один за другим выползли наружу мужчины, потом женщины, последним показался муж Манушак, глаза у него беспокойно бегали по сторонам.

Вот, коротко, что я тогда услышал, а точнее, что мне запомнилось.

Накануне вечером старик, бывший муж Манушак, вернувшись домой, увидел во дворе новый трактор, тяжелый и мощный, он очень отличался от старого, к которому он привык. Завести-то он его завел, но не справился с рулем, пока сообразил, как пользоваться тормозами, опрокинул прицеп, сорвал столбы с дома и наехал на жилище Манушак.

Манушак с девочкой только что вернулись с кладбища. С девочкой ничего не произошло, на ней и царапины не было, а Манушак вытащили из-под руин, отвезли на соседском грузовике в больницу и оставили там. Говорил в основном огненно-рыжий.

– Очень плохо ей было, врачи сказали, что до утра не дотянет.

– Может, уже и померла, – добавила толстуха.

Я повернулся и побежал к машине.

– Возьми меня! – закричала девочка. Догнала меня и уцепилась за полу пиджака, глаза были полны слез: – Прошу тебя, не оставляй меня тут.

Я остановился:

– Не оставлю, – обнял я ее за плечи, – не оставлю.

Двухэтажное здание больницы стояло в центре деревни, всего в двухстах метрах от столовой.

– Жива, – сказал врач. Это был высокий полный мужчина с седыми усами и добрыми глазами. Он шел впереди, открыл покрашенную в белый цвет дверь. Манушак лежала в палате одна, глаза были закрыты, возле нее стояла пожилая санитарка с окровавленным полотенцем в руках. Девочка опередила меня и подошла к кровати.

– Бабушка, – сказала она шепотом, потом погромче: – Бабушка. Манушак была без сознания, лицо было странного голубоватого оттенка, она еле слышно дышала.

– Сомневаюсь, что придет в сознание, – сказал врач.

– Надо срочно перевезти ее в город, – я не хотел терять времени, – какую клинику вы посоветуете? Цена не имеет значения.

Он с жалостью взглянул на меня:

– Она не дотянет до города, по дороге все кончится.

Я продолжал настаивать:

– Нужно попытаться.

Он помедлил секунду, потом подошел к кровати и сказал:

– Ребенку не стоит этого видеть.

Я обнял девочку и повернул к себе:

– Постой так немножко.

– Почему?

– Так надо.

– Вот, посмотрите, – сказал врач и откинул одеяло.

Лучше бы мне не видеть этого – на постели лежали ошметки тела, обернутые бинтами и целлофаном. Удивительно, как в ней душа еще держалась.

Врач снова накрыл ее одеялом:

– Вот так. Что тут поделаешь?

– Что же мне делать? Как быть?

Он грустно улыбнулся и развел руками, потом спросил:

– Кем она вам доводится?

Я не смог подобрать слов, язык не ворочался.

– Ладно, попытайтесь взять себя в руки, – он потрепал меня по плечу.

– Спасибо.

Кивком головы он подозвал санитарку, и они вышли.

Девочка опять подошла к кровати и посмотрела на Манушак.

– Бабушка, – всхлипнула она.

Кроме кровати в палате стояли стол и два стула.

– Садись, – сказал я.

Она подтащила стул к постели и села.

Я увидел, как из уголка рта у Манушак потекла кровавая слюна, взял полотенце и вытер, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.

Водитель просунул голову в дверь:

– Можно на полчаса отлучиться, в столовую сходить? – почти шепотом спросил он.

– Иди.

– Вам ничего не надо?

Я достал деньги из кармана и протянул ему:

– Воду принеси и кока-колу.

Когда он ушел, мне стало совсем худо, я обливался потом и кружилась голова. Сел на стул и прикрыл глаза: «Боже, проснуться бы сейчас в своей норе, полной рваной обуви», – взмолился я. Нашел под одеялом ладонь Манушак, она была застывшей, как деревянная щепка, поцеловал ее и приложил к щеке.

Девочка неподвижно сидела на стуле. Она была настолько серьезна, что оставляла впечатление не совсем нормальной.

– Умрет? – спросила она.

Что я мог ответить?

– Не знаю.

Потом дверь открыла медсестра, красивая молодая женщина:

– Ребенок может лечь здесь в коридоре на диване, я принесу шаль.

– Не хочу, – сказала девочка.

– Большое спасибо, – сказал я женщине.

– Если что понадобится, я в комнате напротив, зовите, не стесняйтесь, – улыбнулась она и прикрыла дверь.

У меня были закрыты глаза, когда я услышал слабый голос Манушак:

– Джудэ!

Я приподнялся:

– Да, Манушак.

– Где я, Джудэ?

– В больнице.

– Проснулась, – обрадовалась девочка, соскочила со стула и приблизилась к Манушак.

– Что случилось? – спросила Манушак.

Пока я подыскивал слова, ответила девочка:

– Домик разрушился, на него трактор наехал.

– Трактор?

Мне показалось, что Манушак улыбнулась.

Девочка сказала, кто сидел за рулем.

– Правда? – Манушак как будто удивилась.

– Бабушка, не умирай, – попросил ребенок.

– А я умираю? – еле выдохнула Манушак. – Кто это сказал?

– Держись, Манушак, – подбодрил я.

– Плохо мне, Джудэ.

– Знаю, Манушак, но не знаю, как тебе помочь.

– Джудэ, – сказала она и потеряла сознание.

Мы с маленькой Манушак сидели на стульях и молча глядели на нее. Когда вернулся водитель, я открыл бутылку кока-колы и протянул девочке, она отпила, поставила бутылку на пол около стула. Затем всплакнула и замолчала.

Манушак опять открыла глаза.

– Манушак, я выкупил твой старый дом, теперь он опять твой.

Некоторое время она собиралась с силами.

– Правда? – как будто обрадовалась она и сказала что-то еще, но я не разобрал.

– Не бойся, Манушак!

Изо рта у нее пошла кровь, я вытер ей губы и подбородок полотенцем:

– Эх, Манушак, хорошая моя девочка.

Она еле перевела дыхание, потом сказала:

– Ты же присмотришь за моей внучкой?

– А как же иначе, Манушак?

– Обещаешь?

– Обещаю, Манушак.

– Я люблю тебя, Джудэ.

– Я тоже люблю тебя, Манушак, – я с трудом сдерживал слезы.

– Бабушка, я тоже тебя люблю.

– Дай мне твою руку.

Девочка поднесла ладонь к ее губам, Манушак обессиленно поцеловала ее и попыталась улыбнуться, потом закрыла глаза, и у нее участилось дыхание.

– Манушак, ты слышишь меня? – позвал я ее.

Она не слышала.

Я попросил девочку выйти в коридор:

– Ложись там на диван и поспи. – Мне не хотелось, чтоб она видела, как умирает