Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

Они заказали пинту пива, покуда ничего крепче не было. Дункан заплатил ещё и за огромную тарелку жареного картофеля с рыбой, после чего они заняли один из столиков, над которым повисла на голом проводе лампочка, свет которой резал глаза. Освещение было тусклым, поскольку в помещении было всего два витражных окна, из которых внутрь почти не попадал свет, приглушенный натянутой серой пеленой неба. Невзирая на праздничное убранство, атмосфера была мрачновата, что Джеймс упорно игнорировал.

Он рьяно схватил первый стакан пива и осушил почти весь залпом. Оставшуюся на подбородке пену грубо вытер ребром ладони, приложившись губами к следующему стакану. Дункан продолжал молча наблюдать за другом, распивая пиво вместе с ним медленно и неторопясь. Единственное, что его смущало, это напряженная обстановка в самом пабе.

Невзирая на свою разговорчивость, Дункан умел быть учтивым, когда от него это требовалось. Они были друзьями на протяжении двенадцати лет, что было достаточно много, чтобы они знали друг друга намного лучше, нежели самих себя. Их дружба была единственным постоянством, неподлежащим изменению, которое окончательно разрушило бы их вдребезги. Они могли драться между собой, бесконечно спорить и обижаться, но всё переставало иметь значение, когда хоть один попадал в неприятности. Они вытягивали друг друга из передряг, прикрывали и поддерживали, что значило намного больше всех вместе взятых размолвок, что могло случаться между ними.

Присутствие Дункана во многом раздражало Джеймса потому, что он был кузеном Фреи. Их связь никогда не была так ощутима, как сейчас, когда парень был на взводе. Она не хотела его видеть. После всего, что между ними было, не хотела видеть. Слова эхом повторялись в его голове, поднимая всё больше шума, что заполнял голову. Джеймс не мог слышать ни шума улицы во время того, как двери то открывались, то закрывались, ни разговоров людей, ни тихого шипения пластинки, ни тяжелого дыхания Дункана. Каждую клетку его тела заполнял голос Фреи, неистово повторяющий, что он последний человек, которого она хотела бы видеть.

— С ней бывает сложно, — произнес наконец-то Дункан, не выдержав молчания, что и его понемногу сводило с ума. Джеймс придвинул к себе чётвертый бокал пива, чувствуя в животе недовольное урчание. — Фрея теряеться в стресовых ситуациях. Сразу прячеться в невидимой ракушке и отталкивает от себя всех.

Джеймс посмотрел на друга исподлобья, ничего не ответив. Достал из кармана брюк сигареты и прикурил, бросив пачку на стол, молча предлагая Дункану сделать тоже самое. К горлу поднялся тошнотворный хмельной вкус. Не было лишним бросить в желудок немного еды, но он как будто парню назло не стал этого делать, хоть и самому от этого было хуже.

— Что бы Фрея не сказала, это точно не то, что она имела в виду. Творческие люди могут быть немного странными. Впрочем, у кого из нас нет странностей, — Дункан глупо усмехнулся, когда Джеймс лишь устало покачал головой, в которую ударил повышенный градус. Пить пиво после двух стаканов виски, наверное, было не лучшей идеей.

— Фрея достаточно взрослая, чтобы иметь в виду именно то, что хочет иметь в виду. Тебе не обязательно её оправдывать, — он сделал глубокую затяжку, чувствуя, как ядовитый дым медленно опускался к легким, а затем возвращался, ударяя в голову, взбалмошную от всего выпитого за последний час. — Разве ты не знал, это я самый главный злодей этого города!

— Послушай … — Дункан отодвинул от себя тарелку с едой и недопитый стакан с пивом. Джеймс же сделал ещё одну глубокую затяжку, выпустив в лицо другу дым, от которого слезились глаза. Парень закашлял и не успел договорить, как слово перенял Джеймс.

— Бывает всё идет хорошо, даже отлично. Я ни о чем не думаю, не беспокоюсь, живу в собственное удовольствие. Безоблачное небо и радуга над ним. А затем вдруг ни с того, ни с сего, откуда невозмись появляються тучи, пускается проливной холодный ливень, под которым я остаюсь стоять без чёртового зонта перед захлопнутой прямо перед носом дверью. Потому что ей не нравиться, как плохо я поступил с Рейчел, выложив перед ней всю правду, или с чёртовым Джоном, на которого бросился только ради неё, — ощутив в горле сухость, парень залпом выпил четвертый бокал пива. Ещё одна рваная затяжка, и его язык развязался окончательно. — Сейчас она сидит в своей чёртовой комнате и ждет, когда я окажусь рядом и буду умолять её простить себя за то, что было необходимо и правильно. Говорит, что не хочет видеть, но на самом деле упиваеться тем, в кого меня превратила.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— И в кого же? — Дункан не дал Джеймсу взять ещё один стакан. Вместо этого тот зажег ещё одну сигарету.

— Разве ты не видишь? Она сломала все мои принципы, исказила прежние идеалы и перевернула жизнь с ног на голову. Всё прежнее потеряло смысл, стало пустым и неважным.

— Не надо винить в этом её. Вряд ли Фрея заставила тебя всё бросить. Это на неё мало похоже. Ты сам принял это решение, и разве оно не пошло тебе на пользу? — голос Дункана был ровным и спокойным, что выводило из себя лишь сильнее. Джеймсу хотелось ударить друга по лицу, хоть тот и говорил ему напрямую правду.

— Мне нравилось, как всё было прежде. Не чувствовать ничего было наилучшим, что у меня получалось, но теперь я не могу и этого. Моим рассудком управляют капризы твоей дорогой кузины, которая, кажется, сама не знает, чего от меня хочет, — он всё же выхватил ещё один стакан, выплеснув часть его содержимого на стол, и выпил, ощущая острую необходимость почувствовать на языке что покрепче, невзирая на подкатывающую к горлу тошноту.

— Тогда расстанься с ней. Кажется, раньше у тебя это получалось не так уж сложно.

— Если бы это действительно было не так уж сложно, поверь, я не стал бы здесь тебе изливать душу, — прошипел сквозь зубы.

— Ты думал это просто состоять с кем-то в отношениях? — тон Дункана оставался сдержанным.

— Наверное, так и предполагаеться.

В ответ Дункан обреченно вздохнул и закатил глаза. Джеймс смотрел на него в полупьяном недоумении, сжав губы в тонкую полоску. Откинулся на спинке стула и сложил руки перед собой, готовый к долгим ноттациям, без которых разговор не мог обойтись. Свет лампы по-прежнему резал глаза, что теперь начали слезиться, и повисшая между ними тишина звенела в ушах.

— Отношения не могут быть простыми без взаимного принятия недостатков друг друга. У Фреи их не меньше, чем у тебя. Она слишком много волнуется и переживает, а ты остаешься безразличным и хладнокровным, поэтому вам сложно понять, как к одному и тому же может быть разное отношение, — размеренно продолжал объяснять Дункан с важным видом. Джеймс слушал его со всей сосредоточенностью, изнывая в то же время от сухости во рту. — Ты кипятишься только потому, что была задета твоя гордость, но будем честны друг с другом, если бы Фрея не задевала её, то не смогла бы обратить твоего внимания.

Джеймс шумно выдохнул в ответ, проведя ладонью по волосам и ероша их. Голова взрывалась от мыслей, которые становились всё громче, пробивая стену хмельного забвения. Дункан был прав. Отрицать сказанное им было бы глупо, чего Джеймс и не собирался делать.

Фрея погарячилась, и он тоже. Они стоили друг друга. После нескольких спокойных дней уже было сродни привычки ссориться. И всякий раз это случалось из-за других людей, что стало закономерностью.

— Ты прав, — на выдохе произнес, сдавшись перед доводами рассудка. Напряжение отпустило его, но алкоголь ещё не успел полностью расствориться в крови, из-за чего шум мыслей не стих. Имя Фреи, произнесенне в уме, больше не казалось колючим, вернуться обратно больше не казалось безумной идеей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Спасибо, я знаю, — похоже, Дункан был доволен собой. Его речь была блестящей, и он едва сам ожидал, что сможет собраться с мыслями, чтобы выдать подобное. — Тогда, наверное, нам стоит вернуться, — он посмотрел на часы, а затем перевел вопросительный взгляд на друга.

— Обязательно. Только я не хотел бы возвращаться в подобном состоянии. Будет лучше, немного прогуляться.