Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

— Не стойте посреди комнаты, — приказал он матрионам. — Залягте в пролетах!

Они без звука рассыпались, устремившись к маленьким винтовым лесенкам, которые вели в пролеты амфитеатра, и улеглись в узких промежутках между сиденьями и вертикальными деревянными стойками. Муреми хотела взять Тау Фраима за руку, но мальчик увернулся и изо всех сил ухватился за ногу отца.

— Ваш сын не хочет за мной идти, — сказала старейшина, тревожно поглядывая в сторону двери. За быстро расширяющейся щелью в опталиевых дверях она уже различала серые с белым фигуры.

— Идите и укройтесь, — сказал Шари. — Он останется со мной.

Старейшина в знак протеста открыла было рот, но он властным жестом руки от нее отмахнулся. Она, хрипло выпалив неразборчивую тираду, с видимым сожалением вскарабкалась на несколько маршей по ближайшей лестнице и залегла на пол.

Внутри Шари вдруг объявилась неведомая сила — животная энергия, которая с пронзительной ясностью связала напрямую его мышцы и мозг, отчего возросла его сила, обострилось зрение и ускорилась реакция. На какие-то секунды ему почудилось, словно он прощается со своим человеческим телом, вселяется в длинное извивающееся существо, скользит по узким и темным галереям, ползет под краснеющим глазом карликовой звезды и бирюзовым оком голубого гиганта.

Он глядел, он слышал, он себя ощущал как коралловая змея. Шари наклонил голову и увидел, как с улыбкой смотрит на него Тау Фраим. Именно он, его сын, проживший первые три года своей жизни в великом органе, дал ему силу и скорость гигантских рептилий. Его язык заскользил меж открытых губ, завибрировал, издал резкое шипение.

Мумифицирующий луч, прошедший через опталий, без особых трудностей разрезал дверь, отталкиваясь от получившейся бреши, по всему периметру — составляющие структуры сплава отслаивались, как нити от полотна. Обе створки с оглушительным грохотом рухнули, и в зал ворвались трое наемников. Свет настенных бра заискрился на направляющих, вживленных в их предплечья, на дисках, выступавших из-под закатанных рукавов.

Они рассчитывали найти горстку напуганных пожилых женщин да ребенка, и не принимали никаких особых мер предосторожности, вторгаясь в зал заседаний Тутты, тем более что ожидание только подстегнуло их нетерпеливость. Притивы осознали свою ошибку, когда им в грудь или горло прилетели прямые и ровные светящиеся трассы. У одного из них сработал рефлекс — прежде чем потерять сознание, он вытянул руку в направлении человека, стоявшего в центре комнаты, и спустил пружину своей дисковой пусковой установки. Диск промахнулся мимо цели и с таким неистовством ударил в деревянную стойку, что ушел в нее полностью.

— Назад! — рявкнул искаженный полостью маски голос. — Там вооруженный человек!

Шари (или змеиный инстинкт, который в нем поселился) почувствовал, что противникам не следует давать времени прийти в себя и перестроиться. Он широким шагом устремился к зияющему отверстию, двигаясь с поразительной, сбивающей с толку, чуть ли не пугающей его человеческий разум скоростью. Такого рода движение не имело ничего общего с мысленным перемещением, которое сводилось к нематериальной вспышке и, говоря вкратце, предлагало другое видение пространства и времени, другой способ подхода к материи.

Казалось, наемники двигались в замедленной съемке. Они с удивленным видом распрямлялись, вытягивали руки и жали на спусковые крючки, вживленные во впадины их ладоней. В три или четыре раза превосходящий в скорости своих противников Шари с обескураживающей легкостью уклонялся от дисков, даже если в его направлении летело несколько одновременно. Его необычайно чувствительное обоняние улавливало множество запахов… запахи обугленной плоти, запахи страха, далекие запахи крови. Он добрался до двери, меткой очередью поразил две серо-белые тени, опрометчиво сунувшиеся в проем, выскользнул в холл.

Махди уловил скрип дисков, скользящих по направляющим. Он во мгновение ока оценил ситуацию — расположение своих противников, топологию поля боя: двое мужчин за дезинтегрирующей пушкой, трое слева от него (прижались к стене), черный силуэт овата справа от него, группа серых теней чуть дальше (у входа в холл). С серией щелчков распрямились пружины дискометных установок. Он понял, что не все диски были нацелены в него: некоторые из них неслись к Тау Фраиму, который в свою очередь проник через зияющий проем в броневой двери.

Деревянная панель тряслась от глухих ударов. Викарий приставил дуло своего излучателя к виску Оники. Он больше не контролировал свои телодвижения, и металлическое жерло регулярно билось в висок молодой женщины.

— Уберите оружие! — прорычал кардинал д’Эсгув. — Позиции силы уже не для нас, и лучше договориться о капитуляции. Довольно пролилось крови.

— Только откройте дверь, и я вам разнесу череп! — выкрикнул Грок Ауман.

— Вы только оттягиваете срок расплаты, — возразил кардинал. — Приготовьтесь предстать перед Крейцем как достойный солдат Веры.

— Я предстану, когда сочту нужным! — завопил, выпучивая глаза, викарий. — Как можно позже! Эта маленькая шлюшка будет моим живым щитом. Они пришли спасать ее, они не посмеют в нее стрелять.

— Ваше сердце так же черно и воняет, как дырка в вашей заднице, Грок Ауман!

— Дырка в моей заднице совершенно невинна, Ваше Преосвященство, а вот от вашего языка так и несет вульгарностью!

Вырезанная из палисандрия — чрезвычайно твердого дерева — дверь до сих пор сопротивлялась ударам тарана, но шарниры, прикрученные к стене, начали вылазить из гнезд.

Грок Ауман схватил Оники за запястье и грубо вытащил ее из постели. После страшного падения сквозь коралловой щит она в первый раз вставала на ноги, и подкашивающиеся ноги ее едва держали. Викарий позволил ей прикрыться шелковой простыней, затем встал позади нее, обхватил рукой вокруг шеи, а свободной рукой уставил волнобой ей в щеку.

— Я приказываю вам отпустить эту женщину! — загремел кардинал.

— И как же вы меня заставите ее отпустить, Ваше Преосвященство? — огрызнулся Грок Ауман. — Силой?

— Именем Крейца.

Викарий язвительно хихикнул:

— Оставьте, бога ради, Крейца в покое! Прошло пять тысяч лет, как он мертв!

От прикосновения священника Оники зазнобило — не от страха, от отвращения. У нее было чувство, как будто тьма его души окутывает, марает, унижает ее.

Дверь слетела с петель и повалилась на пол. С десяток эфренцев, которых подвело внезапно поддавшееся препятствие, рухнули по инерции внутрь палаты, словно кегли. Толстый железный брус, который они использовали как таран, выскользнул из их рук, прокатился по полу и с силой ударил в изножье кровати. Путаясь друг в друге, они быстро — насколько позволила небольшая комнатка — поднялись на ноги. Некоторые из них, вероятно, пулоньеры или рыбаки, были вооружены гарпунными ружьями, прочие — топорами, длинными кухонными ножами или садовой утварью. Их руки и лица застыли, когда они обнаружили странную пару, состоящую из викария и бывшей изгнанницы, одетой всего-навсего в шелковую простыню.

— Металлическая вещица, что у меня в руке — это волнобой! — зарычал Грок Ауман. — Сделаете один угрожающий жест, и я разнесу вдребезги череп вашей драгоценной Оники Кай!

Эфренцы переглянулись.

— Отдайте нам Оники, и мы гарантируем вам жизнь! — сказал один из них — дородный мужчина, одетый в традиционный комбинезон капитанов Пулона.

По бескровному лицу Грока Аумана расплылась жуткая усмешка.

— Не держите меня за болвана, капитан! Если я приму ваше предложение, вы меня прикончите, стоит мне перейти этот порог.

— У вас не остается выбора, викарий. Ваших скаитов, чтобы вас защитить, тут больше нет.

— Вы как-то связаны с их пропажей? — спросил кардинал.

— Она пришлась нам наруку, но отношения к этому мы не имеем никакого, — ответил капитан. — Чистое совпадение, Ваше Преосвященство. Мы планировали забросать их жидкой пеной и были удивлены, не увидев ни одного в храмовых коридорах, а когда обнаружили их пустые бурнусы — смекнули, что они куда-то делись.