Демократизация - Патрик Бернхаген

В четырех оставшихся случаях улучшение предсказательной силы модели значительнее. Согласно базовой модели, вероятность срыва демократизации в Белоруссии составляла только 7 %. Это число нельзя назвать удивительным – оно явилось следствием достойного уровня жизни, экономики, не основанной на нефти и газе, едва заметного разрыва в уровне грамотности между полами. Однако при включении в модель (низкого) балла Белоруссии по PPI вероятность срыва демократизации резко возрастает до 35 %. Это число уже согласуется с тем, что мы знаем: оставшись один на один со слабым парламентом в условиях, когда новая конституция зафиксировала широкие полномочия президента, Александр Лукашенко легко игнорировал – а в конечном счете заставил замолчать – своих оппонентов и положил конец короткому эксперименту Белоруссии с открытой политической системой.

Схожая ситуация наблюдается в отношении Зимбабве, где роль Лукашенко играл Роберт Мугабе. Демократизация «должна была» произойти – вероятность ее срыва равнялась всего лишь 12 %. Однако при включении в модель PPI эта вероятность почти утраивается, достигая 35 %.

В Иордании вероятность неудачи демократизации предсказывалась исходной моделью как 30 %-я. С учетом PPI она поднимается до 52 %. В самом деле, монарх имел возможность подавлять оппонентов отчасти потому, что парламент не в силах выступить противовесом ему.

Для России вероятность срыва демократизации поднимается с 39 % в рамках исходной модели до 55 % с учетом PPI. Действительно, со времени принятия Россией постсоветской конституции в 1993 г. парламенту недоставало силы на равных конкурировать с президентом. Можно также оценить, какой была бы вероятность срыва демократизации в России при более высоком балле PPI. Если приравнять этот балл к 0,78 (таков он у Болгарии, заложившей в своей посткоммунистической конституции норму о сильной легислатуре), то вероятность неудачи демократизации в России падает до 18 %.

Из проведенного анализа следует очевидная рекомендация: странам, которые могут предпринять демократизацию, нужно планировать усиление парламента. Составители конституций, желающие максимизировать шансы демократизации на успех, должны наделить парламент широкими полномочиями. Разумеется, успех демократизации зависит не только от сильной легислатуры, а сильная легислатура еще не есть гарантия стабильности демократии. Сильный парламент Фиджи (показатель PPI равен 0,63) не предотвратил упразднения демократии военными в 2006 г.

Однако во многих случаях усиление парламента все же может способствовать большей открытости политической системы. Рассмотрим в качестве примера Иорданию и Кувейт. Их шансы на демократию часто выглядели более высокими, чем у их соседей[888]. Но на протяжении десятилетий перспективы устойчивой демократизации становились в обеих странах все более эфемерными. Однако согласно нашим подсчетам, если бы показатель Кувейта по PPI был равен 0,78 (как у Турции), вероятность срыва демократизации в этой стране упала бы с 36 до всего лишь 10 %. В Иордании при аналогичном значении PPI эта вероятность снижается с 30 до 6 %. Вполне возможно, что в этих странах монархи, которые противятся расширению полномочий парламента, являются главными врагами демократизации[889]. Население обоих государств – преимущественно мусульманское, оба они освободились от колониальной зависимости только в XX в., Иордания относительно бедна, а экономика Кувейта базируется на углеводородах, но обе эти страны все же могли преуспеть в демократизации. Вероятность ее срыва была бы гораздо меньше, если бы парламенты Иордании и Кувейта были так же сильны, как в Турции.

Полномочия парламента – это, разумеется, институты. Институты суть продукты человеческой воли и человеческого поведения, и они поддаются изменению, подчас в короткие сроки. А как обстоит дело с более глубокими, структурными факторами, которые мы анализировали ранее? Есть ли какая-либо возможность изменить их так, чтобы был сокращен риск срыва демократизации?

Изменение структурных факторов

Уровень экономического развития страны может измениться, но обычно на это уходят десятилетия. За время, пока эффект экономического развития на вероятность успеха демократизации станет значимым, могут смениться поколения. Устойчивый и быстрый экономический рост, случившийся в послевоенной Южной Корее, мог внести вклад в успех демократизации в этой стране. Некоторые наблюдатели рассматривают впечатляющее развитие Китая как предвестника демократизации. Тем не менее такая быстрая и интенсивная модернизация – исключение из правил. Но когда речь заходит о влиянии экономического развития на демократизацию, главным источником надежды может быть именно большое число исключений из общего правила. Как и другие связи, рассматриваемые в настоящей главе, отношение между экономическим развитием и демократией носит вероятностный, а не абсолютный характер. Так, некоторые бедные страны имели опыт успешной демократизации. В Бенине, Гане, Мали, Монголии и Сенегале годовой подушевой доход был ниже 2000 долл. США, однако эти государства попали в группу устойчивой демократизации.

Изменить историю государственной независимости, разумеется, невозможно. Но многие страны вынуждены иметь дело с недолгой историей независимости. Продолжительная история государственности может предоставить известные преимущества, но большая часть даже тех стран, которые входят в группу устойчивой демократизации, стали независимыми только в прошлом столетии. Пагубное влияние колониализма – реальность, с которой приходится считаться, но оно еще не означает, что успешная демократизация не состоится.

Доля мусульманского (или иного религиозного) населения страны, как правило, слабо меняется с течением времени, хотя через какое-то количество поколений эти изменения могут быть вполне ощутимыми. Следует отметить, что в группе устойчивой демократизации есть три страны с преимущественно мусульманским населением. Одна из них, Индонезия, – это крупнейшая в мире по численности населения страна с преобладанием исламского населения, а две других, Мали и Сенегал, – крупные государства Западной Африки. В каждой из этих стран доля мусульман превышает 4/5 всего населения, а уровень религиозности довольно высок. В Индонезии и Сенегале массовые исламские организации – это опоры гражданского общества, и они сыграли в процессе демократизации конструктивную роль[890]. Далее, в шести других странах устойчивой демократизации – Бенине, Болгарии, Гане, Индии, на Кипре и Маврикии – проживают крупные мусульманские меньшинства. Таким образом, ислам следует рассматривать скорее как источник специфических препятствий для установления демократии, нежели как непреодолимый барьер для нее.

Степень зависимости от энергоносителей обычно меняется медленно или едва заметно. Но все же она может измениться в короткие сроки, причем так, что это облегчит устойчивое протекание процессов, делающих политическую систему более открытой. Примерами могут послужить Мексика и Индонезия. В 1990 г. углеводороды приносили 44 % доходов от индонезийского экспорта и 38 % – от мексиканского; в 2004 г. показатели снизились до 18 и 12 % соответственно. Эта трансформация – случающаяся, надо сказать, нечасто – может помочь объяснить успешное изменение политического режима. По сравнению с прочими странами с открытой политической системой Индонезия и Мексика сильно запоздали: значительное улучшение их балла по FHI случилось только в конце 1990‑х годов – позже, чем во всех других государствах той же категории. Но обе страны смогли преодолеть огромные трудности недавних лет без возвращения к авторитаризму. Демократия возникла поздно, но укоренилась, и резкое сокращение зависимости от энергоносителей могло облегчить достижение этого благоприятного результата.

Сделанное наблюдение заставляет нас задуматься о том, что случилось бы, если бы зависимые от энергоносителей страны, в которых демократизация потерпела неудачу, смогли «перерасти» нефтяную зависимость, как это удалось Мексике и Индонезии. Чтобы ответить на данный вопрос, мы оценим вероятность срыва демократизации для разных уровней зависимости от нефти. Венесуэла 86 % дохода от экспорта получает от продажи углеводородов, и вероятность этой страны оказаться в группе неудавшейся демократизации составляла, согласно нашей статистической модели, 76 %. Если же мы устанавливаем долю экспортного дохода, извлекаемую из продажи энергоносителей, на уровне 25 %, то вероятность срыва демократизации в стране падает до всего лишь 16 %. Практические импликации полученных результатов очевидны: сокращение зависимости от нефти – это очень важная (а возможно, и самая важная) предпосылка успеха демократизации в странах, в которых сейчас эта зависимость высока, от Республики Конго и Габона до Венесуэлы и России.