Собор Святой Марии - Ильденфонсо Фальконес

Филиппо отвел взгляд в сторону, давая Сахату прийти в себя. Глаза мавра увлажнились, дыхание стало прерывистым. Когда торговец снова повернулся к нему, губы Сахата были крепко сжаты, но он все еще тяжело дышал, вытирая глаза.

— Возьми, — сказал Филиппо, протягивая ему письмо. — Это от Юсефа. Капитан корабля, вышедшего из Барселоны на Александрию, передал его моим представителям в Неаполе, а капитан судна, идущего на Марсель, доставил письмо сюда. Юсеф занялся торговлей и рассказывает в нем все, что произошло, хотя об Арнау пишет мало.

Сахат взял письмо, но не открыл его.

— Хасдай казнен, Арнау арестован, — глухо произнес он, — а я здесь…

— Я зарезервировал для тебя место до Марселя, — сказал ему Филиппо. — Отправление завтра, на рассвете. Оттуда ты легко доберешься до Барселоны.

— Спасибо, — коротко ответил Сахат, прислушиваясь к собственному голосу.

Филиппо молчал.

Я приехал сюда, чтобы отыскать свои корни, — сказал Сахат. — Мне хотелось найти семью, которую я считал потерянной. Знаешь, что я нашел? — Он посмотрел на Филиппо. — Когда меня продали — тогда еще ребенка, — моя мать и пятеро братьев были живы. Мне удалось отыскать только одного. И все же я не могу быть уверенным, что это мой брат. Он был рабом одного из грузчиков в порту Генуи. Когда мне его показали, я не смог узнать в нем брата… Я даже не помнил его имени. Он тянул ногу, у него не было мизинца на правой руке и обоих ушей. Тогда я подумал, что хозяин, наверное, очень жестоко обращался с ним, если наказал его таким образом, но потом… — Сахат сделал паузу и снова посмотрел на старика. Тот продолжал молчать. — Я купил брату свободу и сделал так, чтобы ему передали приличную сумму денег, не открывая, что это сделал я. Его свободная жизнь продлилась всего шесть дней. В течение этого времени он был постоянно пьян и транжирил деньги на игры и женщин. А ведь то, что он получил, для него, можно сказать, было целым состоянием.

Менее чем через неделю он вновь продал себя в рабство за стол и ночлег своему прежнему хозяину. — На лице Сахата появилось презрительное выражение. — Это все, что я здесь нашел, — брата-пьяницу…

— А также друга, — напомнил ему Филиппо.

— Да, конечно. Прости, я не имел в виду…

— Я знаю, что ты имел в виду.

Оба стали смотреть документы, которые лежали на столе. Беготня на складе напомнила им о делах.

— Сахат, — сказал после паузы Филиппо, — я долго был партнером Хасдая, а сейчас, пока Бог не лишил меня жизни, буду партнером его сына. Благодаря Хасдаю я стал также партнером Арнау. Все это время, встречаясь с купцами, моряками, капитанами, я слышал только хорошее об Арнау. Здесь даже рассказывали о том, как он поступил с рабами на своих землях! Что между вами произошло? Если бы вы разругались, он бы не наградил тебя свободой и тем более не приказал мне дать тебе столько денег. Что случилось? Почему ты покинул его, а он тебя облагодетельствовал таким образом?

Сахат мысленно представил себе подножие холма, на котором возвышался замок рыцаря де Понтса, и снова услышал бряцанье мечей ополченцев.

— Девушка… Необыкновенная девушка.

— А!

— Нет! — выпалил мавр. — Это не то, что ты думаешь.

И впервые за эти пять лет Сахат рассказал о том, что все это время хранил в глубине своей души.

— Как ты посмел! — Крик Николау Эймерика разнесся по коридорам епископского дворца. Он даже не подождал, пока солдаты выйдут из кабинета. Инквизитор быстро ходил взад-вперед, яростно размахивая руками. — Как ты смеешь подвергать опасности то, что принадлежит Святому престолу? — Николау резко повернулся к Жоану, который оставался стоять в центре кабинета. — Как ты смеешь приказывать продавать требования по низкой цене?

Жоан не ответил. Он провел бессонную ночь, униженный и оскорбленный. Он прошел несколько миль, идя за мулом, и у него болело все тело. От него дурно пахло, и его одежда, грязная и заскорузлая, царапала кожу. У него во рту не было даже маковой росинки, и ему хотелось пить. Нет. Он и не думал отвечать.

Николау подошел к нему сзади.

— Что ты собираешься делать, брат Жоан? — прошептал он ему на ухо. — Может, задумал продать имущество богатого брата, чтобы скрыть его от инквизиции?

Николау на секунду задержался возле Жоана.

— От тебя дурно пахнет! — крикнул он, отходя от монаха, и снова начал размахивать руками. — От тебя несет, как от последнего крестьянина. — Он продолжал расхаживать по кабинету, пока наконец не сел в кресло. — Инквизиция разобралась в книгах Арнау Эстаньола, больше продаж не будет. — Жоан стоял, как и прежде, без движения. — Я запретил ходить в камеры! Или ты собираешься повидаться с ним? Через несколько дней начнется суд.

Жоан молчал.

— Ты меня не слышишь, монах? Через несколько дней я начну судить твоего брата.

Николау ударил по столу кулаком.

— Ладно! Убирайся отсюда!

Подол грязной сутаны волочился по блестящему полу кабинета генерального инквизитора, пока Жоан не вышел за дверь.

Жоан остановился в дверном проеме, чтобы дать глазам привыкнуть к солнцу. Мар ждала его. Она стояла возле мула, держа в руках уздечку. Она привела Жоана сюда из своего дома, и вот… Как ей сказать, что инквизитор запретил ходить к Арнау?

— Собираешься уходить, монах? — услышал он за спиной.

Жоан повернулся и увидел обессиленную вдову, всю в слезах.

Оба внимательно смотрели друг на друга.

— Жоан? — спросила женщина.

Эти карие глаза. Это лицо…

— Жоан? — настойчиво спросила она. — Жоан, я — Аледис. Ты помнишь меня?

— Дочь дубильщика… — не веря своим глазам, произнес Жоан.

— Что происходит, монах?

Мар подошла к двери. Аледис видела, с какой поспешностью Жоан повернулся к этой молодой женщине.

Монах метнул на нее растерянный взгляд и неуверенно сказал:

— Познакомься, это подруга детства. — Затем он обратился к Аледис и добавил: — А это Мар.

Обе поздоровались кивком головы.

— Это не место для разговоров, — голос солдата заставил всех троих повернуться. — Освободите проход!

— Мы приехали, чтобы увидеть Арнау Эстаньола, — сказала Мар, повышая голос.

Солдат посмотрел на нее сверху вниз, и на его губах появилась ухмылка.

— Менялу? — спросил он.

— Да, — подтвердила Мар.

— Генеральный инквизитор запретил пропускать к меняле.

Солдат уже поднял руку, собираясь оттолкнуть Аледис и Жоана.

— Почему запретил? — спросила Мар.

— Спроси об этом у монаха, — ответил тот, показывая на Жоана.

Когда все трое отошли от епископского дворца, Аледис спросила:

— Тебя, должно быть, вчера били, монах?

Жоан не ответил.

Она заметила, что доминиканец избегал смотреть на женщину с мулом, которая шла выпрямившись, решительно ведя за собой животное. Что могло произойти вчера? Мертвенно-бледное лицо Жоана казалось осунувшимся. Его спутница хотела видеть Арнау. Кто эта молодая женщина? Арнау был женат на баронессе, знатной особе, сопровождавшей его на помост у замка Монтбуй, когда он отменил дурные обычаи…

— Через несколько дней начнется суд над Арнау, — неожиданно сказал Жоан.

Мар и Аледис остановились. Монах прошел еще несколько шагов, пока не понял, что женщины не идут с ним.

Обернувшись, он увидел, что они стоят и молча смотрят друг на друга. «Кто ты?» — казалось, спрашивали глаза каждой из них.

— Я сомневаюсь, что у этого монаха было детство… а тем более подруги, — вымолвила Мар, вздернув подбородок.

Аледис не ответила ей. Мар продолжала гордо стоять, сверля незнакомку взглядом. Даже мул, который до этого спокойно стоял, навострил уши.

— Какая ты… недоверчивая, — сказала ей Аледис.

— Жизнь научила меня быть такой.

— Если бы двадцать пять лет тому назад мой отец согласился, я была бы женой Арнау.

— Если бы пять лет тому назад со мной обошлись как с человеком, а не как с животным, — холодно произнесла Мар и повернулась, бросив взгляд на Жоана, — я была бы рядом с Арнау.

Снова повисло молчание. Обе женщины неотрывно смотрели друг на друга, словно каждая из них пыталась оценить соперницу.

— Прошло двадцать пять лет, как я не видела Арнау, — призналась наконец Аледис. «Я не собираюсь вступать с тобой в борьбу», — читалось в ее глазах.

Мар переступила с ноги на ногу и ослабила узду мула. Ее взгляд перестал быть колючим.

— Я живу не в Барселоне, у тебя можно остановиться? — спросила она у Аледис, чуть помедлив.

— Я тоже живу не в Барселоне, — ответила та. — Я остановилась… с моими дочерьми в трактире Эстаньер. Но мы сможем все уладить, — добавила Аледис, увидев, что новая знакомая колеблется. — А он? — женщина кивнула на Жоана.

Обе посмотрели на монаха. С изможденным лицом, в грязной, изорванной одежде, болтающейся на его опущенных плечах, Жоан стоял на том же месте, где остановился.