Громыко. Война, мир и дипломатия - Святослав Рыбас

В 1964 году Солженицын предложил писателю и бывшему зэку Варламу Шаламову совместно написать «Архипелаг ГУЛАГ», но тот потребовал гарантий, что «это не провокация КГБ и не заказ ЦРУ». Солженицын ничего не ответил. Потом Шаламов сказал: «Пешкой в игре двух разведок я быть не хочу».

Солженицын, поддерживаемый либералами в СССР и за рубежом, спецслужбами США и Франции, высказывал симпатии так называемым «славянофилам», «патриотам», группировавшимся вокруг журналов «Молодая гвардия» и «Огонек» и находившимся в жестокой полемике с либеральным «Новым миром».

Он отказывался подписывать письма в защиту Иосифа Бродского, Юлия Даниэля и Андрея Синявского, не отозвался на призыв Андрея Сахарова поддержать арестованных диссидентов П. Григоренко и А. Марченко, не протестовал против исключения из Союза писателя Владимира Максимова.

Этот человек воспринимался на Западе как борец с советским государственным строем, как наследник русских культурных традиций. Руководство КГБ прекрасно понимало, что после идеологических провалов времен Сталина и Хрущева с Солженицыным невозможно бороться ни репрессивными методами, ни в открытой полемике. Хотя влиятельные члены Политбюро (Подгорный, Косыгин) и предлагали сослать писателя в Сибирь за полярный круг, где к нему не будет доступа иностранным корреспондентам, Андропов и его первый заместитель генерал Ф.Д. Бобков, курировавший сферу защиты конституционного строя, убеждали Брежнева действовать иными средствами. Им помогло существование тайного канала, по которому было сообщено Брандту о возможности высылки Солженицына в ФРГ Брандт сразу согласился принять писателя, и Солженицын был отправлен за границу, получив разрешение на вывоз своего огромного архива. Причем ему даже было выдано на карманные расходы 300 долларов США.

Андропов мог быть доволен таким решением, оно как будто отвечало его планам максимально дистанцироваться от карательной политики в области идеологии, но в действительности высылка Солженицына мало что изменила во внутреннем положении страны. Одним диссидентом больше, одним диссидентом меньше — велика ли разница? Но для политики «разрядки» и лично для Громыко, который был озабочен совсем иными проблемами и был далек от идеологических отделов ЦК КПСС, относительная мягкость обращения с Солженицыным казалась знаковым явлением.

Особенность момента заключалась в том, что часть советского руководства уже пришла к пониманию, что общество дозрело (перезрело) для преобразований. Как иначе можно расценить либерализм Комитета государственной безопасности?

Путь эсеров от террора против царской власти (свыше 26 тысяч террористических актов) до диссидентства включал в себя участие в свержении имперского строя, участие в первом составе советского правительства, контрреволюционную деятельность, поддержку партизанского движения против адмирала Колчака в Сибири, организацию крестьянских восстаний, в том числе самого масштабного — Тамбовского… Органы безопасности всегда беспощадно боролись со всеми проявлениями эсеровского бунтарства, и вот — смягчились. В фундаментальной основе Советского Союза что-то изменилось. К чему это должно было привести?

Глава 31.

ВОЗВЫШЕНИЕ ГРОМЫКО

Почему Громыко поднялся выше секретаря ЦК КПСС Пономарева

Думается, далеко не случайно в конце апреля 1974 года пленум ЦК КПСС вывел из Политбюро сторонников «жесткого курса» Петра Шелеста и Геннадия Воронова, а министр обороны Гречко, председатель КГБ Андропов и министр иностранных дел Громыко стали полноправными членами высшего партийного руководства.

При этом Громыко «обскакал» курировавшего международную деятельность секретаря ЦК Б.Н. Пономарева, который был кандидатом в члены Политбюро и до этого был выше министра в партийной табели о рангах, чем немало пользовался. Они недолюбливали друг друга. К тому же Пономарев был довоенным сотрудником аппарата Коминтерна, то есть человеком иного времени.

Любопытно одно высказывание Пономарева «об упущенном шансе» совершить коммунистическую революцию в Западной Европе после 1945 года.

«Пономарев по старческому недержанию, по возрастающему почтению к “своему прошлому” иногда выдает удивительные вещи… После Второй мировой войны капитализм был в большем потрясении, чем после Первой, и революционные возможности на Западе были также много больше, тем более что компартии располагали не только оружием, но и своей армией, вышедшей из Сопротивления. Я (т. е. он — Б. Н.) говорил тогда Тольятти и Торезу, вот в этих и соседних кабинетах (повел он рукой вокруг): пойдите к Сталину, договоритесь, пора действовать… Они пошли: сначала Тольятти, потом Торез. И оба потом говорили мне: Сталин против того, чтоб сейчас идти на рожон, он против лозунгов захвата власти, он против риска новой войны — на этот раз с американцами… И они подчинились, поехали к себе и стали вести мирную работу по восстановлению экономики Италии и Франции, оба в качестве вице-премьеров. И шанс был упущен. Вот ведь, добавил Б. Н., имея в виду Сталина, — когда надо было действительно “бояться” войны и проявить бдительность против Гитлера, тогда… (что тогда?). А в этот благоприятный момент испугался американцев, которые не осмелились бы тогда воевать против нас… И намекнул: Сталин поднял перчатку “холодной войны” и повел ее сам, потому что был в ярости от того, что его снова (как и Гитлер в 1941 г.) обманули. Он, остановив революцию, действовал как честный партнер, пошел навстречу. А ему ответили антисоветизмом и изгнанием коммунистов из правительств»{293}.

Так что возвышение Громыко при умалении влиятельности Пономарева было не случайно.

Провал попытки Андропова установить тайный канал с Вашингтоном

Успех на немецком направлении побудил председателя КГБ повторить мероприятие и в Америке. Через своего старого знакомого еще по работе в МИД, помощника Брежнева Александрова-Агентова он довел эту идею до Леонида Ильича, а сам остался в тени. Брежнев не возразил.

На роль главного связного был выбран директор Института США и Канады Академии наук СССР, академик Георгий Арбатов, который ранее был одним из сотрудников Андропова во время его работы в ЦК КПСС. Позже именно Андропов был инициатором создания института.

Но почему-то американцы не захотели иметь дело с Арбатовым. «Госдеп поступил крайне бестактно. Он дал утечку содержания этого предложения академика Арбатова в американскую прессу. Добрынин послал по этому поводу очень резкую шифровку в МИД Громыко, которую тот, прочитав, направил срочно Брежневу и Андропову… В Москве разгорелся скандал, в котором слегка пострадали Г. Арбатов и А.М. Александров-Агентов»{294}.