Зверь из бездны - Алексей Корепанов

- Не знаю. Я просто не вижу его. Я всегда вижу тех, кого мне нужно увидеть - и живых, и... ушедших. Но его я не вижу. И не могу определить, где сейчас находится ваш друг...

- Такое уже с вами случалось раньше?

- Нет, никогда.

- А что это может быть за экранирование?

- Не знаю.

- Но у вас есть какие-нибудь предположения? - настаивал Лешко. - При каких условиях психометрический контакт невозможен?

Госпожа Тамара сложила руки на коленях и долго молча смотрела на него.

- Знание нельзя получить только если человек находится вне пределов нашего мира, - наконец медленно сказала она. - То есть его физическое тело. А поскольку это невозможно, то... - Она вновь замолчала, а потом добавила: - Совершенно не понимаю, в чем тут дело. К сожалению, ничем не могу вам помочь, господин Лешко.

Она улыбнулась едва заметной виноватой улыбкой, вернула Лешко объемку и встала, чуть слышно шурша своим искристым черным платьем. Лешко тоже поднялся. В голове у него был полный сумбур. В этом сумбуре четко прослеживалась только одна мысль, которую он тщетно пытался отогнать от себя: неудача госпожи Тамары связана с тем, что Леонардо Грег действительно не находится в этом мире. Он находится вне пределов этого мира. В Преддверии...

Авто неслось по мокрой дороге по направлению к Кремсу вдоль двух рядов унылых деревьев, почти догола раздетых осенними ветрами. Лешко невидящими глазами смотрел на стремительно уносящееся под колеса серое покрытие шоссе и продолжал снова и снова во всех деталях воспроизводить в памяти свой визит к госпоже Тамаре.

Конечно, можно было объяснить неудачу сенситива просто ее слабыми способностями. Но информация, раздобытая Валентином, свидетельствовала как раз о противоположном! Уникальный дар госпожи Тамары подтверждался не только успешно пройденными ею специальными проверками, но и десятками случаев, когда она безошибочно указывала, где находятся пропавшие - как живые, так и мертвые. И вдруг - эта неудача с Лео...

"Неужели - Преддверие?.."

Он ругал себя за эту бредовую мысль, он пытался отцепить ее, затолкать в самый дальний угол, утопить в глубинах сознания, просто стереть из памяти - но ничего не получалось. Мысль не желала исчезать, она прилипла, как мокрые листья к капоту авто, и у Лешко уже не было сил бороться с ней.

"Если он действительно в Преддверии, я ничем не могу ему помочь, подумал он, стискивая зубы. - Ничем..."

Постепенно сгущались туманные сумерки, дождь усилился и встречные авто казались большими рыбами с горящими круглыми глазами; рыбы выскальзывали из тумана и проскакивали мимо, то ли убегая от рыбацких сетей, то ли торопясь куда-то по своим рыбьим делам. Лешко ощущал какой-то непривычный упадок сил: ничего не хотелось делать - просто сесть в кресло у распахнутого окна, закрыть глаза и слушать, как шумит в ветвях дождь. Не хотелось ни в бар, ни в казино. Не хотелось возвращаться в свой кабинет и вновь ломать голову над разными версиями, выдвигать все новые и новые предположения и раз за разом приходить к выводу, что предположения эти никуда не годятся.

Когда впереди замаячили в тумане тусклые огни Кремса, он решил отправиться прямо домой, не заезжая в Унипол. Попетляв по знакомым улицам, он остановил авто на стоянке напротив пятиэтажного дома-цилиндра, в котором жил с тех пор, как покинул Землю и перебрался на Соколиную.

На Земле, в тихом Хелме с неторопливыми пешеходами и вечными старичками на бульваре остались родители и старшая сестра. На Земле, в Киеве, осталась женщина, которую он, как и одиннадцать лет назад, хотел бы назвать своей женой. Татьяна. Сейчас своей женой ее называл другой человек. Во время кратких визитов на Землю, погостив в родительском доме, Лешко улетал в Киев и поджидал ее возле роскошного розового здания, в котором она работала панорамисткой. Она позволяла себя поцеловать, сообщала мужу о том, что "нагрянул мой Стан", и они шли куда-нибудь поужинать, а потом бродили в парке над Днепром, сидели в беседке у старинного памятника князю Владимиру, и он рассказывал ей о своем полицейском житье-бытье, а она, прищурившись, задумчиво глядела в заднепровские дали. Потом он провожал ее домой и возвращался в Хелм... или прямо на Соколиную.

Ее муж не имел ничего против этих редких встреч. Он не ревновал ее. Он знал, что Татьяна любит именно его, довольно известного артографа. И Лешко тоже знал это, но ничего не мог с собой поделать. Он никогда не признавался самому себе, что продолжает надеяться... Он все-таки надеялся, и эта надежда помогала ему жить.

Пройдя длинной галереей, образованной переплетенными ветвями приземистых деревьев, Лешко вошел в подъезд, в котором сразу же загорелся свет. Засунув руки в карманы, медленно поднялся по лестнице на четвертый этаж и открыл дверь своей квартиры. Постоял на пороге, словно к чему-то прислушиваясь, - никаких звуков не доносилось из безлюдных комнат, грустно усмехнулся и, на ходу раздеваясь (куртку прямо на пол в прихожей, рубашку - на ручку двери в гостиной), направился в ванную. Тихо было в квартире...

Уже окончательно стемнело, когда он, поужинав, вошел в комнату с бокалом коктейля в руке. Не включая свет, приблизился к окну, поставил бокал на подоконник. Открыл окно и немного постоял, пытаясь разглядеть невидимое темное небо. Дождь по-прежнему шуршал в редкой листве и казалось, он будет шуршать так вечно, до полного конца времен.

"Словно и не было лета..." - подумал Лешко, придвинул к подоконнику кресло и сел. Протянув руку, взял бокал, но не сделал ни глотка. Опустил его на пол рядом с креслом и закрыл глаза.

"Преддверие..." - словно шепнул кто-то за его спиной. Он передернул плечами, вытянул ноги и скрестил руки на груди.

"Господи, неужели действительно Преддверие?.."

После теплой ванны клонило ко сну, шорох дождя превращался в звуки чьих-то голосов... в монотонные непонятные слова... которые, конечно же, имели какой-то смысл... только смысл этот ускользал, никак не поддавался пониманию... Потом шуршание неведомых слов отдалилось и стихло. В темноте замелькали чьи-то лица, стало чуть светлее, словно в вышине, за тучами, зажглось новое солнце, возвещая начало эпохи радостных перемен... Он шел по бескрайнему полю - шелестела под ногами высокая трава, - а в небе над далеким горизонтом, почти у самой земли, парила женская фигура в черном искрящемся платье. От рук ее исходили золотистые лучи, превращаясь в горный ручей, бегущий среди скал и каменных обломков. Черные деревья безнадежно тянулись к небу из снежного плена и на их ветвях раскачивались под порывами ветра маленькие, ровно горящие лампады...

Он все никак не мог определить, что же его беспокоит, и делал отчаянные попытки обернуться, но непокорные ноги сами несли его вперед, к обрыву, у которого неподвижно стояли какие-то люди. Он хотел окликнуть их, но у него ничего не получилось. "И в каждом качанье негнущихся лилий я вижу движенья твои..." Он вспомнил, даже не вспомнил, а просто увидел: старый парк за школой, задумчивый Анджей, любитель поэзии и всяких древностей...