Смертельно опасны - Антология

Само собой… Бабушка уже тогда была очень старенькая, старше, чем я теперь, и жить ей оставалось недолго. Она торопилась всему меня научить на случай, если я окажусь бесплодной, как я и удостоверилась в скором времени. Стаям бесплодные женщины ни к чему, если только те не бойцы, а я бойцом не была.

«Мы спустили вниз все люстры Метрополитен – двадцать одну штуку, Сьюзен, подумай только! – и протерли каждую хрустальную капельку. Каждый второй год все красные ковры там меняли полностью – это стоило семьсот тысяч в долларах 1990‑х. А каждые пять лет меняли все сиденья в Театре штата Нью-Йорк – так он назывался тогда, потом его переименовали, не помню как. Пять мойщиков окон работали там ежедневно. Вечерние огни заливали площадь расплавленным золотом. Сотни людей, смеясь и болтая, становились в очередь – послушать оперу или концерт, посмотреть балет или пьесу. Сколько я там пересмотрела всего, не поверишь».

Расплавленного золота больше нет. Ни электричества, ни спектаклей, ни зрителей. Все это исчезло еще до моего рождения, а теперь я старуха.

Когда я пришла обратно, Притти уже проснулась. Почтение к собственной особе переполняло ее голубые глазища.

– Это вправду Начало, няня!

– Поздравляю, – сказала я. – Сегодня мы проведем церемонию.

– Теперь я взрослая женщина, – гордо заявила она. Простенькое детское личико, худющие руки и ноги, впалый живот не округлился даже в этот знаменательный день. Ей тринадцать, наши девочки редко начинают так рано: Кара на год старше, а месячных еще и в помине нет.

– Да, Притти. Ты теперь женщина и можешь родить стае дитя.

– А вы все, бездетные, будете меня слушаться!

Младшие, Сейла и Тинни, надулись.

Бабушка учила меня не только медсестринскому делу, и читала я тоже много. Когда мир осознал, что вирус сделал 99 % женщин бесплодными, повсюду начались бунты, и книги стали гибнуть от пожаров, от сырости и от крыс, но некоторое количество все же уцелело.

Сколько еще в мире осталось людей? Кто знает… Перепись населения, радио и телевидение, правительство – ничего подобного давно уже нет. В этой части планеты существуют только общины и стаи. Общины живут за городом и занимаются сельским хозяйством. Я ни в одной из них не бывала, потому что родилась в стае – не в этой, в другой, захватившей мою мать и бабушку. Мы, живущие стаями, – охотники-собиратели в городских условиях. Охотимся на кроликов, на оленей и на собак, собираем консервы. Не совсем каменный век, но кое-как выживаем. Кое-кто поговаривает, будто в маленьких городках на севере и западе цивилизация в какой-то степени сохранилась, но Эндикотт, Итака, Бат для меня – неизведанные земли.

Скоро выяснилось, однако, что одна из чужих стай обитает совсем рядом с нами, в бывшем отеле на улице под названием «Сентрал-парк-саут». Майк взбеленился и наорал на разведчиков:

– Куда вы смотрели, спрашивается?!

Те повесили головы.

– Что нам, пропадать теперь из-за вас? Ладно, потом разберемся. Сейчас придется вести с ними переговоры.

Это поразило меня – не лучше ли просто уйти? Но Гай, который уже сменился и чистил свое оружие, объяснил мне:

– Тут большой лес, няня, дичи полно.

Майк и почти все мужчины, вооружившись до зубов, ушли договариваться с чужими, а мы с Бонни, Гаем и его другом Джемми отправились подыскивать место для церемонии.

Бонни, моя ученица, станет хорошей няней, когда я не смогу больше угнаться за стаей… а может, и не станет. Она сильная, смышленая и уже знает больше, чем полагает Майк. Умеет пользоваться докризисными лекарствами – их запас быстро тает, а секрет их изготовления потерян для нас, – и, что гораздо важнее, умеет собирать и заготавливать травы: черника от поноса, хвощ останавливает кровь, бузина от лихорадки, примула от сыпи. Умеет также вправить кость, извлечь пулю, очистить рану с помощью белых червей.

Нет в ней только тепла и веселой бодрости, которые помогают больным выздоравливать не хуже лекарств. Она точно каменная. Я ни разу не видела, как она улыбается; слова не вымолвит, пока не спросишь ее о чем-то, ни к чему интереса не проявляет, ни от чего не приходит в восторг. Бонни большая, нескладная и очень дурна собой – волосы как пакля и подбородка нет. До того как меня взяли в эту стаю, ей, видно, нелегко приходилось: груди и ляжки у нее в шрамах. Лью, скорее всего, велел бы пристрелить ее как бесплодную, но тут его самого убили в междоусобной стычке, а Майка я убедила отдать Бонни мне в ученицы. Это, помимо прочего, избавило ее от повинности спать со всеми подряд. Няни и их ученицы – единственные женщины, которые сами выбирают себе мужчин, но Бонни так ни разу никого и не выбрала.

Вот и теперь, когда мы с Гаем и Джемми обходили разрушенный Линкольн-центр, она слова не вымолвила. Рассказы бабушки помогали мне узнавать, где что было раньше. Прямо над нами высился Театр штата, где зрители в регулярно обновляемых креслах наслаждались балетом (там, где мы поселились, были, видимо, репетиционные залы). А в здании с пятью арками когда-то помещалась Метрополитен-опера. В зале не помню чьего имени выступали симфонические оркестры – музыканты все в черном, на женщинах длинные платья с блестками. В одном из соседних с оперой зданий располагался драматический театр Вивиан Бомон, в другом – библиотека, ныне сгоревшая и заросшая сорняками.

Под драматическим театром, за двумя запертыми дверьми, мы и нашли то, что искали (Гай сбил замки выстрелами, я зажгла свой фонарь). За первой дверью оказался бетонный пандус, вторая вела в отдельный маленький театр с восемью рядами кресел, стоящих полукругом. Этот зальчик пострадал только от времени и от крыс: ни мародеры, ни дождь, ни дикие собаки сюда не проникли.

Джемми с восторженным воплем ринулся к будке у задней стены. Второй вопль поведал нам, что он обнаружил какую-то исправную технику, и в будке немедленно загорелся свет.

– Джемми! – крикнула я. – Если будешь жечь свечи зазря, Майк тебя выпорет!

Он не ответил, и свет продолжал гореть.

– Джемми есть Джемми, – засмеялся Гай.

– Помоги мне подняться на сцену, – сказала я.

Он помог и залез туда сам. При свете стоящего у наших ног фонаря я рассматривала зал. Интересно, каким его видели актеры, музыканты, танцоры? Каково им было выступать перед публикой, жадно глядящей на них? Вести ее за собой?

«Сколько я пересмотрела всего, не поверишь».

В коридоре затопали сапоги и раздался голос:

– Няня, тащи свою задницу к девочкам! Притти ждет!

– Карл?

– Ну я.

– Не смей так со мной разговаривать, молодой человек. Вот пожалуюсь Майку, и окажешься в самом конце очереди на секс, если тебя вообще оттуда не выкинут.

– Извини, – донеслось из мрака.

– Веди девочек сюда, вот что. Проведем церемонию Начала прямо сейчас.

– Сейчас? Тут?

– Что тебе непонятно?

– Лады. А Майку не будешь жаловаться?

– Если все сделаешь быстро.

Карл умчался наверх, громко топая по бетону. Гай усмехнулся. Он тоже смотрел в зал, и я знала, что он, как и я, воображает себя артистом былых времен. Потом вдруг обхватил меня за талию и пустился в пляс.

Танцорка я никудышная, да и возраст не тот. Гай отпустил меня и стал танцевать один; он нипочем бы не сделал этого, будь здесь кто-то еще, кроме меня и его закадычного дружка Джемми, который так и возился со своей машинерией. Я с грустью смотрела, как красиво он исполняет тустеп, который у нас обычно пляшут на редких праздничных сборищах. Гаю никогда не подняться выше рядового бойца: для вожака он слишком мягок, а чтобы занять другое почетное место, нужно быть женщиной, способной рожать.

Бонни с деревянным лицом тоже понаблюдала за ним какое-то время и отвернулась.

Мы зажгли тринадцать свечей, по одной на каждый год Притти. Мужчины на церемонию не допускаются, даже если они совсем еще дети, как наши мальчики – годовалый Дэйви и восьмилетний Рик. Мать Рика, Эмма, умерла в прошлом году, родив мертвую девочку. Я, как ни старалась, не смогла их спасти; будь это еще при Лью, меня бы пристрелили на месте.

Две наши матери, Джуни и Лула с крошкой Джейден на руках, расположились в креслах. Девочка раскричалась, и Лула дала ей грудь. Бонни, как моя ученица, но при этом бесплодная, стояла за ними. Девочки, у которых еще не началось, сидели на полу с букетами диких цветов. Сейла, десяти лет, и Тини, девяти, смотрели с большим интересом. Выражения лица Кары, которой, судя по недавно появившимся грудкам, до Начала тоже оставалось недолго, я разгадать не могла.

Притти, уже не ребенок, но пока и не мать, восседала в центре круга на чем-то вроде трона – мы соорудили его, положив на кресло одеяло и застелив его полотенцами. Теперь они сильно выцвели, но некогда были солнечно-желтыми. Она сидела, раскинув обагренные новой кровью ляжки. Младшие девочки стали подходить одна за другой, чтобы возложить меж ее ног цветы.

– Да будут тебе посланы дети, – пропищала Тинни.