Банкир - Лесли Уоллер

Он нажал кнопку, и катушки магнитофона начали медленно вращаться. Бернс, расстегивая воротник рубашки, отошел от магнитофона.– Переменю-ка я рубашку,– пробормотал он.– Это дубликат, ребятки, с полным отредактированным текстом. Оригинал у меня в конторе. Счастливо слушать!

Он ушел к себе в спальню, оставив магнитофон включенным. Секунду спустя лента воспроизвела негромкий шелест. Палмер смог услышать звуки шагов, потом стук в дверь.

– Ты в приличном виде? – услышал Палмер свой голос. Он звучал безжизненно. Но невозможно было не узнать глуховатый тембр его среднезападного говора.

– Всегда,– воспроизвел маленький микрофон голос Вирджинии. Точнее, оловянную копию ее голоса.– Я бы хотела запрятать твой взгляд в бутылку. Мне хотелось бы закупорить эту бутылку и открывать ее только в тех случаях, когда мне будет нужна моральная поддержка.

– В моей поддержке нет ничего морального.

– Вот именно. Немного поздно спрашивать, но, кажется, я тебе нравлюсь?

– Да.

– Ты сказал это без запинки.

– Не надо язвить. Сегодня ты сделала для меня достаточно много без этого.

– А я все время думала, что ты делаешь это для меня.

– Ну, видишь ли, в твоей жизни, вероятно, есть целая дюжина мужчин, готовых наброситься на тебя при первом же удобном случае.

– Откуда ты знаешь столько обо мне и о дюжине мужчин в моей жизни?

– Я не знаю. Но ты очень привлекательна.

– Спасибо. Я собираюсь удивить тебя.

– Опять?

– Видишь ли, я… Как мне тебя называть? На работе я знаю. А здесь как?

– Очень долго меня называли Младшим. Никогда не пытайся делать этого.

– Видишь ли… Вудс… Вуди?

– Давай, давай. Мучайся.

– Вудс, я хочу сделать удивительное признание. По крайней мере для меня оно удивительно. Я подсчитала, пока принимала душ. Уже почти два года, как со мной не случалось ничего подобного.

– Ты права. Это удивительно.

– Не правда ли? И это не потому, что я сама не хотела – несколько раз.

Слушая запись, Палмер беспокойно поерзал на софе и мельком взглянул на Вирджинию. Она наблюдала за ним, но быстро отвела взгляд.

– Мне жаль нью-йоркских мужчин,– задребезжал голос Палмера из крошечного магнитофона.

– Я расскажу тебе о нью-йоркских мужчинах, с которыми встречалась. Но не сейчас. Я чувствую, что нам пора освобождать помещение.

– По очереди.

– Строго по очереди. Я выйду первая. Но прежде чем уйти, я немного приберу здесь.

– Нет, я это сделаю сам.

– Мне нетрудно.

– Я сам это сделаю,– настаивал его голос.– Я гораздо лучше знаю, как это делать.

– Я знаю это настолько хорошо,– прервал Палмер свой голос на ленте,– что я не смог даже представить себе наличие такой маленькой симпатичной штучки.

– Один поцелуй вот в таком виде,– попросил голос Вирджинии с ленты.– Когда я оденусь, будет не то.

На секунду лента умолкла. Ее шелест внезапно стал резче: непрофессионально выполненное соединение стерло начало другого куска записи. Палмер снова взглянул на Вирджинию, и на этот раз они долго, выжидательно наблюдали друг друга.

– Вот тут есть прелестная вещица.

– Да.

– Как она себя чувствовала все эти дни?

– Так же, как в прошлый раз.

– Ты довольно-таки волосатый для блондина.

Сейчас, услышав это ее замечание, Палмер скривился. Запись продолжала дребезжать. Вирджиния смотрела в сторону.

– Подложи себе под голову,– предложил ее голос с ленты.– Ковер не такой уж мягкий.

Палмер поднялся и медленно подошел к магнитофону, на некоторое время перестав прислушиваться к записи и вместо этого пытаясь определить ее важность. Голоса можно было узнать. Его имя точно устанавливалось из диалога. Обстоятельства – то, что оба они были голые,– также подтверждались. И…

– Мне до смерти хочется,– пожаловался голос Вирджинии из кудахтающего магнитофона,– чтобы мы могли быть обыкновенными тайными любовниками. Женщина засыпает. Мужчина, одеваясь, ходит по спальне на цыпочках. Утром она просыпается, чтобы обнаружить его уход и деньги на туалетном столике. Вместо этого ты спишь, а мне остается изучать свои собственные внутренности.

Палмер нажал кнопку, выключая магнитофон, и секунду-две взирал на неподвижные катушки. Потом нажал кнопку сматывания ленты и послушал, как два их голоса, быстро прокручиваемые в обратном направлении, превращали их любовь в бессмысленную визгливую мешанину – две карликовые мартышки в период течки.

– Хочешь взять этот дубликат? – спросил Бернс, входя в комнату. Он остановился, застегивая запонки, резко сверкавшие в ярком солнечном свете.– Тут есть избранные места, которые ты, может быть, захочешь восстановить в памяти потом, на досуге.

– Я чувствую,– мрачно сказала Вирджиния,– что в течение по крайней мере месяца или двух ни у кого из нас не будет большого досуга.

– Тогда, стало быть, все согласовано,– сказал Бернс. Он раздернул молнию на брюках, заправил рубашку, снова затянул молнию и пояс.

Палмер следил, как сматывается последняя лента. Услышал, как тихо щелкнул ее свободный конец. Выключил магнитофон. Хотел было взять катушку. Не взял.

– Кто помог тебе с этой штукой, Мак?

– Никто.

– Я имею в виду переключатель на телефоне.

Дополнительная проводка, все такое.

– Но правда же, никто, дорогуша,– заверил Бернс.– Эта штука здесь не первый год. Под рукой, на всякий пожарный случай.

Палмер помолчал, собираясь с мыслями. Без особенных затруднений он мог положить в карман эту катушку. Но мог ли он, например, принудить Бернса позвонить в его контору, чтобы подлинник был доставлен сюда?

– Бери эту катушку, старик,– сказал Бернс.– Подлинник заперт в стенном сейфе у меня в конторе.– И, проявляя свою поразительную способность предугадывать ходы противника, добавил: – Никто, кроме меня, не знает комбинации сейфа.

Палмер подошел к застекленной стене. Послеполуденная автострада не отличалась густым движением. Косые лучи солнца сверкали на кузовах проходящих машин и отражались в ветровых стеклах других автомобилей, пересекающих мост Куинсборо. Полицейский вертолет взбалтывал небо над крышами домов. Альтернатива ясна, сказал себе Палмер: подчиниться Бернсу или быть опозоренным перед лицом общественности. Но вот куда было не легко проникнуть интеллекту Бернса,– это в спутанную поросль чувств Палмера по отношению к возможности общественного скандала. Действительно, теперь, рассуждал Палмер, Эдис по закону штата Нью-Йорк получила бы основания для развода, что означало бы выплату им, Палмером, в качестве виновной стороны фантастически высоких алиментов на содержание семьи. У него осталось бы меньше половины всего его денежного имущества, возможно одна треть. Его служба в ЮБТК, конечно, немедленно прекратилась бы, точно так же, как и служба Вирджинии. Развод был бы сенсационный, с магнитофонной записью, проигрываемой в зале суда, с газетными «шапками» в течение нескольких недель; фигурировали бы сальные намеки на политический скандал, тайное любовное гнездышко, словом, газеты выжали бы из этого дела все, что возможно для максимального эффекта.

И это было бы нелегко выдержать, сказал себе Палмер, но, как все на свете, это в конце концов прекратилось бы. И после этого он все равно сохранил бы положение, которое большинство людей назвали бы приличным. Остались бы деньги, которых могло хватить надолго, если их правильно распределить. Возможно, ему пришлось бы переехать в другую страну, но это лишь способствовало бы ограничению его расходов рамками скромного образа жизни. Ему было бы отказано в праве свободно видеться с его детьми, но они скоро станут достаточно взрослыми и самостоятельными. И они смогут восстановить нити родственной связи со своим отцом. Возможность такого развития событий казалась, чем больше Палмер думал о ней, если не приятной, то, во всяком случае, приемлемой. Он отвернулся от окна и подождал секунду, пока его глаза не приспособились к менее яркому в комнате освещению. Бернс и Вирджиния наблюдали за ним. Что ж, в последующие месяцы он окажется под взглядами многих людей, если выберет то, что труднее. О нем будут говорить и думать далеко не лестно. И тем не менее постыдна ли такая перспектива?

Палмер медленно отошел от окна. Он сознавал, что должен тщательно взвесить свои мотивы. Например, должен быть совершенно уверен, что не ощущение пойманности на месте преступления заставит его для искупления грехов пойти на публичный скандал. Он видел теперь, как плохо, что он так мало знает самого себя. Было бы самой большой ошибкой принять неверное решение, руководствуясь эмоциональными – и тем самым необоснованными – причинами.

– Могу ли я суммировать? – спросил он Бернса.

– Если тебе это необходимо, миленький.

– Быть пешкой Джет-Тех в задуманных интригах. Или же ты отнесешь магнитофонную запись моим нанимателям и моей жене.

– Не только запись, Вуди. У меня есть свидетели приходов и уходов. Швейцары, уборщики на первом этаже. И в конце концов, ведь должен был кто-то звонить по телефону, чтобы магнитофон переключался. Понимаешь.