Голубой Марс - Ким Робинсон

Однажды днем к ним заехала группа инженеров-атмосферологов, чтобы посмотреть, сколько воздуха проходит через сеть при летней жаре. Среди них оказалось много стариков с уставшими глазами и рассеянными манерами людей, которые провели много времени в полевых исследованиях. Один из иссеев – сам Сакс Расселл, невысокий лысый мужчина с крючковатым носом. У него была сморщенная кожа, как у какой-нибудь черепахи, что расхаживали по дну кратера. Зо не могла отвести взгляд от Расселла, одного из самых известных людей в марсианской истории. Она удивилась, когда столь книжная личность вот так просто с ней поздоровалась. Казалось, следом за этим стариком сейчас проковыляет Джордж Вашингтон или Архимед, как будто мертвецы из прошлого все еще жили среди них, ошеломленные их новыми достижениями.

Расселл явно был ошеломлен и казался совершенно потрясенным на протяжении всего вводного собрания. Право отвечать на вопросы он предоставил своим коллегам, а сам просто разглядывал лес, что простирался под городом. Когда за ужином кто-то представил ему Зо, он подмигнул ей с каким-то черепашьим лукавством.

– Я когда-то учил твою мать.

– Да, – только и проговорила Зо.

– Покажешь мне дно кратера? – спросил он.

– Обычно я над ним летаю, – ответила она, удивившись.

– Я надеялся на прогулку, – сказал он и, взглянув на нее, часто заморгал.

Ощущение новизны было таким сильным, что она согласилась составить ему компанию.

Они вышли прохладным утром в тень под восточной частью обода. Бальзы и салы скрещивали ветви у них над головами, образуя высокий навес, по которому шумно скакали лемуры. Старик шел медленно, разглядывая беззаботных обитателей леса. Говорил он редко, в основном спрашивая у Зо названия различных папоротниковых и деревьев. Но она могла опознать разве что птиц.

– Боюсь, эти названия растений в одно ухо влетают, из другого вылетают, – весело призналась она.

Он поморщил лоб.

– Наверное, так я даже лучше их вижу, – добавила она.

– И правда. – Он снова посмотрел на землю, будто оценивая ее. – Значит ли это, что ты видишь птиц хуже, чем растения?

– Птицы не такие. Они мои братья и сестры, у них и должны быть имена. Без них они не могут. Но это… – она указала жестом на зеленые ветви вокруг, на гигантские папоротники под шипастыми цветущими деревьями, – это все безымянное. Мы придумываем растениям имена, но на самом деле у них нет имен.

Он задумался над этим.

– А где ты летаешь? – спросил он, когда они прошли с километр по заросшей тропе.

– Везде.

– Есть любимые места?

– Мне нравится Эхо-Оверлук.

– Хорошие там восходящие потоки?

– Очень. Я там и была, пока Джеки не насела на меня и не заставила работать.

– А здесь разве не твоя работа?

– О, да, да. Но в моем кооперативе гибкий график.

– А-а. Так, значит, ты еще побудешь здесь какое-то время?

– Только до отбытия шаттла на галилеевы спутники.

– И тогда эмигрируешь?

– Нет-нет. Слетаю и вернусь. Джеки туда меня посылает. С дипломатической миссией.

– А-а. Значит, и на Уране побываешь?

– Да.

– Я бы хотел увидеть Миранду[42].

– Я тоже. Это одна из причин, по которой я лечу.

– А-а.

Они перешли неглубокий ручей, ступая по плоским камням. Отовсюду раздавалось пение птиц и жужжание насекомых. Солнечный свет наполнял всю чашу кратера целиком, но под лесным навесом все равно было прохладно, воздух проникал сюда параллельными наклонными столбиками желтого света. Расселл нагнулся, чтобы всмотреться в ручей, который они пересекли.

– А какой была моя мама в детстве? – спросила Зо.

– Джеки?

Он задумался. С тех пор прошло много времени. Когда Зо уже с досадой решила, что он забыл вопрос, он ответил:

– Она быстро бегала. Задавала много вопросов. Почему то, почему се. Мне это нравилось. Кажется, она была старшей в поколении эктогенов. Как ни крути, она была лидером.

– Она была влюблена в Ниргала?

– Не знаю. А что, ты знакома с Ниргалом?

– Да, вроде бы. Встречалась с ним однажды у диких. А что Питер Клейборн, его она любила?

– Любила? Потом, может быть, и любила. Когда они подросли. В Зиготе. Не знаю.

– От вас много не узнаешь.

– Пожалуй, что так.

– Вы все забыли?

– Не все. Но то, что помню… это трудно оценить. Я помню, как Джеки спрашивала о Джоне Буне точно так же, как ты сейчас спрашиваешь о ней. И не раз. Ей нравилось быть его внучкой. Она им гордилась.

– И до сих пор гордится. А я горжусь ею.

– А один раз… я помню, как она плакала.

– Почему? Только не говорите, что не знаете!

Он умолк на минуту. Но потом, наконец, взглянул на нее и изобразил на лице почти человеческую улыбку.

– Ей было грустно.

– Ну замечательно!

– Из-за того, что мать ее покинула. Эстер вроде бы?

– Да, верно.

– Касэй и Эстер разошлись, и она уехала… не знаю, куда. Но Касэй и Джеки остались в Зиготе. И однажды она пришла в школу рано, я в тот день преподавал. Она задавала много своих «почему». И в тот раз тоже, но о Касэе и Эстер. А потом заплакала.

– Что вы ей сказали?

– Я не… Кажется, ничего. Я не знал, что сказать. Хм… Я думал, что ей стоило уехать с Эстер. Материнские узы важнее всего.

– Да ладно.

– Разве ты не согласна? Я-то считал всех молодых уроженцев социобиологами.

– А кто это?

– Ну… те, кто верит, что самые основные культурные особенности имеют биологическое объяснение.

– О, нет. Конечно, нет. Мы гораздо свободнее. Материнство может быть каким угодно. Иногда матери просто выполняют роль инкубаторов, и все.

– Я полагаю…

– Уж мне-то можете поверить.

– …Но Джеки плакала.

Они шли вперед молча. Подобно многим другим крупным кратерам Морё, как оказалось, был разделен на несколько водосборных бассейнов, которые стекались в центральное озеро, окруженное болотом. Оно было небольшим и имело форму почки, изгибаясь вокруг небольших холмиков, относившихся к группе возвышенностей по центру кратера. Зо и Расселл вышли из-под лесного навеса по слабо различимой тропинке, затерявшейся в слоновой траве. Они быстро бы заблудились, если бы не ручей, который извивался среди травы, выходя на поляну, а затем впадая в заболоченное озеро. Поляна тоже заросла слоновой травой, крупные пучки которой тянулись много выше человеческого роста, отчего они, идя сквозь ее заросли, часто видели лишь эту гигантскую траву и небо. Длинные стебли мерцали под лиловым полуденным небом. Расселл ковылял, сильно отставая от Зо; его круглые солнечные очки казались зеркалами, в которых, когда он глядел по сторонам, отражалась трава. С видом, совершенно сбитым с толку тем, что его окружало, он бормотал что-то в свою старую консоль, которая свисала у него с запястья, точно наручник.

У последней перед озером излучины находился песчано-галечный пляж, и Зо, проверив палкой песок перед линией берега – он оказался твердым, – сняла свое потное трико и зашла в воду. В нескольких метрах от берега та обдавала приятной прохладой. Она нырнула, проплыла немного, ударилась головой о дно. На некоторой глубине из воды торчал валун, на который она взобралась. Затем она стала прыгать с него в воду, кувыркаясь вперед сразу после погружения. В воздухе это действие давалось тяжело и выглядело совсем не изящно, но вызывало кратковременное тянущее ощущение в животе, такое близкое к оргазму, как ничто другое, что ей когда-либо приходилось испытывать. И она нырнула несколько раз, пока ощущение не ослабло и она не замерзла. Затем выбралась из воды и легла на песок, чувствуя, как его тепло поджаривает ее с одной стороны, а солнечная радиация – с другой. Сейчас для нее идеально было бы испытать настоящий оргазм, но несмотря на то, что она растянулась перед Саксом, словно сексуальная карта, он сидел, скрестив ноги, вроде бы увлеченный илом. Он и сам успел раздеться, оставив лишь очки и консоль. С фермерским загаром, низенький и лысый, ссохшийся примат, похожий на образы Ганди или Homo habilis[43], какими она их себе представляла. Это даже казалось немного сексуальным – то, как сильно он отличался от молодых мужчин, такой древний и маленький, словно самец какого-нибудь вида беспанцирных черепах. Она отвела колено в сторону и приподняла таз, приняв недвусмысленную позу и подставив вульву под теплый солнечный свет.

– Какой удивительный ил, – произнес он, глядя на вязкую массу у себя в ладони. – Никогда не видел подобного биома.

– Неужели?

– А тебе нравится?

– Этот биом? Думаю, да. Тут жарковато и слишком сильно все зарастает, но он интересный.

– Значит, ты не против. Выходит, ты не из Красных.

– Красных? – она рассмеялась. – Нет, я либерал.

Он задумался над ее заявлением.

– То есть ты хочешь сказать, что политики больше не делятся на Зеленых и Красных?

Она указала на слоновую траву, окаймлявшую поляну.

– Куда уж им теперь?