Индивидуум - Полина Граф

Змееносец в ужасе побледнел.

— Ты подставил каждого из них, всех, кому был дорог.

Теперь я ощущал как никогда явственно. Всегда присутствующий душок гнили, скрытый за плотным слоем духов. Я потянул на себя перчатку. Она слезла с противным склизким чавканьем.

С его обезображенной ладони капала тягучая бледная гниль. Коул отшатнулся, словно остался полностью нагим.

— Ты не… — теряя последнее самообладание, пролепетал он.

— Ты заставил Рамону взять вину на себя, после того как напал на Грея, — не переставал давить я, вколачивая в него каждое слово. — Ты сказал, что других белых сплитов не было. Сказал, что у Стефана порченые воспоминания, что это всё падшие подстроили. Ты все знал. Подопытные Шакары уже не были людьми. Это были монстры. Такие же, как и ты.

Я был полностью опустошен и из последних сил вымолвил:

— Коул, ты правда чудовище.

Он хотел мне ответить, но тут дверь открылась с таким грохотом, что ее чуть не снесло с петель. Стефан слышал все до последнего слова.

Водолей бросился на Коула, повалил на спину с таким бешенством, будто хотел впиться в глотку зубами.

Змееносец пропустил несколько мощных ударов, прежде чем опомнился и столкнул с себя противника. Оба вскочили, сцепились вновь, пока Стефан не опрокинул Коула на столик с книгами. Тот с треском раскололся.

— Сука! — в ярости орал Водолей, за грудки притягивая к себе Коула. — Лицо отгрызу, мразь!

Я схватил его сзади и попытался оттащить.

— Убью! — кричал Стефан, брызжа слюной, впечатывая Змееносца в стену.

— Не так! — воскликнул я, уворачиваясь от его локтей. — Надо рассказать другим, должен быть суд…

И все-таки мне прилетело в висок. Я пошатнулся, перестав понимать, где верх и низ, где право и лево. Лишь вопли на фоне и грохот мебели. На кружащемся полу огнями сверкали осколки и кровь.

Сверкнула квинтэссенция Коула. Белые руки оттеснили Стефа, но ненадолго. В конце концов Стефан прорвался и вновь замахнулся. Змееносец обманным маневром ушел вниз, ударил по правому боку. Не так сильно, как мог бы. Но это вдруг полностью остановило Стефа. То было так неожиданно, что даже сам Водолей, казалось, не поверил. Он отступил на подкашивающихся ногах, изо всех сил держась за ушибленное место. Изо рта и носа потекла кровь. Лицо исказилось болью и непониманием. Стефан в последний раз задержал на Коуле озлобленный взгляд, а после рухнул среди обломков.

* * *

Я не отходил Стефа все последующие двенадцать часов, ровно как Фри, Дан и Сара. Это далось тяжело, особенно потому, что ответов не было. Протектора долго обрабатывали кометы, теперь его положили в отдельную палату. Под конец к нам вышла Ханна, принеся с собой тяжелые и затхлые, мрачные чувства. Она не стала долго тянуть, рассказала все как есть.

Был полностью уничтожен правый дуговой эфирный поток. Вне сомнений, это последствия стычки с войдом, когда Стефа пробили насквозь. Протектор не приходил в Лазарет проверяться, как того требовала Ханна, не чувствовал недуга. А если и ощущал, то не придал тому значения.

— Его же просто ударили, — отрешенно говорил я, все еще не до конца веря в происходящее. — И он упал…

— Это была последняя струна потока, — пояснила мне Ханна. — Она бы ни за что не порвалась в связке с другими, но в данной ситуации даже простой толчок решил дело.

— И‐и что? — Фри в панике смотрела то на меня, то на Ханну. — Кометы же все поправили, да?

— Нет, — с тяжестью в голосе ответила Ханна. — Кометы лечат плоть, связывают эфирные потоки с ней. Но сами потоки они спасти не могут. Даже эквилибрумы в сражениях редко их травмируют, этого нельзя сделать ни серебром, ни золотом. Когда страдает такой серьезный поток, как дуговой, им проще отпустить себя в сомниум. Так они лечат душу. У нас… у нас же подобной привилегии нет.

Фри ошарашенно застыла. Чертыхнувшись, Дан спросил:

— И что это значит для него?

Ханна дернула плечом.

— Скоро атрофируется большая часть тела. Ткани уже не обновляются. Они просто стремительно отмирают.

— Мы можем что-нибудь сделать? — уточнил я.

— Только облегчить страдания, — ответила Ханна посреди полнейшей тишины. Скорбно оглядев нас, она добавила: — Но нам всем осталось недолго. Потому так даже и лучше. Побудьте с ним. И друг с другом. Давайте проведем сутки достойно.

Она ушла, а мы просидели возле Стефа еще несколько часов, пока он наконец не пришел в себя.

Смотрелся он еще хуже, чем когда валялся в Лунном доме со вспоротым легким. Протектор моментально хрипло и болезненно закашлялся, попросил воды. И третьим делом Стеф обругал всех эквилибрумов до сотого колена, что удивительно, ведь я ждал, что оскорблять он начнет прежде всего остального.

К информации о своем состоянии он отнесся по-странному стоически, лишь отпустил пару черных шуток.

— Давайте не удивляться тому, что мы полностью бессильны в любом поставленном вопросе, ничего нового, — сипел он. — А это… просто вишенка на торте из дерьма. Мгновенная карма. Нельзя было просто получить конец света, надо еще пострадать напоследок.

— Мы что-нибудь придумаем, — заверил его Дан. Он изо всех сил пытался надеть ободряющую маску, но в конце концов сдался. — Никуда ты от нас не денешься.

— Ага, умник, давай не надорвись.

— Ты постоянно выживал, — с жаром напомнила ему Сара. — Даже при зачистке сплитов после Хиросимы. Звезды, мы и на Ближний Восток таскались, и во Вьетнам. Средиземноморская котловина, Марсельская, те десятиметровые сплиты в Кейптауне. Черт, Стефан, ты пережил это все! Ты не умрешь от такого недоразумения.

— Недоразумение в том, что я выживал во все описанные тобой разы. — Стефан вновь поморщился от боли. — Завещаю сделать из моего праха куличики.

Вскоре Стеф сам предложил нам разойтись. Большинство были на ногах без сна уже сутки, а то и больше. Спать в сложившихся обстоятельствах никто не мог, но отдых был необходим. Предложением не воспользовался только я, достаточно бодрый из-за звездной половины, и Фри, которая сидела как громом пораженная. Она так ничего и не сказала.

Лишь через десять минут я понял, почему Стеф всех разогнал — он чувствовал, что умирает. Когда это случилось — абсолютно тихо и незаметно, — я с тревогой покосился на Фри. Но она даже не переменилась в лице.

В предсмертной агонии Стефан зажимал в руке свои старые треснувшие часы. Он никогда их не оставлял.

Фри вылетела наружу, метнулась к концу коридора. Я настиг ее, когда она, тяжело дыша, привалилась к стене.

— Не могу, не могу! — в надрыве выпалила протекторша. — Я же должна быть там, рядом с ним, а я не могу