Муравечество - Кауфман Чарли

За чаем он услаждает мне слух одной из песен в своем мюзикле:

Я для вас человек тысячи лиц

И большой затейник.

Создал множество небылиц.

Ведь я актер Лон Чейни.

Да, был я азиат и был я еврей,

Лишь дайте мне грим и дайте мне клей,

И исполню я вас, ей-же-ей!

Ибо у меня может быть тысяча лиц,

Но важнее всех лишь только вы.

Должен сказать, очень жаль, что этого мюзикла не существовало в моем предыдущем мире. Изумительно. Текст написал Джадд Апатоу.

— Большой фанат, — говорит Гипно Боб — тип с ежиком и солдафонской внешностью.

— Спасибо. Я бы хотел отполировать свои воспоминания о фильме Инго.

— Но они же идеальны. Я читал книжку сорок раз. Сорок один, если считать следующий, который будет уже вот-вот.

— Да. Что ж, дополнительное исследование не повредит, друг мой. Я добавляю «друг мой», чтобы втереться в доверие. Похоже, моему двойнику это неплохо помогало.

— Отлично! — говорит он.

Помогло.

— Вас уже когда-нибудь гипнотизировали? — спрашивает он. — Некоторые люди не восприимчивы.

Я показываю переключатель.

— Ого, — говорит он с восхищением. — Кто ставил? Хорошая работа.

— Я сам. Купил набор.

— Что ж, впечатлен. Погодите.

И он переключает.

— Рассказывайте, что видите, — говорит он.

— Я с метеорологом. Он в отчаянии рвет на себе волосы, потому что не может смотреть в прошлое из-за крошечных прозрачных плавающих капель-демонов, как он называет их в своем внутреннем монологе, и не может смотреть в будущее, на грядущий пылающий конец мира. Но жизнь нужно чем-то заполнить. Он вспоминает девочку. Тот лучик света, ту, ради которой он закопал куклу. И ради которой, осознаёт он теперь, за свои последние десять лет зароет сотни вещей — все, что ей нужно, чтобы она их нашла, чтобы она ни в чем не нуждалась, чтобы она выросла, чувствуя любовь вселенной — вселенной, что, понимает теперь метеоролог, мертва, просто куб льда, неспособный ни о ком заботиться. Метеоролог будет следить за девочкой отсюда — заточенные в пещере глаза из прошлого, сосредоточенные лишь на ней. Мне вспоминаются так называемые Глаза Бога — две огромные дыры в виде очей в потолке болгарской пещеры Проходны. Те самые, что, как всем известно, заслужили достопамятную роль в фильме Людмила Стайкова «Време на насилие»[162] 1988 года — горячечном шедевре, который не видел почти никто, кроме меня. Возможно, можно отстаивать фильм «Време на насилие», если не вспомнится полностью фильм Инго. Я уже пытался, когда тот вышел, даже выучил болгарский и посещал трехдневный «тренировочный лагерь» янычаров, который оказался малость нью-эйджевым и в основном состоял из йоги с киличами. Стоил мне десять тысяч турецких лир и отвратил от задумки. Но, возможно, пора к ней вернуться. «Време на насилие» блестящий и…

— Стоп, это все еще фильм? — спрашивает Гипно Боб.

— Нет. Не знаю. Не думаю.

— Тогда, может, стоит вернуться к…

— Да. Да, простите. Ладно.

Метеоролог перематывает голографический образ и смотрит на нее, уже одиннадцатилетнюю, загорелую, с садовой лопаткой за поясом, с рукояткой заступа на плече. Молодая Жанна Ашетт — Jeanne Pelle à Creuser[163]. У нее аура воительницы, абсолютной уверенности в себе. Как он и планировал. Когда она идет, люди почтительно расступаются, глядят на нее с благоговением. Я влюблен, думает метеоролог. Вернулась надежда для человечества. Кто это создание? Неужели это я несу ответственность за то, что из нее выросло, кем она стала? Или она несет ответственность за то, чем стану я?

— Прошу прощения, Диггер? — говорит ей кто-то.

Диггер! Чудесно!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Привет, Эмили, — отвечает Диггер. — Как поживаешь сегодня?

— У меня все хорошо, спасибо. Но у моей Одри украли ботинки, и я хотела спросить, не найдешь ли ты для нее новые.

— О, жаль это слышать. Обязательно попробую. Какой там у нее размер?

— Женский тридцать пятый.

— Точно. Посмотрим, что получится найти.

Диггер, как в трансе, проходит на глазах у Эмили чуть дальше.

— Еще раз, какая ее любимая обувь?

— Вообще-то что угодно было бы хорошо.

— Кажется, припоминаю, что ей нравилась фотография ботинок для походов «Кин Вояжёр». Она к ним прямо прикипела. Точно?

— Ты удивительная, Диггер. Именно так.

— Ну ладно. Какой цвет?

— Кажется, он называется «вороний / розовый рассвет».

Диггер кивает, делает пару шагов, останавливается.

— Думаю, здесь, — говорит она. — Да.

Она встает на колени, вкапывается садовым совком. Через полметра задевает что-то твердое, снимает с ремня щетку, аккуратно смахивает почву и вытягивает серый металлический ящик.

— Вот, Эмили. Посмотри, подойдут ли.

Эмили открывает ящик и находит пару «Кин Вояжёров», тридцать пятый размер, «вороний / розовый рассвет».

— О боже, — говорит она. — Спасибо!

— Прости, что не новенькие. Если честно, сама удивляюсь.

— Ты шутишь? Это же конец света! Я и на такие не надеялась!

Эмили обхватывает Диггер, крепко обнимает.

— Рада, что смогла помочь, — говорит Диггер. — Передавай привет Одри, ладно?

— Конечно! О, она в них влюбится! Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Эмили убегает с ботинками.

Метеоролог делает заметки: «Ботинки для походов „Кин Вояжёр“. Женский тридцать пятый размер. Вороний / розовый рассвет». Переключается на компьютерном экране с Диггер на «Заппос» и заказывает.

Я помню, как пришел заказ! Уверен, это тот самый. Произошла ошибка в учете, у нас кончились ботинки тридцать пятого размера и цвета «вороний/розовый рассвет». Показывалось, что они «в наличии», но на самом деле нет, а «Кин» уже закрыл линейку в этом цвете. С клиентом связались, предложили замену. Он разгневался, угрожал облить нас грязью на «Йелпе»[164], если мы не выполним заказ. «Заппос» были готовы пойти на все, чтобы избежать негативных отзывов на «Йелпе». Нью-гемпширец с мозолями на пятках «исчез» раньше, чем успел выразить свое недовольство. В конце концов мы обнаружили, что последнюю пару украла Генриетта. Ну конечно. Генриетта родилась с синдромом карликовой ноги Хендерсона — Бэгли, из-за чего, вероятно, у нее и началась одержимость обувью. «Кины» вернули, слегка поношенные, а Генриетту в итоге уволили. Она, конечно, обвиняла меня, хоть сама и вызвала это себе на голову. Полагаю, тогда она впервые и поклялась меня убить. Так или иначе, обувь отправили клиенту со всеми извинениями и подарочным рожком. Он оставил на «Йелпе» блестящий отзыв.

Стоп, правда? Разве я добился увольнения Генриетты не за то, что по ее вине уволили меня? С помощью анонимного письма Джеффу Безосу о ее антисемитизме? Могут ли быть верными обе версии истории?

— Нет. Только по одной истории на клиента, — говорит Гипно Боб. — Продолжайте.

— Точно, итак, метеоролог переключает симуляцию на собственную временную арку, смотрит, как сам в пещере заказывает в «Заппос» обувь, получает, пишет отзыв. Ускоряет траекторию, находит место, где коробку «Заппос» доставляют в его пещеру — Юг Олеары Деборд, 41, — смотрит, как летит на самолете, потом идет по полю с GPS в руке, роет яму, кладет металлический ящик и закапывает. Потом, для эксперимента, ищет в своей траектории параметры «лопата» и «рыть». Результаты ошеломляют. Кадр за кадром он роет ямы и опускает серые металлические ящики разных размеров. Он создаст девочку, которую так любит — любит из-за того, что в первый раз увидел девочку, которую так любит, девочкой, которую так любит. Парадокс. И, конечно, зная то, что знает о мире он, метеоролог понимает, что причинно-следственной связи не существует — уж точно не такой, какой ее видит человеческий мозг. Все есть просто потому, что есть. А выбора нет. И все же иллюзия сохраняется. Иллюзия, будто у него есть выбор, зарывать ли ящики. Реальность же в том, что он не может не зарывать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})