Избранное - Вильям Хайнесен

Прошел не один час, прежде чем Мориц окончательно решил, что должно быть написано в записке. Небо было затянуто хлипкой белесо-серой пеленой, и солнце возникло в этой ненастной серости, точно туманная луна. Наконец он вывел трудные слова:

Элиане. Привет от твоего Морица, мы еще увидимся.

Он закупорил бутылку, бросил ее в море и следил за нею пустым взглядом, пока она, подпрыгивая, не скрылась в волнах.

Потом он снова взял бачок с бензином. Трясущимися руками он разлил прозрачную жидкость по всей лодке и поджег ее спичкой. Он подождал, пока огонь не расползся настолько, что жар стал нестерпим и одежда на нем начала дымиться. И тогда он с неистовым криком прыгнул за борт.

Да, вот и Мориц, самый одаренный из наших бедных пропащих музыкантов, ушел навсегда из повести. Подробные обстоятельства его исчезновения так и остались неизвестны. Катер разыскивали долго и старательно, но безуспешно.

Все это не казалось бы столь поразительным и необъяснимым, если бы в тот вечер бушевала непогода. Ведь и раньше случалось, что отказывал мотор и лодку уносило в море. Но в тихую погоду? Очевидно, по той или иной причине катер пошел ко дну. Но почему? Взрыв мотора, пожар на борту? Но такое непременно заметили бы с берега.

Было во всей этой истории нечто таинственное. И таинственность эта еще более возросла, когда некоторое время спустя выяснилось, что Матте-Гока не было среди пассажиров «Мьёльнера».

Значит, лодка с ними обоими на борту почему-то не доплыла до парохода.

И тут уж все принимаются гадать кто во что горазд. Весь город встревоженно гудит и жужжит. Опять произошло нечто жуткое и загадочное. Но что?

— Ясно как божий день, — говорит Оле Брэнди полицейскому Дебесу. — Мориц убил Матте-Гока. Куда уж проще и понятней. А сам уплыл в море. На него это очень похоже. И там его подобрало какое-нибудь иностранное судно. Ну и он не стал выкладывать, кто он да откуда, само собой, не подставлять же голову под топор из-за того лишь, что выполнил свой человеческий долг. Вот увидишь, он еще когда-нибудь вернется, когда все будет забыто! Я его знаю.

— Хорошо, а катер? — возражает Дебес. — У него же было и название, и номер!

— Ба, да уж он, конечно, сообразил заранее сорвать эти таблички, — отвечает Оле. — Не велика хитрость. Ты-то, Людвиг, на его месте, может, и не догадался бы, но Мориц — он ведь не идиот. Он был орел-парень и поэтому просто не мог не убить Матте-Гока. Господь не оставит его своей милостью за то, что он это сделал.

— А ты лучше помалкивай, — остерег его Дебес. — Попридержи язык-то.

Но Оле Брэнди никогда не молчал о том, что он считал правильным и справедливым. Как только его выпустили из-под ареста, он пошел прямиком в Бастилию утешить Элиану и ее детей.

— Он не умер! Он вернется! Это так же верно, как то, что я — Оле Ольсен по прозвищу Оле Брэнди, а отец мой тоже был Оле Ольсен по прозвищу Оле Кливер, а дед мой точно так же был Оле Ольсен по прозвищу Оле Силач!

Элиана слушала, широко раскрыв красные заплаканные глаза. Он заметил, что ей хорошо от его слов. Про себя он подумал: «Элиана из тех людей, которые надеются. Из тех, кто не теряет надежды. Кто надеется всегда. А люди, которые надеются, они никогда не становятся совсем несчастными, потому что они живут своей надеждой, на которую они надеются. И таких людей надо ободрять, подливая масла в огонь их надежды».

— Я не смею в это поверить, — сказала Элиана.

— Ну а что же, по-твоему, случилось? — ехидно спросил Оле. — Может, они вдвоем сбежали да поделили добычу? Ага, ну вот, сама видишь!

— Они могли друг друга убить. — Элиана вздохнула и вся передернулась. Она приложила к глазам уголок передника.

— Угу, а потом пустили катер ко дну! — язвительно усмехнулся Оле. — Или куда он делся-то? Может, ты мне объяснишь? Ах, нет, ну видишь!

— Море такое огромное, — опять вздохнула Элиана.

— Вот пройдет немного времени — получишь от него письмо, — продолжал Оле, нимало не смущаясь огромностью моря. — Бьюсь об заклад! Само собой, без обратного адреса, Мориц — он ведь знает, что делает. И в нем будет написано, мол, все хорошо, проживаю денежки Матте-Гока. Он их, слава богу, честно заслужил за свои труды. А может, он и Корнелиуса выкупит. Чего на свете не бывает. Ты ведь знаешь старинные песни, Элиана.

Элиана с благодарностью погладила руку Оле.

— Я знаю, Оле, ты мне желаешь добра.

«Есть у нее надежда, — подумал Оле, — она из тех, кто надеется». Он отвернулся. Он был растроган. Он отнял свою руку под тем предлогом, что хочет пожевать табаку.

В тот же день Элиану посетил адвокат Веннингстед. Он пришел, как он сказал, поговорить о будущем.

Веннингстед не был бестактен, он выждал со своим визитом до того времени, когда, по его расчетам, первое потрясение уже прошло и скорбь сменилась более трезвым периодом печальных раздумий. Он не просто хорошо относился к Элиане, он питал к ней глубочайшую симпатию, по сути дела, он ее любил. Эта женщина — настоящая молодчина. Единственное светлое пятно на фоне своего окружения. К тому же она по-прежнему не лишена шарма. «Какая досада, — частенько думал он, — какая досада, что эту поистине восхитительную женщину засосала трясина убожества, ее, которая преспокойно могла бы жить в достатке и холе, если бы в свое время вела себя благоразумно и прислушалась к советам расположенных к ней людей».

У женщин с ее наружностью всегда есть отличные шансы, просто блестящие шансы. Но женская натура безрассудна. Безрассудна до невозможности, до дурости.

Однако после того, как неосмотрительные женщины побудут несколько лет замужем или овдовеют, в них иногда просыпается здравый смысл. В особенности когда они уже слегка потрепаны. Что, впрочем, никоим образом не относится к Элиане, она хороша, хотя прошло уже тринадцать лет с тех пор, как этот… ладно, не будем говорить о нем нелестно, этот перевозчик… О нем, в сущности, можно сказать немало хорошего. Безголовый, несколько ограниченный, а так что ж, парень бравый. Красавец. Но… Тринадцать лет, боже милостивый, столько воды утекло! Да, время бежит, не успеешь оглянуться — уж старость на носу.

Адвокат сидел и задумчиво смотрел в одну точку, расчувствовавшись от воспоминаний. Он пришел к молодой вдове с предложением, с хорошим практическим предложением. Но не выкладывать же его с места в карьер. Сначала несколько сочувственных слов, немножко помолчать, погрустить и тогда уж…

В тот раз, когда этот перевозчик потерялся в море вместе с графом Оллендорфом… тогда Веннингстеду какое-то время казалось чуть ли не само собой разумеющимся: теперь она станет твоей. Это предрешено. Она предназначена тебе судьбой. Иначе не может быть. Это как бы в воздухе носилось. И то же самое теперь. Было как бы самоочевидно, что это должно произойти.

Адвокат Веннингстед, соблюдая надлежащий такт и осторожность, приступил к изложению своего плана. Он заключался в том, чтобы Элиана вместе с детьми переселилась из Бастилии в домик покойной Марии Гладильщицы, который все еще мог быть куплен по сравнительно недорогой цене. Он сам ходил смотреть домик у речки. Эта так называемая Гладильня совсем не плоха. Опять-таки это не только крыша над головой, но и верный кусок хлеба для того, кто взялся бы, как Мария, катать белье, а то и в стирку понемногу брать и в утюжку.

Элиана тотчас с благодарностью ухватилась за эту идею.

— Да, по правде говоря, зимой у нас здесь просто невозможно! — сказала она. — А Гладильня хоть и маленькая, зато она в теплом, уютном месте.

— Но она продается, а не сдается внаем. — Адвокат сделал паузу. — Стоит она около семисот крон, — добавил он. — Что, надо сказать, дороговато за такой домишко. Но эта цена была уже предложена, так что дешевле его не продадут.

Снова пауза.

— Да, это большие деньги, — выжидательно сказала Элиана.

— Но я его куплю, — продолжал адвокат. — Хорошо, Элиана? Я его куплю! — Он возбужденно раскачивался на стуле. В голосе его звучало волнение.

Он хотел добавить: «И тогда мы сделаем так: вы его получите пока бесплатно, а там посмотрим, выйдет у вас что-нибудь со стиркой и глажкой или нет. А не выйдет — тоже не страшно, обойдемся».

Но Элиана его опередила:

— И потом вы сдадите его мне, Веннингстед! Как это любезно с вашей стороны! Мы вполне можем брать белье в стирку, нас же, как-никак, пятеро женщин, Франциска, Амадея и Рита — они у меня все умеют делать, да и почти ведь взрослые девочки. И тогда мы будем честно зарабатывать на жизнь, пока… пока нам придется ждать.

Элиана залилась румянцем и сделалась еще прелестней, в этот момент она выглядела совсем как в молодые годы, когда она еще служила в «Дельфине», а он имел обыкновение захаживать в грязный трактирчик ради нее — и только ради нее.